Андрей Бирюков

Новая Россия. или вот они, мы, оба двое!

Исключительное право публикации книги Андрея Бирюкова "Новая Россия или это мы, оба-двое!" принадлежит Андрею Бирюкову и персонажам этой книги. Выпуск произведения без разрешения автора и персонажей данного повествования, считается противоправным и преследуется по закону всеми котами участниками данной драмы.

© А. Бирюков, 2021

© ООО «Коты и Люди», 2021

* * *

Я - объектив, холодное стекло,

Через меня, весь солнца спектр просеяв,

Одни снимают доброе кино,

Другие зло и пошлости лелеют.

˻

И я смотрю, на то, как мир живет,

Как он страдает, покрываясь потом,

Но для добра ли, зла – мне все равно,

Я птиц снимал, подстреленных в полете!

˻

Мне чувствовать, как людям, не дано,

Я сквозь себя просеиваю звуки,

И все равно – в крови, или в грязи,

Иль чистые меня сжимали руки.

˻

Я объектив, холодное стекло.

Мне суждено смотреть холодным взором,

На тех, кто нынче в лавровых венках,

И кто в неувядаемом позоре.

˻

Я чист, прозрачен, пятен нет на мне

И репутация моя совсем безгрешна,

Мне все равно, кто будет на кресте,

Мне лишь бы это все заснять успешно.

˻

Страшней тепла для душ на свете нет,

Лишь кто холоден – тот покрыт бронею,

А кто живет для душ и для сердец,

Сгорает хрупкою и тонкою свечою.

˻

И я смотрю, на то, как мир живет,

Как он страдает, покрываясь потом,

Но для добра ли, зла – мне все равно,

Я птиц снимал, подстреленных в полете!

˻

Андрей Бирюков - Я - Объектив

Автор выражает искреннюю благодарность всем, кто оказал неоценимую помощь в работе над романом, без чьей помощи эта книга вообще бы не появилась на свет.

Андрей Бирюков

Вступление

Необходимое вступление, которое я счел нужным написать, когда понял, что описание приключений моих героев вырвалось из-под контроля, и они стали жить своей жизнью, совершенно не принимая во внимание замыслы автора. Сперва я пробовал говорить с ними рассудительно, призывая к уже известным фактам; я пробовал увещевать их, говоря о том, что замыслы писателя касаются только его самого, но в ответ получил отповедь от всех без исключения. Как выразился один из моих героев: "ежели кто-то решил написать фантастическое произведение, то нечего удивляться, что реальные герои разошлись во мнении с созданными моим воображением. И пенять я должен, в первую очередь, на самого себя. На то она и фантастика, там возможно всё." Данное положение, высказанное ими, не смогло поколебать мое уверение в том, что я вовсе не собирался писать фантастический роман, скорее наоборот, через призму прошлого я пытался показать наше настоящее. Но и это никаких результатов не дало. Герои продолжали вести себя так, как им заблагорассудилось.

Таким образом, первоначальная задумка создать фундаментальное по своей философской направленности и блистательное в плане красноречие произведение, стала трещать по швам. Одно время меня это бесило и я целыми днями не прикасался к клавиатуре, но, как ни странно, по прошествии некоторого времени, я понял, что капризничать я могу сколько угодно, и как угодно, но мои герои все равно будут вести себя так, как им захочется. Ну а раз так, то почему бы не попытаться найти с ними общий язык? В результате, я попробовал написать пару абзацев, затем еще, и на исходе третьей главы я понял, что мне, оказывается, самому делать вообще ничего не нужно. Единственной моей задачей стало переводить в более или менее литературную форму все то, что рассказывали мне мои герои. Это было весьма забавно, когда, в общем-то, творил не я, а вытворяли мои герои. А я оказался всего лишь своего рода репортером.

Конечно, порой мои герои взбрыкивали и говорили, что надо оставить все как есть, а Иван Михылыч даже высказался в том смысле, что еще древние рьяно следовали принципу "Epistula non erubescit" (то бишь, бумага не краснеет), но я оставался непреклонным, утверждая, что я тоже имею некотрое право на свое мнение, и, в итоге, осознав тщету своих усилий, мои герои продолжили свои удивительные приключения. Как потом сказал мне один из них, на общем собрании было решено проявить ко мне снисходительность, поскольку все остальное я передал как можно более точно.

Найденный нами консенсус позволил мне написать данное произведение довольно быстро, хотя, порой, я впадал в самое настоящее отчаяние, когда мои герои вдруг начинали вести совершенно не по-геройски, а как самые обыкновенные люди. Так, например, ко мне ночью заявился Иван Иваныч Скакотян, который заявил, что я напрасно сделал из него отъявленного мерзавца. поскольку на эту должность претендуют вполне реальные люди, а вот у него, душа и сердце ранимые, словно оранжерейные цветы. Поговорив с ним, я сумел убедить его, что роль деятеля Абвера подходит к нему как ни к кому иному. Потом мы с ним распили бутылку вина, и он ушел гордый и возвышенный, поскольку таких, как он, в романе нашлись считанные единицы. Но честно говоря, на его фоне они могли бы считаться душками, ежели бы не другие пороки, отсутствовавшие у Скакотяна.

Больше всех мне досталось, конечно же, от губернатора, Бориса Эдуардыча. "Я," заявлял он, "образ собирательный, и прилепиться к какому-то одному действующему лицу не могу. Мне простор нужен, но в одном лице. Распыляться - не моя стихия. А у тебя куда ни кинь - все одним миром мазаны. все на меня похожи, или я на них. Непорядок!" Жаловался он долго, указывал, что, мол, всяким там Скакотянам и Свинсстонам хорошо, они персонажи вымышленные, им и так хорошо, не надо искать свой прототип, веселись, как хочешь. А ему никак не разорваться, даже если бы он и захотел. "Подавай," говорил он мне не раз, "реального подлеца. Чтобы и он себя увидел во мне увидел, и мне в нём жить было хорошо"

Пришлось исхитриться и объяснить, что в нём, то бишь, Борисе Эдуардыче, сконцентрировалась вся суть государственной власти, все приспособленческие качества, хамелеонство и пороки. А значит, он есть лицо уникальное, на которое надо равняться, а иным так вообще надо долго расти и работать над собой. После некоторого размышления Эдуардыч со мной согласился, и, с присущим ему апломбом заявил, что в следующей книге он развернется на всю катушку. На мой вопрос, а нужна ли еще одна книга, он также категорично провозгласил, что в этой не все таланты его были выведены наружу, а посему, он непременно издаст указ о написании второй книги. Причем, для этого он пообещал мне свое личное покровительство. Даже обещал лично проследить, чтобы все авторские отчисления были бы выданы в двойном размере. А если возникнут трения с законом, то он, Борис Эдуардыч, вхож в разные кабинеты и сумеет все уладить. Не скажу, что перспектива трений с законом меня обрадовала, но спорить с ним не стал, во избежание всяческих пакостей, на которые, как известно, он весьма способен.

Не думаю, что когда-либо я возьмусь еще за одну книгу с такой пестрой и неуправляемой компанией, да еще памятуя о том, что могу, сам того не зная, угодить на старости лет в иностранные агенты, в пятую колонну, в лица, раскачивающие лодку и в экстремисты, только на том основани, что до сих пор считаю "Чипполино" и "Незнайку на Луне", великими шедеврами советской литературы, не говоря уже о "Мальчише-Кибальчише," столь поспешно вычеркнутыми из школьной программы.