— Вот вы где! — радостным тоном заявил Дональд, протягивая к ней руки в театральном жесте.

Офелия инстинктивно сделала шаг назад, в это мгновение чувствуя себя слабой женщиной, уставшей от неприятного внимания мужчин.

— Я не хочу танцевать, Дональд. Пригласите кого-нибудь еще, — тихо сказала она, отворачиваясь.

— Но сегодня мой день, — обескураженно произнес мужчина, которого отказ удивил. Будто и не было разговора час назад. — Офелия, вы обещали!

Она собралась дать отпор, заявив, что ничего не обещала, но не успела.

— Дорогой друг!

Лоусон вздрогнула всем телом и резко развернулась, чтобы встретить появление нового персонажа, которого так ждала и так боялась. Рамон Эверетт не появлялся лично с момента памятного разговора в кабинете Астера, и, собираясь на праздник, Офелия знала, что, скорее всего, он будет здесь. И даже ждала его. Хотя бы для того, чтобы поблагодарить за букет и попросить больше так не делать. Зная, что он не прислушается к просьбе. И втайне надеясь, что, конечно же, не прислушается. Слишком упрям. Его не было весь вечер, и Лоусон почти смирилась с этим. А сейчас он здесь.

— Рамон? — Астер развернулся к новоприбывшему. — Как я рад, что ты пришел!

Мужчины обменялись рукопожатием. Дональд повернулся к Офелии и замкнулся.

— Вы знакомы, так что я могу не разыгрывать радушного хозяина. Пойдемте, Офелия, иначе мы пропустим самое интересное!

Астер шагнул было к ней, но тонкая рука адвоката легла ему на плечо. Эверетт заставил главврача снова повернуться к нему и посмотреть в глаза. Чуть наклонился, чтобы поймать его взгляд.

— Женщина сказала, что не хочет танцевать, — тихо проговорил Эверетт, не мигая. Астер выглядел как зачарованная змеей мышь. Негодование сменила растерянность. — Позволишь мне сгладить неловкость?

Дональд нахмурился. Непонятно, как Эверетт повлиял на него, но спорить главврач не стал. Он стушевался, отступил в тень. Посмотрел на Лоусон с несчастным выражением лица.

— А дама не возражает против твоего присутствия? Кажется, ты ее здорово обидел, — бросил он далеко не так воинственно, как хотел бы.

Офелия ответить не успела.

— Дама явно возражает против твоего присутствия. Иди, иначе завтра будешь жалеть о том, что натворил под действием вина.

Астер кивнул.

— Хорошо. Только ради нашей дружбы. Прошу меня простить, возможно, я действительно наговорил лишнего.

— Совершенно не нужно было меня спасать, мистер Эверетт, — неожиданно для самой себя ледяным тоном произнесла Офелия, как только Дональд отдалился на достаточное расстояние.

Она сделала глоток коктейля, поставила бокал на столик и собиралась покинуть нишу, ожидая, что Рамон отступит, как это сделал бы любой воспитанный человек, но он лишь улыбнулся. Казалось, он с трудом удержался от того, чтобы сложить руки на груди.

— Спасать вас? — все также тихо и вкрадчиво спросил адвокат. — Я всего лишь убирал помеху.

— Как вас занесло на день рождения моего начальника? — сменила тему она, возвращаясь на свое место.

— Я не имею права раскрывать детали сотрудничества с кем бы то ни было, — неопределенно улыбнулся Рамон.

Офелия позволила себе его рассмотреть. Адвокат выглядел также безупречно, как всегда. За тем лишь исключением, что костюм он выбрал белый, волосы назад зачесывать не стал, и они спокойно обрамляли великолепно выточенное лицо. Синие глаза оставались холодными, но в них уже бушевало знакомое пламя, прикосновения которого Лоусон боялась.

— Вы просто его выгнали, — повторила она другими словами.

— Вы приняли мой букет, но не приняли руку дружбы, — спокойно проговорил Эверетт, проникая в нишу и кладя тонкие запястья на высокий барный столик. Его пальца прикоснулись к столешнице и Лоусон инстинктивно отстранилась, избегая прикосновения. Ее рука скользнула по бокалу, огладила край столешницы, и женщина отступила в тень.

— Мы уже это обсуждали.

— Позвольте вас пригласить.

— Вы не принимаете отказ, мистер адвокат? — изогнула бровь она.

— Вы отказали в ужине, и я принимаю это, миледи. Я всего лишь обыкновенный мужчина, который сражен наповал красивой женщиной. Один танец. Четыре минуты.

