Сведенборг же систематически, при каждом определении указывает на отношения в мироздании; средства и цели изложены в отменном порядке; все способности действуют в нем с астрономическою точностью, и превосходные его творения чисты от малейшего высокомерия или себялюбия.
Сведенборг был рожден в атмосфере великих идей. Трудно даже сказать, что составляет его исключительную принадлежность, но собственная его жизнь заимствовала величие от его возвышенных воззрений на вселенную. Мощный Аристотелев метод — законченный, полный, пристыжающий нашу бесплодную и тощую логику, — своею гениальною лучезарностью, коротко ознакомленный с последовательностью и постепенностью, с явлениями и с их окончательными целями; искусный в распознавании силы от формы, сущности от случайности, проложивший своей терминологией и определениями торные дороги в царство природы, — Аристотелев метод образовал целые поколения атлетических философов. Гервей уследил обращение крови; Гильберт — магнитность земли; Декарт, воспользовавшись Гильбертовым открытием, своими вихрями, спиральностью, поляризацией наводнил Европу преобладающим предположением вихревого круговращения, будто бы заключающего тайну мироздания. Ньютон, в год рождения Сведенборга, напечатал свои «Principia» и тем положил основание всемирному тяготению. Мальпиги, следуя высоким убеждениям Гиппократа, Левкиппа и Лукреция, придал силу тому мнению, что tota in minimum existitnatura. Несравненные анатомы Свам-мердам, Лёвенгёк, Уинсло, Евстахиус, Гейстер, Везалиус, Бёргаве ничего не оставили анатомическому ножу и микроскопу на открытия в сравнительной анатомии. Его современник, Линней, в своей прекрасной наукепроизнес: «природа всюду сходна сама с собою»; наконец, Лейбниц и Христиан Вольф в благородной системе и в более обширном приложении этого начала указали его в космологии, между тем как Локк и Гроций извлекали из него нравственные доказательства.
По духу этих предшественников и современников можно усмотреть исходную точку Сведенборговых изучений и задач, предложенных им себе на решение. Он был способен вести с ними беседу и оживлять эти тома мыслей. Между тем, близость таких гениев, из которых тот или другой внушил ему все преобладающие, его идеи, вторично доказывает примером Сведенборга, как трудно уму и самой высокой плодотворности быть совершенно оригинальным, быть первым восприемником и провозвестником одного из законов природы.
Сведенборг назвал образ воззрений, к которому он тяготел, Учением о Формах, о Прогрессиях, или Степенях, о Влиянии, или Наитии, о Соотношениях. С таким учением стоит познакомиться по его собственным сочинениям. Не всякий может читать их, но тот, кто прочтет, будет вознагражден за труд. Это целая библиотека для твердо мыслящего и уединенного ученого. Они составляют около 50 томов; из них половина, посвящена ученым, другая — богословским предметам. После целого века забвения Сведенборг нашел, наконец, жаркого последователя в Лондоне — мистера Уилькинсона, который перевел творения своего учителя с латинского на английский язык. Сила ума, постижения и воображения переводчика могут быть сравнены только с высокими дарованиями лорда Бэкона. Великолепное предисловие, которым м-р Уилькинсон обогатил эти тома, превосходят своим блеском всю современную английскую философию и не позволяют мне, после него, ничего прибавить от себя.
Сведенборгова «Экономия Животного Царства» — одна из тех книг, которая всюду выдержанною возвышенностью мыслей делает честь роду человеческому. Она была написана с высочайшею из всех целей — помирить, наконец, душу и науку, так давно разошедшиеся одна от другой. Этот анатомический отчет о человеческом теле выражен самым высоким поэтическим языком. Сведенборг недаром изучил лучи и металлы. Разнообразные и основательные знания придают его слогу блеск и искрометность мысли, похожие на те зимние утра, когда воздух серебрится кристаллами. Он мог быть отличным космологом по врожденной способности усматривать тождественность и не останавливаться пред огромностью предмета. В атоме магнитного железа он видел силу, могущую производить спиральное движение планет и солнца. Его убеждения основаны на всемирности каждого закона в природе: на веровании Платона в степени или в восходящую лестницу; на излиянии или слиянии одного в другое, из чего проистекает взаимная относительность каждой из частей. Ему обнаружилась прекрасная тайна, что малое объясняет большое, а большое — малое; и средоточие человека в природе, и повсеместно существующее соприкосновение во всем. Он видел, что человеческое тело в точном смысле всемирно, что оно орудие, посредством которого душа воспринимает свою пищу, между тем как его питает все, что ни есть в материи. Решительный противник скептицизма, он придерживался того, что «чем более человек мудр, тем более он поклонник Божества». Вообще, он веровал в философию тождественности (Indetity philosophy) и был твердым и сильным ее сторонником.
