Прежние соперники перед твоей красотой, они затем договорились и поклялись никогда не расставаться, пока не испытают все возможное, чтобы найти кого-нибудь, кто был бы красивее тебя или по меньшей мере равен тебе красотой; притом они хотели найти ее, если это возможно, в сочетании с милосердием и состраданием, чего они не нашли в твоем сердце, скованном гордостью. Они признали это единственным средством избавиться от жестокого рабства.

На третий день после их торжественного отбытия, проходя близ горы Цирцеи, они захотели зайти посмотреть древности в пещерах и святилищах этой богини. Когда они пришли туда, они были восхищены величием и уединенностью обвеваемого ветрами места, высокими и обрывистыми скалами, рокотом морских волн, которые разбивались у этих пещер, и многим другим, что позволило им увидеть место и время. Один из них (я назову его тебе), более пылкий, сказал:

— О, если бы небу угодно было, чтобы и в наше время, как это было в другие, более счастливые века, предстала перед нами волшебница Цирцея, которая при помощи трав, минералов, ядов и чар смогла бы обуздать природу. Я вполне поверил бы, что она, несмотря на свою надменность, все же смилостивилась бы над нашим горем. Снизойдя к нашим жалобнымі мольбам, она дала бы нам исцеление или позволила бы отомстить нашей противнице за жесткость.

Как только он произнес эти слова, перед ними возник дворец. Всякий, знакомый с творениями человеческого гения, легко мог понять, что дворец этот не был сотворен ни человеком, ки природой. Внешний вид его я опишу в другой раз.

Путники были поражены удивлением и охвачены надеждой на то, что некое благосклонное божество высказало этим уважение им и желание определить их судьбы. Они сказали в один голос, что в худшем случае их постигнет смерть, которую они считали меньшим злом, чем жизнь в таких страданиях. Поэтому они вошли во дворец, не встретив ни закрытой двери, которая преградила бы им путь, ни привратника, который спросил бы их о цели прихода.

Они оказались в богатейшей, великолепно украшенной зале, где в царственном величии, какое можно было бы назвать аполлоновым и которое еще приукрасил Фаэфон, им предстала та, которую называют его дочерью. При ее появлении исчезли образы многих других божеств, которые прислуживали ей.

Она выступила вперед. Встреченные и ободренные приветливым выражением ее лица и покоренные блеском ее величия, они преклонили колени и с теми различиями, которые были обусловлены их разными характерами, изложили богине свои пожелания.

В заключение же они встретили у нее такой прием, что слепые скитальцы, с трудностями и бедствиями пересекая много морей, перешедши много рек, переваливши через много гор, пройдя много долин в течение десяти лет, наконец, попали под это умеренное небо острова Британии, они собрались для созерцания прекрасных и грациозных нимф отца Темзы и, после того как выполнили соответствующие акты почтения, теперь нашли здесь в высшей степени любезный прием.

Главный из них, которого я назову дальше, с трагическим и жалобным выражением так изложил общую цель:

О дамы! Здесь, пред вами, — те (не скрою!),
Чья чаша заперта и чьи сердца больны,
Но на природе в этом нет вины;
Тут только воля рока,
Который истерзал жестоко
Нас несмертельной смертью — слепотою.
Нас — девять, тех, кто много лет блуждали,
Ища познанья, шли чрез много стран,
Пока не заманила нас в капкан
Судьба столь бессердечно,
Что вы воскликнете, конечно:
«О любомудры! тяжко вы страдали!»
Цирцея та, которая немало
Гордится тем, что солнце — ей отец,
Предстала нам, измученным вконец,
И из открытой чаши
Плеснула влагой в лица наши,
Потом вершить свои заклятья стала.
И ждали мы конца ее деянья,
Внимая молча, словно простецы,
Пока она не молвила: «Слепцы!
Отныне прочь ступайте
И в выси те плоды срывайте,
Которые доступны без познанья».
«О дочь и матерь мрака и напасти,—
Ответил ей ослепший в трудный час,—
Ужель тебе так сладко мучить нас,
Страдальцев, что, судьбою
Гонимые, перед тобою
Предстали, чтоб твоей предаться власти?»
Потом наш гнев унынием сменился;
Потом дал новый поворот в судьбе
Иные чувства нам обресть в себе:
Чтоб гнев смягчить мольбою,
Один из нас тогда с такою
К Цирцее речью скорбно обратился:
«Прими от нас, волшебница, моленье!
Во имя ль славы, жаждущей венца,
Иль жалости, смягчающей сердца,
Будь нам врачом желанным
И многолетним нашим ранам
Подай своими чарами целенье!
И хоть твоя рука нетороплива,
Все ж не откладывай спасенья час,
Не отдавай в добычу смерти нас,
И пусть твои движенья
Исторгнут слово восхищенья:
Мучитель наш врачует нас на диво!»
Она ж в ответ: «О любомудры, знайте:
Вот чаша здесь со влагою другой!
Ее открыть нельзя моей рукой;
Вы сами с чашей этой
Идите вдаль и вглубь по свету,
Во всех отважно областях пытайте.
Решеньем рока, миру на потребу,
Лишь мудрости в единстве с красотой,
Слиянной с благородной добротой,
Дано снять крышку с чаши;
Иначе все усилья ваши
Не смогут предъявить ту влагу небу.
И тот из вас, кто из прекрасных дланей
Целебной влагой будет окроплен,
Высокую познает милость он,
И для его мученья
Желанное придет смягченье,
И он узрит двух дивных звезд сиянье.
Но остальных пусть зависть не тревожит,
Как долго бы для них ни длился мрак;
Под небосводом не бывает так,
Чтоб радость награжденья
Не стала платой за мученья,—
Там, где старанье человек приложит!
Вот почему дороже всех жемчужин
Теперь для вас должна явиться та,
К которой приведет вас слепота:
Пусть бьет она жестоко,
Но гак ее лучисто око,
Что свет иной для мудреца не нужен».