То насколько фигура матери определяет жизнестойкость и траекторию развития ребенка (вниз или вверх), я обнаружила в благополучном и великолепном Париже. Принятое в советской практике воспитания замалчивание может привести к тому, что отношения с людьми вообще будут интуитивно восприниматься ребенком как нечто враждебное, непонятное, нежелательное. Не умея общаться, не зная, чего ждать от окружающих, они избегают контактов (я называю этот феномен «культивированным аутизмом»).

Одна из наших встреч с выходцами из России (матерью и ее сыном) была назначена в любимом детьми «Макдоналдсе». Мальчишка принес с собой бумагу и карандаши, «чтобы не было скучно». Мама – обаятельное и инфантильное создание, «вечная девочка» с печальными глазами и измученным лицом. Три года назад приехала в Париж вслед за французским другом, намного старше ее. Их соединила любовь к театру и надежда на лучшее будущее в новом браке. Однако решено было не спешить с формальностями. Отношения, по словам мамы, ухудшились сразу по приезде. Ему нужна была девочка-подросток как компенсация предыдущего неудачного брака и отрада в жизни. Менеджер по профессии, он ориентировался на эмоциональную релаксацию; артистичная натура, он нуждался в обожании и восторгах; «сильный самец», он требовал беспрекословного потакания своим прихотям. Ей же хотелось учиться на режиссера, участвовать в театральных постановках, заниматься здоровьем (своим и сына) – «как все француженки».

В новой семье ребенок стал скоро мешать, вызывать раздражение и получать оплеухи. Маме доставалось тоже: побои, выпихивание за дверь, оскорбления. При том что оба «ребенка» (а как их еще назвать, беззащитных, наивных и бестолковых?) были целиком на содержании у французского «папы», а значит, в его власти. Наша встреча произошла накануне так долго откладываемой свадьбы. Она еще раздумывала, нужна ли свадьба, то есть нужно ли закреплять и без того тягостные отношения зависимости от психопата?

Мальчик, раскрашивая большую машинку, сказал сразу: «Если они поженятся, я не выдержу. Да я его убью, когда вырасту!» А потом: «Он постоянно кричит!» И, наконец: «Я хочу в Россию, там у меня бабушки, тети, дяди, двоюродные сестры. Там много людей, а тут никого нет».

– Но у тебя же есть друзья?

– Только два.

– А сколько тебе надо?

– Сто двадцать пять!

Последняя цифра отражала величину эмоционального голода этого хорошо одетого, уже свободно говорящего по-французски ребенка. В его рисунке было визуальное подтверждение детской арифметики: возле красивого и разноцветного лимузина, на самом краю листа, разместилось большое количество совершенно похожих друг на друга муравьев, которые находились в разных родственных отношениях с моим героем – сестры, дяди, тети. Где-то среди них была и мама. Только французский папа не входил в эту замечательную коллекцию.

У детей, которые постоянно находятся в состоянии эмоционального голода, не развиваются механизмы эмпатии (сопереживания), а отношения с людьми схематизируются и обесцвечиваются. Самые близкие люди превращаются в маленьких и просто устроенных букашек.

Нужен был психолог или событие, которое бы радикально поменяло жизнь ребенка. Мама с ситуацией не справлялась. После долгих разговоров по телефону, встреч она все-таки приняла решение в своем духе – выйти замуж, но записаться на прием еще к двум специалистам – массажисту (для поддержания тонуса) и психоаналитику (для избавления от детских страхов).

Кроме того, когда женщина попадает в пространство, гораздо менее напряженное в смысле добычи средств, она не знает, что делать с этой свалившейся на нее свободой и освободившейся энергией. Она может потратить их на то, чтобы холить и лелеять свои комплексы, а также подстегивать комплексы своего партнера. То, что пытаются делать люди несвободные, попав на свободу, так это восстановить высокую степень негативной, но привычной для них напряженности в отношениях с окружением. Как верно утверждение, что львиная доля проблем привносится супругами в семью из их детства, так верно и то, что неразрешенные в предыдущем браке проблемы всплывут в новой супружеской жизни.

Это еще один, не самый страшный, феномен, который вы можете встретить в эмиграции и который указывает на ту же распущенность и пофигизм, в которые впадают эмигранты, не справляясь с ситуацией адаптации. «Вавилонское столпотворение» возникает тогда, когда в семье нет общего языка общения. Например, женщина приехала из Центральной Украины, где все разговаривают на «суржике» – смеси украинского и русского. На этом же языке она разговаривает с детьми от первого брака. С мужем-французом же она общается по-английски, которого не знают дети. Новый папа обожает своих «маленьких ангелочков» и через год они уже щебечут с ним по-французски, которого уже не понимает мама. Поэтому даже если вы полиглот, вам будет трудно понять элементарное «Ду ю кажэтэ франсэ?», которым вас встретят в этом замечательном семействе.

В нашем сознании все мигранты смешаны. Типичный европейский житель уже давно разобрался с этим вопросом. Он знает, что они теперь будут всегда и везде. Сердиться на них все равно, что сердиться на стихийное бедствие. Легче и эффективней выучить несколько слов приветствия и телефоны организаций для тех, кто попал в сложные обстоятельства.

Помните: успешный человек чувствует себя полноценно в самой ужасной ситуации (а от них никто не застрахован), если ему есть кому помогать. Помогая другим, мы сохраняем свое психологическое благополучие. Научить своего ребенка помогать детям из семей, которые нуждаются в помощи, значит заложить основы его психологического благополучия.

Еще одна важная вещь, которую не лишне повторить. Научив своих детей помогать другим, мы можем быть спокойны и за себя в старости. Ребенок с отзывчивым сердцем и твердыми принципами никогда не бросит вас в беде.

Еще недавно советские психологи описывали проблемы детей эмигрантов, не зная, что скоро большинство российских семей окажутся у себя в стране в ситуации условной, внутренней эмиграции. Симптомы психологически брошенных детей в России похожи на те, которые я наблюдала и описала, анализируя опыт эмиграции.

При самой благоприятной ситуации на новом месте дети мигрантов тяжело переживают разрыв с родственниками, которые остались на родине. Даже в благоприятной ситуации брака, когда женщина-беженка выходит повторно замуж, переживания их детей от предыдущего брака оказываются тяжелыми.

Все ускользающее вдаль и для взрослого окрашивается в яркие тона. Детская же ностальгия еще ярче. А если отношения с отчимом не складываются, ребенок несет просто непомерный груз. Вначале чаду хочется вернуться с мамой домой, потом, когда становится ясно, что «вояж» затягивается и, будучи привязан к маме, он должен провести здесь несколько лет, если не всю жизнь, в планы ребенка начинают входить фантастические побеги, нереальные ситуации, в результате которых он и его мама наконец освободятся от тяжелой зависимости. Стоит ли говорить о том, какие это бывают фантазии? И, наконец, наступает момент, когда по ту сторону баррикады оказывается и самый родной человек на свете – мама, которая так и не смогла сопротивляться.

Дети, как и взрослые, уходят в себя, когда окружение не оказывает им нормальной эмоциональной поддержки, не учитывает их в своем психологическом пространстве как значимых персонажей, рассматривает их как помеху.

Чего больше всего боятся дети? Дети больше всего боятся, что их перестанут любить. Любовь воспринимается ими как некоторая энергетическая ткань, которой может не хватить на всех. Переключение внимания на членов новой семьи может или восприниматься с ревностью и тревогой, или разделяться ребенком, если ему с детства привито чувство того, что и другие члены семьи нуждаются в опеке и внимании.