— Со мной экипаж. Йоги.

— Лок, мой дом — твой дом. Надеюсь, тебе и твоим друзьям там понравится.

— Спасибо, Йоги, — Лок шагнул из кабины.

Экипаж переглянулся в недоумении.

— Вполне вероятно, — сказал Лок, — что последующие пять дней, которые я проведу на Другом Мире, будут последними, которые я проведу где-либо вообще, — он обвел взглядом экипаж, старательно наблюдая за реакцией. Не менее старательно они пытались скрыть свои чувства. — Мы можем вполне приятно провести время. За мной!

Монорельс карабкался вверх, пересекая Город.

— Это Золото? — спросила Тай Себастьяна.

Мышонок, стоявший сбоку от них, вдавил лицо в стекло.

— Где?

— Вон, — Себастьян показал через площадь. Позади домов Город огибала река расплавленного металла.

— Ого, совсем как на Тритоне, — сказал Мышонок. — Кора этой планеты тоже обогревается иллирионом?

Себастьян покачал головой.

— Для этого вся планета большая слишком. Только под каждым городом. Эта трещина Золотом названа.

Мышонок смотрел на хрупкие огненные трещинки, отходящие от основного разлома.

— Мышонок!

— А? — он взглянул на Катина, вытащившего свой диктофон. — Чего тебе?

— Сделай что-нибудь.

— Что?

— Я хочу попробовать провести эксперимент. Сделай что-нибудь.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Все, что взбредет в голову. Валяй!

— Ну... — Мышонок задумался. — Хорошо.

Он сделал.

Близнецы, стоявшие в другом конце вагончика, повернулись посмотреть.

Тай с Себастьяном поглядели на Мышонка, друг на друга, снова на Мышонка.

— Характер, — произнес Катин в диктофон, — наиболее ярко проявляется в действии. Мышонок отступил от окна, сделал резкий оборот и еще раз. Из выражения его лица я могу заключить, что он размышляет насчет моего удивления стремительностью его действий и в то же время хочет знать, удовлетворен ли я увиденным.

Он уронил руки на стекло, тяжело дыша, и просунул согнутые пальцы в...

— Эй, — сказал Мышонок, — я просто махнул рукой. Дыхание, пальцы — это не входит...

— ...«Эй, — сказал Мышонок, сунув согнутые большие пальцы в карманы брюк, — я просто махнул рукой. Дыхание, пальцы — это не входит...»

— Черт возьми!

Мышонок разогнул пальцы, нервно сжал кулаки и снова воскликнул:

— Черт возьми!

— Существует три типа действий: целенаправленные, вошедшие в привычку и бесцельные. Люди для того, чтобы быть понятыми, должны использовать все три типа, — Катин взглянул вдоль вагона.

Капитан смотрел сквозь гнутую панель, поддерживающую крышу. Его взгляд был прикован к чахлому свету, пульсирующему, словно глазок в дверце гигантской топки. Свет был таким слабым, что ей даже не щурил глаза.

— Я ошибся, — признался Катин в диктофон. — Зеркало, отражающее мое видение мира, поворачивается, и то, что сначала казалось бессмысленным, я вижу достаточное количество раз, чтобы призвать привычкой. То, что я полагал привычкой, теперь кажется частью великого замысла. В то время как то, что я принимал первоначально за цель, превращается в бессмыслицу. Зеркало поворачивается, снова и показывает, что человек, который, как я думал, страстно идет к своей цели, превратил свою страсть в привычку. Его привычки в высшей степени бессмысленны. В то время, как те действия, которые я определил как бессмысленные, оказываются направленными к достижению демонической цели.

Желтые глаза отпустили усталую звезду. Лицо Лока, взглянувшего на Мышонка, исказилось под шрамом в какой-то усмешке, которую Катин не понял.

«Ярость, — подумал Катин. — Ярость. Да. Но как можно отличить ярость от смеха на этом лице?»

Другие тоже смеялись.

— Что это за дым? — спросил Мышонок, обходя дымящуюся решетку в булыжной мостовой.

— Водосток, надо полагать, — сказал Лео. Рыбак поглядел на туман, поднимающийся вверх у столба, на котором видел яркий индукционный фонарь. У почвы пар скапливался и оседал.

