О чиже, который лгал, и о дятле – любителе истины

Аннотация

Впервые напечатано в газете «Волжский вестник», 1893, номер 220,4 сентября. Подпись: М. Г-ий. Включалось во все собрания сочинений.

Начиная с первой публикации, текст печатался с цензурными изъятиями.

Готовя текст к собранию сочинений в издании «Книга», Горький внёс многочисленные стилистические исправления, но не восстановил вычеркнутого цензурой, по-видимому, потому, что не имел под руками цензурованного экземпляра, обнаруженного после смерти Горького в казанском архиве. В настоящем издании вычеркнутое царской цензурой восстановлено. Впервые печатается полный текст рассказа.

Приводим части текста, где были сделаны цензурные изъятия. Выделено вычеркнутое цензором.

«…птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой»

«…в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные»

«И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни»

«…когда птицы пели свободные, звучные гимны солнцу»

«Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа»

«…общественное сознание» (вместо слова «общественное» цензор написал «наше»)

«…там мы, великие, свободные, всё победившие птицы, насладимся созерцанием нашей силы»

«Туда – в страну счастья! где ждёт нас великая победа, где мы будем законодателями мира и владыками его, где мы будем владыками всего».

В остальном рассказ печатается по тексту, подготовленному Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

О чиже, который лгал, и о дятле – любителе истины

Это очень правдивая история, и я начну её так:

Вдруг изо всех певчих птиц той рощи, в которой произошёл этот любопытный случай, привлекла к себе общее внимание одна, запевшая песни, исполненные не только надежд, но и уверенности.

До той поры все птицы, испуганные и угнетённые внезапно наступившей серенькой и хмурой погодой, пели песни, которые только потому и назывались песнями, что их пели; в них преобладали тяжёлые, унылые и безнадёжные ноты, и птицы-слушатели сначала называли их хрипеньем умирающих, но потом понемногу привыкли и даже стали находить в них разные красоты, что, однако, стоило им большого труда.

Тон всему в роще давали вороны, птицы по существу своему пессимистические и, кроме более или менее громкого карканья, ни к чему не способные. В другое время на них бы не обратили внимания, но теперь, когда их голоса преобладали, их слушали и даже считали очень мудрыми птицами. А они, подмечая это, мрачно распевали:

Карр!.. В борьбе с суровым роком
Нам, ничтожным, нет спасенья.
Всё, на что ни взглянешь оком, —
Боль и горе, прах и тленье…
Карр!.. Страшны удары рока!..
Мудрый пусть им покорится…

Карр… карр!.. Скучная песня!.. Но – сильная, она угнетала всю рощу.

И вот вдруг зазвучали свободные, смелые песни…

Вся роща, много слышавшая песен, встрепенулась, удивлённо и тихо шелестя ветвями. И даже соловьи, которые всегда поют недурно, потому что они жрецы чистого искусства, с удовольствием слушали и говорили:

– А ведь у этого певца есть искорка!..

И, говоря так, втайне гордились своим беспристрастием.

А певец пел:

Я слышу карканье ворон,
Смущённых холодом и тьмой…
Я вижу мрак, – но что мне он,
Коль бодр и ясен разум мой?..
За мной, кто смел! Да сгинет тьма!
Душе живой – в ней места нет!
Зажжём сердца огнем ума,
И воцарится всюду свет!..

– Сильно спето! – комментировали соловьи… – Молодо, самонадеянно, немузыкально – но сильно… – и, глубокомысленно почистив носики, они слушали дальше:

Кто честно смерть приял в бою,
Тот разве пал и побеждён?
Пал тот, кто, робко грудь свою
Прикрыв, ушёл из битвы вон…
Друзья! И тот пал, кто, боясь
Труда, волнений, боли ран,
О битве судит, погрузясь
В философический туман…

– Гм… у него очень оригинальные взгляды! – отметили соловьи. – Хотелось бы знать, что это за птица!.. – полюбопытствовали они.

Друзья! Пусть падшие молчат.
Им очи съел сомнений дым;
В сердцах их честь и гордость спят.
Друзья! Давайте крикнем им:
Прочь! Ваших мудрствований чад
Темнее сделал эту ночь,
И отравляет он, как яд,
Умы и души юных… Прочь!..
Прочь!.. Здесь объявлена богам
За право первенства война!

– Это смело! – сказали соловьи. – О да!.. это очень смелая песня!..

Роща слушала и ощущала нечто хорошее и сильное, это ощущение наполняло её теплом и светом, и даже старые, серыми лишаями покрытые ветви деревьев зашептали о прошлых днях. То были славные весенние дни, когда в роще только что начинали расцветать цветы и надежды, когда птицы пели свободные и звучные гимны солнцу, а свободное от туч небо казалось бесконечно глубоким и точно звало птиц попытать силу крыльев – достигнуть его глубины. То были хорошие дни, когда не нужно было принуждать себя жить, потому что жить хотелось, – была цель и была надежда достичь её. И эти дни явились перед рощей и, как звёзды, заблистали в тумане, скрывавшем от неё небо.

Птицы встрепенулись и ожили. Где певец? Пусть он примет дань восторга и благодарности! Это, должно быть, великолепная, красивая птица!

Они собрались целой тучей и ринулись туда, откуда навстречу им летели бодрые и гордые звуки.

Но когда они прилетели, то увидали, что это просто чиж – самый заурядный, маленький, серенький, с восковым носиком чиж. Он сидел на ветке орешника и был смущён оказанной ему честью; мизерный, взъерошенный и суетящийся, он возбудил во всех недоумение и никому не понравился.

Прочь!.. Здесь объявлена богам
За право первенства война!

Когда это кричит орёл, сокол, ястреб наконец, – это и красиво, и мощно; но чиж – чиж, объявляющий войну богам!.. Тут есть некоторое несоответствие, что-то странное и смешное. И это прямо-таки обидно для всех остальных птиц. Почему именно чиж, а не щеглёнок, зяблик, снегирь?..

Поражённые и обиженные птицы смотрели на чижа и думали: «Что же теперь будет?»

И невольно им вспомнилась эта смешная синица, которая однажды хотела зажечь море…

Но тут один находчивый щеглёнок, журналист по профессии, спросил чижа:

– Послушайте-ка, это вы сейчас пели?

– Я… – ответил чиж, – да, это я пел.

– Гм… а чем вы это докажете? То есть мы, конечно, не сомневаемся в ваших способностях, но…

Чиж вздрогнул, у него встали дыбом перья, и он запел:

Во тьме нами созданной ночи
Проносятся серые совы…
И блещут их мрачные очи
И злы, и угрюмо суровы!..
И гулко их крики несутся,
Смеются они и рыдают,
Проклятья в них дню раздаются,
А ночь они смехом встречают…
О, если бы мрака оковы
С моей юной рощи упали,
Исчезли бы дикие совы,
И соколы только б летали!..
Но соколы, – слабы и хилы, —
Забилися робко в ущелья
И злятся без чести и силы
Под звуки чужого веселья.
Их крылья уныло повисли,
Постыдно сердца у них дремлют,
И голосу чести и мысли
Свободные птицы не внемлют…