Таким образом, я понимал: между сотрудниками администрации нового премьера неизбежна борьба за ближайшие к премьеру комнаты и моя задача — уладить дело еще до выборов, ведь после них выселить народ из занятых комнат возможно только посредством увольнения. Совет Безопасности ООН еще в 1944 году определил: единственное время, подходящее для принятия решения, — это когда все лежат ножками кверху, а значит, не способны сопротивляться. С тех пор эту аксиому никто не оспаривал. Мудрость же данного наблюдения в полной мере открылась мне в 1998 году, когда в связи с кадровыми перестановками я был вынужден переселить трех членов правительства из самых котирующихся кабинетов на первом этаже. После нескольких недель переговоров мне удалось все утрясти, и я написал в дневнике: «Урегулировать обстановку в трех кабинетах на Даунинг-стрит, 10 было куда труднее, чем урегулировать обстановку в Северной Ирландии».
Первым делом предстояло решить, где обоснуется сам премьер-министр. Джон Мэйджор и Джим Каллаган работали в секретариате Кабинета министров за огромным столом в форме гроба, но Тони Блэра я лично в этом интерьере представить не мог. Я знал, что Тони любит проводить совещания в более интимной обстановке, обычно — вообще не за столом, а на диване (из этой привычки растут ноги у абсурдного ярлыка «диванное правление»). Маргарет Тэтчер и Гарольд Уилсон работали на втором этаже в гостиной, к которой примыкает санузел, а окружают — несколько просторных помпезных помещений для официальных приемов; мне, однако, не хотелось, чтобы Тони находился на таком большом расстоянии от своих помощников. В конце концов я остановил выбор на миниатюрном кабинете сразу за Секретариатом; именно здесь обосновалась в свое время Марсия Фолкендер, сотрудница Гарольда Уилсона; именно это помещение ревностно придерживали для себя ее преемники на посту политического секретаря, независимо от того, какая именно партия была у власти. Я ошибся в выборе. Кабинет оказался слишком тесен, к нему не примыкало помещение, подходящее для «пересиживания» нежелательных посетителей. Вдобавок окна выходили на север, из-за чего в кабинете всегда было сумрачно.
В 1998 году мы решили переместить Тони Блэра. Сначала хотели отвести ему Белую комнату на втором этаже (ей отдавал предпочтение Уинстон Черчилль); но Белая комната требовалась для приемов, да и вообще в качестве кабинета была бы слишком пафосной. В итоге Тони переехал в комнату, примыкающую к секретариату Кабинета министров, где до него десятилетиями, а может, и веками, обитали личные секретари и личные секретари по вопросам внешней политики. Это помещение было просторнее, светлее и среди преимуществ имело небольшой холл, где мы обыкновенно и сидели, готовые явиться по первому зову и преградить путь личностям, норовящим без приглашения попасть на деловую встречу. Кабинет стал «логовом» Тони Блэра; здесь он работал до конца своего премьерства. Обстановка сводилась к дивану, двум мягким креслам и письменному столу с компьютером. Компьютер появился после того, как Блэр учредил в Ньюкасле курсы по высоким технологиям для молодых безработных. Впрочем, сам он это чудо техники так и не освоил. Пять лет компьютер собирал пыль, пока я не распорядился убрать его из кабинета. Телефон прямой связи с Белым домом стоял на маленьком столике за письменным столом; там же находился телефон для уверенной связи с Москвой (который, на моей памяти, не работал). Имелись стулья с высокими спинками для помощников Блэра, присутствующих на заседаниях. В целом помещение было теснее, чем кабинет любого другого министра (например, кабинет министра иностранных дел вчетверо больше), а скромность обстановки отмечали буквально все приглашенные главы правительств.