— Таафит в конце улицы, — сказал Лок. Они двинулись на холм мимо полудюжины еще таких же решеток, дымящихся в вечных сумерках.

— Я думаю. Золото находится прямо...

— ...за этой стеной?

Лок кивнул близнецам.

— Что это за место — Таафит? — спросил Мышонок.

— Место, где мне будет удобно, — слабая болезненная гримаса тронула лицо Лока. — И где нам с вами ни о чем не надо будет беспокоиться, — Лок протянул руку, чтобы похлопать его по плечу, но Мышонок увернулся. — Вот мы и на месте.

Двенадцатифутовые ворота с разноцветными стеклами, обрамленными витыми полосами металла, разошлись в стороны, когда Лок положил руку на пластину замка.

— Нас приглашают.

— Таафит не ваш? — спросил Катин.

— Он принадлежит моему старому школьному другу Йогосу Седзуми, владеющему рудниками на Плеядах. Дюжину лет назад я часто им пользовался. Вот почему замок открылся от прикосновения моей ладони. Я сделал то же самое для него с несколькими моими домами. Мы давно не видели друг друга, но раньше мы были довольно близки.

Они вошли в сад Таафита.

Здешними цветами никогда не любовались при полном солнечном свете. Лепестки были темно-красными, каштановыми, фиолетовыми. Цвета вечера. Похожие на слюду чешуйки паучьей тильды поблескивали на безлистых ветках. Было много низкорослого кустарника, но все более высокие растения были очень гладкими и редкими, чтобы отбрасывать как можно меньше тени.

Передняя стена Таафита была изогнутой. Сад и дом сливались воедино. Нечто вроде тропы вело к подобию лестницы, врезанной в скалу.

Когда Лок положил руку на панель, но всему дому замигали огни.

— Заходите.

Они прошли вслед за капитаном по бежевому ковру. Катин сразу направился к полкам с бронзовыми статуэтками.

— Бенин? — спросил он капитана.

— Думаю, что да. Йогос просто помешан на Нигерии тринадцатого века.

Когда Катин повернулся к противоположной стене. Глаза его расширились.

— А вот это не может быть оригиналами! Или, все-таки, это настоящий Ван-Мигрен?

— Нет. Боюсь, что это просто старые копии.

Катин прокашлялся.

— У меня засели в мозгу «Под Сириусом» Дехея.

Они прошли по холлу дальше.

— Мне кажется, здесь должен быть бар, — Лок открыл какую-то дверь.

Огни доходили только до половины высоты комнаты. Огни желтых ламп играли внутри бассейна опалесцирующего песка, заполненного обломками скал. Напитки уже двигались по полу комнаты на большом вращающемся круге. На парящих стеклянных дисках стояли тусклые статуэтки. Бронза Бенина в холле, а здесь были ранние Киклады, блеклые и бесформенные.

За окном — Золото.

Среди треснувших скал ярко, почти как солнце, вспыхивала лава.

Неспокойная поверхность реки качала тени скал среди деревянных потолочных балок.

Мышонок шагнул вперед и что-то беззвучно пробормотал.

Тай и Себастьян сощурили глаза.

— Ну не стоит ли на это...

— ...на это посмотреть!

Мышонок, обогнув песчаный бассейн, подбежал к стеклу и прижался к нему лицом. Затем осклабился через плечо:

— Это все равно, что быть на берегу какой-нибудь тритонской Геенны!

— Который из напитков Другого Мира вы попробуете сначала? — спросил Лок близнецов, взяв с подноса две бутылки.

— Тот, что в красной бутылке...

— ...в зеленой бутылке неплохо смотрится...

— ...не так хорошо, как то, что у нас было на Табмене...

— ...готов поспорить, на Табмене у нас была штучка, называемая блаженством...

— ...вы знаете, что такое блаженство, капитан?

— Блаженства нет, — Лок поднял руки с бутылками. — Красная или зеленая? Хорошо — и та, и другая.

— Я бы лучше взял...

— ...я тоже. Но, надо думать, тут нет...

— ...думаю, что нет. Поэтому я возьму...

— ...красную...

— ...зеленую.

— И ту, и другую. Получайте.

Тай тронула Себастьяна за руку.

— Что?

Она показала на стену: один из дисков проплывал мимо картины.