Эта теория, получившая свое начало от самых древних философов, теперь блистательно доказывается новейшими. Ее давнишний афоризм: «Природа всегда сходна сама с собою», то есть природа беспрерывно применяет один и тот же способ на различных ступенях своих действий. Например: глазок, или растительная почка, развертывается в листок, потом в другой; она наделена возможностью преобразовать листок в корень, стебель, чашечку, лепесток, пестик, мешочек, семя. В животном природа образует позвонок или позвоночный хребет и, модифицируя эту форму, изменяя ее направление, продолжает свою работу до известного предела, довершая ее на верхнем конце руками с их кистью и пальцами, на нижнем — ногами и ступнею. На вершине позвоночного столба она утверждает новый хребет, который своими впадинами, выпуклостью и округлением образует череп с соответствующими оконечностями. Верхняя челюсть может быть поставлена в параллель рукам, нижняя — ногам, зубы — пальцам. Этот новый хребет назначен для отправлений высшего разряда. По мнению Платона, в «Тимее», этот второй человек, поставленный на плечо первого, почти может отрубить свое туловище и жить независимо, своеобычно. Внутри его все, что было сделано в туловище, повторяется еще раз на более высоком уровне, и природа снова твердит заданный урок Мозг — это усовершенствованное, утонченное тело мысли; в нем опять совершается процесс питания посредством вбирания, выработки и усвоения себе опыта посредством извержения и воспроизведения новых эфирных элементов. И нет предела лестница восхождения: ступень следует за ступенью. Все, что стоит на грани одной, переходит в ближайшую, последующую, в точности повторяющую каждый орган, каждое отправление предшествовавшей. Мы приноровлены к бесконечности. На нас трудно угодить: мы не можем любить ничего, чему видим конец, — и его нет в природе. Окончание одного назначения переходит в назначение высшее, и такое восхождение, продолжаясь, достигает существ духовных, небесных. Сама природа помогает нашему стремлению ввысь и в бесконечность. Творческие ее силы, подобно композитору, безустанно наигрывают простую тему или арию то громко, то едва внятно, то как соло, то целым хором, сто тысяч раз отглашенным, пока и небо, и земля не наполнятся ее песнью.
Притом в ней нет такого закона всеобщности, которого нельзя бы уследить в большом и малом. Кровяные шарики обращаются в наших жилах на своей оси, как планеты на небе; круговоротные же движения наших умственных изыскании и заключений соответствуют течению светил. Тяготение, объясненное Ньютоном, хорошо, но оно становится еще выше, когда мы находим в химии распространение того же закона, начиная от сплошных масс до дробных частиц, и когда атомистическая теория указывает на ту же механичность в химических действиях. Метафизики свидетельствуют о своем роде тяготения, присущем в феноменах умственных, а приводящие в ужас статистические таблицы Франца подводят под точность цифрового исчисления каждую прихоть, каждую блажь. Если один на двадцать или тридцать тысяч человек любит есть сапоги или женится на своей бабушке, то в каждых других двадцати или тридцати тысячах найдется человек, который тоже ест сапоги или женится на своей бабушке. Итак, то, что мы называем тяготением и считаем довершением, есть только один рукав могучей реки, для которой мы не нашли еще и имени. Астрономия — превосходная вещь, но она Должна войти в жизнь, чтоб получить полную свою ценность, а не ограничиваться шаровидными телами и расстояниями там, в пространствах[4].
