По представлениям Сиденгама большинство болезней являются попытками природы освободиться от дурной материи. Часто это удается быстро; ведь часто наблюдаются острые заболевания; при хронических страданиях это выделение дурной материи происходит медленно и часто только неполностью. Иногда сама природа своим стремлением излечить вредит больному, например, при некоторых горячках, и тогда природа терпит поражение. Острые болезни приходят извне, хронические — изнутри вследствие порочного состава соков или неправильной диеты. Именно такое подразделение имело большое практическое значение. Позднее многие врачи видели в Сиденгаме, с его пониманием острых, т. е. извне приходящих болезней, предвестника паразитарной или бактериальной этиологии; это было, конечно, неправильно, так как в те времена даже Сиденгам не мог додуматься до этого, хотя он в своей последовательности относил эпидемические болезни к группе острых.
Что Сиденгам вообще много интересовался эпидемиями, понятно. Это было лишь требованием времени. Он возражал против господствовавшего тогда взгляда, будто на возникновение заразных болезней влияет погода, и эпидемии возникают вследствие необъяснимых изменений в недрах земли, вследствие испарений из них, загрязняющих воздух. Сиденгам был последователем учения Гиппократа, но положения его учения выходят далеко за пределы мышления Гиппократа; ведь обоих великих врачей разделяют два тысячелетия.
Для Сиденгама природа была еще более необъятна, чем для Гиппократа. Кроме того, он мыслил телеологически и для него понятие специфического лекарства было необходимостью, так как он видел в каждом проявлении болезни нечто особенное, нечто специфическое, требовавшее специфического лекарства. Именно такое понимание болезней говорит о нем как о великом враче, каким он и был, о враче, обладающем предвидением и в своем мышлении приближающемся к современному нам. По его мнению, против болезней надо применять специфические средства; найти их — задача будущей медицины, лицо которой вследствие этого изменится. Это особенно относится, если смотреть с современной нам точки зрения, к хроническим болезням; также и Сиденгам высказал это, так как полагал, что с острыми болезнями природа справляется быстрее.
Это была вполне современная мысль, которую в наше время рассматривают как кризис в медицине, будучи свидетелем успешной борьбы с инфекционными белезнями, с одной стороны, и увеличения числа хронических больных — с другой. Для своего времени Сиденгам признавал лишь одно специфическое средство — кору хинного дерева, и если историки впоследствии упрекали его за эту строгость взглядов, то мы знаем, что он в этом ограничении в сущности был прав. Ибо кора хинного дерева была в те времена единственным специфическим средством, ценнейшим лекарством против малярии и лихорадочных состояний.
Его мышлению соответствовало и его учение о процессах болезни. Он говорил об основных состояниях, вызывающих разные формы болезни, которые, несмотря на неодинаковые симптомы, все же однородны. Так, подобным болезненным процессом он называет воспаление крови, которое в большинстве случаев будтр бы вызывается простудой. Подобными примерами служат воспаление плевры, ревматизм и воспаление шеи; при всех этих страданиях он особенно советует производить кровопускание.
Все медицинские системы, возникающие вновь, как и реформирование старых систем, само собой разумеется, были обусловлены также и учениями философов того времени. Декарт оказал духовное влияние на развитие ятромедицины; таким позднее было значение Лейбница с его идеализмом, Фридриха Гоффмана с его механически–динамической системой, затем Георга Эрнста Шталя с его учением об анимизме.
Гоффман (1660–1742) оказал самое продолжительное влияние на медицину своего времени и как профессор–преподаватель, и как практический врач. Его система основывалась на утонченной ятромеханике и на понятии эфира, который содержится в соках, крови и мозгу и, как тогда думали, течет по нервам, пронизанным каналами; силы организма — механического характера и основаны на сцеплении и сопротивлении. Гоффман ввел понятия тонуса, спазма и атонии. Кровь обращается в связи с сокращением и расслаблением сердца и артерии; но такие движения совершаются не только сердцем, но и мозговыми оболочками (он, очевидно, однажды, в случае повреждения черепа, наблюдал пульсацию мозговых оболочек); при этом содержащийся там эфир приходит в движение. Эти два механизма и определяют жизнь. Этими двумя основными положениями, сокращением и расслаблением, он пользовался и далее, и создал учение о болезни, в котором избыток приводил к судорожному сокращению, а недостаток — к атонии, причем и то и другое было причиной заболевания.
Заслуги Гоффмана в разработке некоторых разделов учения о болезнях несомненны, например в изучении болезней кишечника, в частности двенадцатиперстной кишки, затем его работы, в которых он пытался объяснить возникновение лихорадки. Последнее он, как и врачи более позднего времени, связывал с изменениями в спинном мозгу.
Шталь родился в том же 1660 г., в каком родился и Гоффман; но если поставить их рядом, то различие между ними обращает на себя внимание. Гоффман был любезным, блестящим человеком; его ценили за его книги, столь полезные для практических врачей; Шталь был мрачным человеком, выражавшимся не особенно понятно; но его мышление, а поэтому и его система были богаче содержанием. Последняя соответствовала идеалистическому мировоззрению глубоко набожного человека, обращавшего взор не на природу в целом, а исключительно на человека. Его главное сочинение «Правильная теория медицины», как и большинство других, должно было служить целям практической медицины. Он исходил из несомненно правильной предпосылки, что врачи того времени руководствовались механистическим пониманием явлений жизни; в конце концов, это был самый простой способ все себе объяснять.
По, несмотря на законы механики, действительные также и для человека, и несмотря на любовь к химии, для которой его работы имели большое значение, Шталю для объяснения явлений в человеческом организме требовалось еще кое–что, и этим для него была душа и притом душа вполне определенного рода — не тождественная той, которой также и он, естественно, приписывал божественное происхождение, но душа, которая как правящее начало направляла все явления в организме, а также его действия. В сущности это был измененный архей в расширенном понимании. Душа эта, учил он, живет в организме, побуждает и руководит деятельностью аппаратуры организма и поэтому несовершенна; все болезни следует объяснять именно этим недостатком. Если воспользоваться терминами нашего времени, то следует сказать, что душа, как ее себе представлял Шталь, была для него центральным органом для рефлексов, центром вегетативной нервной системы и т. и. Таким образом, его мысли содержали рациональное зерно; неудачным было прежде всего обозначение «anima» — душа, гак как под этим названием всегда имелось в виду нечто другое. Он хотел избежать старого названия, каким пользовались врачи классической древности, — «физис», природа и лучше приспособить это понятие к ятромеханике, и поэтому воспользовался’ названием, вводящим в заблуждение.
Анимизм Шталя в его понимании сущности болезней, их причин и лечения выражается в том, что болезнь сводится к ненормальным движениям, возникающим опять–таки в связи с ошибкой души. Шталь говорит о пришедшем в расстройство руководящем начале (perturbata idea regiminis), вследствие чего возникают неправильные движения материи и органов. Поэтому его терапия стремится восстановить нормальное состояние.
Интересно, что он при этом — конечно, не первый, но все–таки особенно убедительно — указывает на целительную силу природы, использующей лихорадку, — наблюдение, которым врачи постоянно руководствовались, причем они создали лечение посредством лихорадки, которое впоследствии было подтверждено блестящими успехами при лечении прогрессивного паралича прививкой малярии (Wagner—Jauregg). Влияние на движения души, по представлениям Шталя, достигается, в зависимости от темперамента того или иного человека, средствами, ускоряющими выделения. Представляя себе душу как основание для «живых движений», Шталь вывел медицинское мышление из тупика сплошной механики, и это принесло ей пользу.
