— Найди дорогу домой — ответила она. Но даже если у него получится, хочет ли она снова видеть его? Хорошо, если он придет как призрак, но что если она откроет дверь дымящемуся огарку с красными глазами и остатками джинсов (он всегда путешествовал в джинсах) вплавленными в ноги? И что если миссис Кори будет с ним, держа его оплавленные карты в единственной руке?
Гудок.
— Думаю, не стоит еще раз просить тебя быть поосторожней с парнем из службы доставки, — сказал он. — Если ты его действительно хочешь, он весь твой.
Ее шокировал собственный смех.
— Но я хотел сказать, что люблю тебя.
— О, милый, я тоже тебя люблю.
— И не разрешай МакКормаку чистить дымоходы этой осенью, а то в том году он уже ломал свою гребаную шею. И не ходи в булочную по воскресеньям. Там что-то случится, и я знаю, что это будет в воскресенье, но не знаю, в какое. Время здесь действительно забавное.
Ребенок МакКормака, о котором он говорил, должен был быть сыном того парня, который следил за их домом в Вермонте, который они продали десять лет назад, и сейчас ему должно быть за двадцать. И булочная? Наверное, он говорил о Золтане.
Гудок.
— Полагаю, многие люди здесь были на земле. Это очень жестоко, ведь многие из них понятия не имеют, как они сюда попали. И пилот все еще кричит. Или второй пилот. Думаю, он здесь совсем недолго. Он бродит вокруг. Совсем сбит с толку.
Гудок теперь прозвучал ближе.
— Надо идти, Энни. Не могу здесь оставаться, да и телефон отправится спать в любую секунду, — этим самообвиняющим голосом (может, веря, что она его больше не слышала после вчерашнего; может, и не веря) пробурчал он, — Ведь так просто было бы это сделать. Я люблю тебя, возлюбленная моя.
— Подожди! Не уходи!
— Я…
— Я тоже люблю тебя! Не уходи!
Но он уже ушел. Ее ухо слышало только черную тишину.
Она сидела с мертвым телефоном около уха минуту или две, прежде чем разорвать соединение. Не-соединение. Она вновь подняла трубку и, услышав нормальный сигнал, набрала «звездочка-шестьдесят-девять». Согласно сообщению робота, последний звонок поступил в девять утра. Она знала, кто это был: ее сестра Нелл, звонила из Нью-Мексико. Нелл позвонила Энни, чтобы сказать, что самолет задержали, и раньше вечера она не прилетит. Нелл сказала, чтобы она была сильной.
Все родственники, которые жили далеко от Джеймса, слетались к Энни. Несомненно, они чувствовали что он все еще жил в этом доме, даже сейчас.
Записей о входящих звонках не было, а часы у кровати, когда она бросила на них взгляд, показывали 3:17 пополудни. Десять минут третьего, третий полдень ее вдовства.
Кто-то коротко постучал в дверь, и голос ее брата произнес:
— Энни? Энни?
— Одеваюсь! — ответила она. Ее голос звучал как будто она плакала, но, к сожалению, никому в этом доме это не казалось странным. — Оставьте меня в покое, пожалуйста!
— Ты в порядке? — спросил он через дверь. — Нам показалось, ты с кем-то разговаривала. Элли подумала, ты куда-то звонишь.
— Ладно! — ответила она, снова вытираясь полотенцем. — Сейчас спущусь.
— Давай. Не торопись. — Пауза. — Мы здесь для тебя, — потом он ушел.
— Биииип, — прошептала она, и закрыла рот руками, чтобы сдержать смех, это была очень сложная эмоция, и ее горе нашло себе выход таким образом. — Биб, бип, бип, бип. — она откинулась на кровать, смеясь, и под ее ладонями глаза наполнились слезами, которые перелились через щеки и дорожками побежали к ушам. — Бип, хренов бип, бип, бип.
Он смеялась совсем недолго, потом оделась и спустилась вниз, к родственникам, которые пришли, чтобы разделить с ней горе. Только они чувствовали не то, что она, потому что он не позвонил никому из них. Он позвонил ей. К добру, или к худу, но он позвонил ей.