Она хотела пошутить на тему обозначенного времени, но слова замерли на губах. Рамон разомкнул ладони и протянул ей руку. Лоусон не шевелилась, загипнотизированная этим жестом. Сколько силы на самом деле в нем скрыто? Тонкие пальцы лежали спокойно, Эверетт терпеливо ждал, пока она примет решение. В его глазах не читалось ничего, а улыбка оставалась вежливой и до оскомины светской. Ложь. Эта маска — ложь. Истина где-то под ней, но Офелия не была уверена в том, что когда-либо сможет докопаться до этой правды. И нужна ли она ей. Впервые за свою долгую жизнь она не знала, что делать. Инстинкт кричал о том, что от такого существа стоит держаться подальше. Но тело все решило само. Она вздрогнула, когда почувствовала прикосновение. А сердце остановилось в тот момент, когда пальцы Рамона сомкнулись на ее руке.

— Четыре минуты, — вздернув подбородок, проговорила Лоусон.

Первая песня медленного блока закончилась, они появились в зале в короткую паузу. Офелия чувствовала спиной взгляды коллег. Удивленные, осуждающие. Ее личная жизнь была наглухо закрыта от окружающих, все думали, что она замужем за работой, никто не смел пересекать личного пространства, и даже на редких вечеринках или праздниках с ней держались уважительно. Она сама выстроила такой барьер, и он помог ей подняться по карьерной лестнице, пока Астер не набрался смелости для того, чтобы все испортить. Видеть ее рядом с молодым адвокатом, о котором уже прокатилась волна дурной славы. Но Офелия отключилась. Ей было все равно, что подумают коллеги. В случае чего всегда можно было сменить светлую жизнь и уехать. Ее волновало другое. То, что Рамон держал ее руку в своей, мягко ведя в центр танцпола.

Наконец Эверетт остановился. Повернулся к ней лицом с видом профессионального танцора. Заиграла музыка, и его рука легла ей на талию. Женщину прострелило. На мгновение перед глазами заплясали огненные круги, стало нечем дышать. Он бережно вел ее в незамысловатом танце, не переходя границы, даже не пытаясь поймать ее взгляд. Сначала он держался чуть поодаль, потом сомкнул объятия, по-прежнему не прижимая ее к себе. Все в допустимых для медленного танца рамках. Что это? Похоже на вальс, но вальс не могли танцевать в шестьдесят седьмом году в Треверберге.

— Я расскажу вам, как будет, — беззвучно сказал он.

Офелия услышала нежный шепот и закрыла глаза, отдаваясь во власть его сильных рук. Голова кружилась, но это было сладостное головокружение. Она слишком долго держала себя в ежовых рукавицах.

— Этот танец закончится, и я оставлю вас в покое. Вы поедете домой, выспитесь впервые за месяц. Вернетесь на работу. И уже завтра вечером ваш начальник вспомнит, что он наконец-то набрался смелости сказать вам, что любит. Вы окажетесь перед выбором. Или внушить ему, что ничего не получится. Или сдаться, приручить своего человека, и дальше строить карьеру и спасать людей. Или…

Песня приближалась к кульминации, и Эверетт воспользовался моментом, чтобы наконец прижать ее к себе. Лоусон чуть не вскрикнула от неожиданности. Дыхание прервалось, она открыла глаза, но не рискнула поднять голову. Увидела перед собой белоснежную ткань его ладно скроенного пиджака. Рубашку. Сильную, но изящную шею и кончики темных волнистых волос. Он будто сдернул пелену, проступил из небытия. Мгновение назад она чувствовала его руки и свое смятение, но и только. А сейчас ее затопил сокрушающе терпкий, сладкий и густой запах, в котором прослеживались не только сила и власть. Обещание.

— Или вы обратите свой взор на моего ординатора? Снова?

Рамон тихо рассмеялся, и от этого смеха по спине пробежал холодок.

— Или вы примите мою руку дружбы.

— Дружбы?

Она почувствовала, как его ладонь оторвалась от талии и скользнула по спине. Горячая, сильная. Офелия с невероятным трудом отстранилась от него и наконец посмотрела в глаза. Они оказались на краю танцевальной зоны, куда почти не добивал свет. Музыканты играли последнюю часть песни, и каждый уже изрядно пьяный гость был занят только собой. Эверетт сделал еще несколько па и неожиданно наклонился к ней, к самому уху. Она почувствовала прикосновение его губ и инстинктивно вцепилась одной рукой в его ладонь, а другой в талию, безотчетным жестом привлекая к себе.