Я сам работал в кабинете такого же размера, где было не повернуться из-за пяти письменных столов — за ними размещались основные помощники Тони. Ему нравилось, что нужного человека можно вызвать, просто выкрикнув его имя в приоткрытую дверь. В нашем кабинете всегда царил шум и теснота, у нас толпились министры и другие важные персоны, жаждущие попасть в «логово» Тони. Нечего было и мечтать сосредоточиться на работе или сделать конфиденциальный телефонный звонок. Убежденный одним другом из администрации Клинтона в том, как важно находиться рядом с боссом, ваш покорный слуга целых девять лет терпел подобные неудобства. Младших личных секретарей мы из этого кабинета сослали в комнаты над промежуточной лестничной площадкой, где они чувствовали себя как во Внешней Монголии. Затем пришлось разместить ближайших помощников Тони, в том числе Энджи Хантер, Дэвида Милибанда и Салли Морган, так, чтобы до них можно было докричаться. Алистер Кэмпбелл занял комнаты пресс-секретарей окнами на Даунинг-стрит; от репортеров его отделяли только ажурные занавески. Команду политиков мы распределили по комнатушкам второго и третьего этажей с окнами на улицу; пришлось даже переоборудовать под кабинет один из санузлов.
Как видите, Даунинг-стрит, 10 — здание в высшей степени скверно приспособленное для глав современного правительства. Посетитель сразу замечает две вещи: во-первых, что изнутри здание гораздо больше, чем кажется снаружи (потому что на самом деле это не один, а три дома), а во-вторых, что там очень тихо. А это обстоятельство обусловлено уже структурой «верх-низ». У дверей стоит швейцар в форме, прислуга подает чай — в общем, атмосфера скорее как в загородном особняке, нежели как в здании, где заседает правительство. Я ратовал за переезд с Даунинг-стрит в Конференц-центр королевы Елизаветы II, который принадлежит правительству, — он близко от Даунинг-стрит и не в пример удобнее для работы. Даунинг-стрит, 10, по моему мнению, следует превратить в музей. С этим предложением я вновь выступил весной 1998 года, но ходу мне не дали. Высокопоставленным лицам и министрам, пребывающим в Великобритании с визитами, очень нравится, когда их фотографируют в знаменитом дверном проеме; вдобавок курсировать между Конференц-центром и Даунинг-стрит отнюдь не безопасно для премьер-министра. Таким образом, в британской системе правления в очередной раз форма одержала победу над функциональностью.
Едва переступив порог Даунинг-стрит, 10, премьер понял главное: его власть на самом деле — иллюзия. Всякий оппозиционер убежден: стоит войти в заветную дверь — и начнешь созидать. Однако власть подобна горшку с золотом, которого никогда не оказывается на конце радуги. Вскоре после инаугурации Билл Клинтон обмолвился: дескать, в следующей жизни хочу быть человеком с реальной властью, вроде членов фокус-группы графства Макомб, штат Мичиган (Мичиган традиционно до последнего колеблется между консерваторами и либералами, а значит, может решить судьбу выборов). Премьер-министры также полагают, будто власть принадлежит кому-то со стороны — может, медиамагнатам, может, госслужащим-«мандаринам»[12], — и приноравливаются ухватить ее.
Единственное формальное право премьер-министра — это право на патронаж. Премьер волен назначать и увольнять министров и некоторых других должностных лиц, однако не располагает ни бюджетом, ни армией госслужащих. То ли дело министры — члены Кабинета! Итак, нам пришлось притираться к канцлеру, который не только держит в руках завязки кошелька с казной, но и, чуть зазеваешься, норовит подмять под себя внутренние дела. Помимо канцлера, мы притирались к секретарю Кабинета — представителю «старой гвардии», который все пытался «строить» неопытного премьера.
В то первое утро Робин Батлер ждал нас в конце коридора с целой кипой инструкций. Над ними в «мертвый сезон» (так называют последние месяцы деятельности предыдущего правительства и первые три недели выборной кампании) корпели госчиновники. Они по косточкам разобрали все аспекты манифеста и продумали стратегию внедрения даже самых безумных идей, что родились, вероятно, в предвыборном чаду. Этих тружеников, далеких от мысли сорвать планы нового правительства, приходилось сдерживать, иначе они каждый пункт воспринимали слишком буквально.