Всю осень того года, пока черные остатки жилого дома, в который врезался самолет, были закрыты от остального мира желтой полицейской лентой (поскольку улики были внутри, включая надпись ХРУСТЯЩИЕ ТВАРИ ОСТАВАЙТЕСЬ ТАМ нарисованную из баллончика), Энни пристрастилась к виртуальному общению, и пока она вращалась в этом круге, она получила много сообщений. Одно пришло от Герты Фишер, городского библиотекаря из Тилтона, штат Вермонт. Когда Энни и Джеймс проводили там лето, Энни добровольно помогала библиотеке, и хотя они не особо сдружились, Герт включила Энни в свои ежеквартальные рассылки новостей. Это было не очень интересно, она тогда была еще только на середине пути от свадьбы к похоронам, но она была одной из четырех подписавшихся, и получала много новостей, от которых перехватывало дыхание. Вроде той, что Джейсон МакКормак, сын Хагги МакКормак, погиб при несчастном случае на дне труда. Он упал с крыши летнего домика, когда чистил дымоходы, и сломал шею.
— Он всего лишь хотел угодить своему отцу, которого, как ты, наверное, помнишь, хватил удар в том году — Написала Герт, прежде чем пойти посмотреть, как там дела на библиотечной газонной распродаже, которую она устраивала в конце лета, — все были так расстроены.
Герт не писала об этом в своем трехстраничном блоке горячих новостей, но Энни была почти уверена, что он упал с крыши, с коттеджа вроде их собственного. Да что там, она была совершенно уверена.
Через пять лет после смерти мужа (и смерти Джейсона МакКормака), Энни снова вышла замуж. И хотя они переехали в Бока Ратон, она часто ходила к старым соседям. Крейг, новый муж, жил на два дома, и его дела держали его в Нью-Йорке три месяца из четырех. Энни почти всегда ездила с ним, потому что ее семья жила в Бруклине и на Лонг-Айленде. Она должна была ходить к ним, как ей казалось. Она любила их с сердитой привязанностью, которая свойственна, по ее мнению, только людям в пятьдесят или шестьдесят лет. Она никогда не забудет, как они после того, как самолет Джеймса разбился, поддерживали ее. Благодаря им она выдержала.
В Нью-Йорк они всегда возвращались самолетом. Она никогда не была мнительной, но больше не ходила в семейную булочную Золтанов по воскресеньям, когда была дома, даже за их рогаликами с изюмом, которые, как она была уверена, подавали в небесном зале ожидания. Вместо этого, она ходила к Фрогерсам. Она как раз была там, покупая пончики (свежие), когда услышала взрыв. Она услышала его очень хорошо, хотя Золтан был в двенадцати кварталах отсюда. Взрыв газа. Четверо погибших, включая женщину, которая всегда закрывала рогалики Энни, которые лежали сверху пакета, говоря «не открывайте их, пока не придете домой, а то они зачерствеют».
Люди стояли на тротуарах, глядя на восток, откуда раздался взрыв и где поднимался дым, прикрывая глаза от солнца руками. Энни спешно шла между ними, не глядя. Она не хотела видеть перо дыма, поднявшееся после большого Бума; она много думала о Джеймсе, особенно когда не могла уснуть. Когда она возвращалась домой, она слышала телефонный звонок. Никто из тех, кто шел вдоль квартала к художественной выставке, которую ближайшая школа устроила прямо на тротуаре, не мог слышать этот звонящий телефон. Кроме нее, конечно. И как только она вставила ключ в замочную скважину, телефон замолчал.
Сара, ее единственная незамужняя сестра, была дома, но не было смысла спрашивать ее, почему никто не берет трубку; Сара Берник, бывшая королева дискотек, крутила на кухне «Деревенских парней», танцуя со шваброй в руке, напоминая цыпленка из рекламы. Взрыва в булочной она тоже не слышала, хотя их дом был ближе к Золтан’с чем Фрогер’с.
Энни проверила автоответчик, но в окошке ОЖИДАЮЩИЕ СООБЩЕНИЯ стоял большой красный ноль. Само по себе это ничего не значило, многие звонящие не оставляют сообщений, но…
«Звездочка-шестьдесят-девять» сообщила, что последний звонок был с номера восемь-сорок прошлой ночью. Энни набрала его, против логики надеясь, что в большой комнате, выглядящей, как теледекорации Центрального вокзала, он нашел, где зарядить телефон. Он мог думать, что разговаривал с ней только вчера. Или даже всего минуту назад. Здесь забавное время, сказал он. Она так часто мечтала об этом звонке, что как будто жила в этой мечте, но она никогда об этом не говорила. Ни Крейгу, ни даже своей маме, которой почти девяносто, и которая твердо верит в загробную жизнь.