Публичную лекцию «Добрые люди Древней Руси» Ключевский прочитал в пользу пострадавших от неурожае в голодный 1892 год. Само название лекции красноречиво говорит о ее содержании. «Надобно до земли поклониться памяти этих людей», которые не напоказ, а молчаливо и ежедневно творили «тысячерукую милостыню». Потребность в милосердии ощущается всегда, но в мрачные времена народных бедствий, подчеркивал Ключевский, с особенной силой возбуждается мысль о благотворительности. Он емко и выразительно рисует тяжкие картины страшного голода в годы царствования Бориса Годунова и Василия Шуйского. «Хлеботорговцы устроили стачку, начали всюду скупать запасы и ничего не пускали на рынок, выжидая наибольшего подъема цен». Несмотря на то что царь приказывал продавать хлеб «по указной цене» и пускал в действие строгость законов, торговцы не слушались. Положение усугублялось и тем, что «полилась из тысяч устоппозиционная публицистика». В Успенском соборе Московского Кремля собрали небывалое народное собрание, на котором патриарх произнес проповедь о любви и милосердии, а царь умолил кулаков не скупать хлеб и не поднимать цен. Однако борьба «с народной психологией и политической экономией» оказалась безуспешной. Тогда возникла счастливая мысль – прибегнуть к резерву: из запасной житницы богатого монастыря на рынок поступил хлеб по более низким ценам. И цель была достигнута: торговцы испугались потока хлебных запасов, так как считали их неисчерпаемыми, и снизили цены. «Это была больше психологическая, чем политико-экономическая операция», считал Ключевский, которая вскоре была повторена с прежним успехом.
На общем фоне состояния страны Ключевский повествует о благотворительной деятельности «отдельных лиц, которые продолжали светить из своей исторической дали». «Их пример в трудные минуты не только ободряет к действию, но и учит, как действовать». Автор привлекал внимание слушателей (и читателей) к деяниям «давнишней доброты», напоминал о жизненном завете прошлых лет: «жить – значит любить ближнего, то есть помогать ему жить; больше ничего не значит жить и больше не для чего жить». Этими словами закончил В. О. Ключевский лекцию «Добрые люди Древней Руси».
Примерно в те же годы (в 1892 или 1893) Ключевский записал афористическое изречение, близкое по мысли к вышеперечисленным работам: «Истинно цель дела благотворительности не в том, чтобы благотворить, а чтобы некому было благотворить».[9]
Тема важности «унаследования путем исторического воспитания понятий добра, чувства сострадания, любви к ближнему, стремления к нравственному идеалу» развивалась и в других работах Ключевского, в частности в статье «Два воспитания».
В. О. Ключевский имел богатейший преподавательский опыт. Давать уроки он вынужден был еще мальчиком, репетиторством жил в студенческие годы, а впоследствии изо дня в день читал лекции в Московском университете в течение 30 лет, в Московской духовной академии -36 лет, в Александровском военном училище – 17 лет, на Высших женских курсах – 16 лет, в Училище живописи, ваяния и зодчества – 10 лет. Если суммировать все годы его профессорско-преподавательской деятельности, то получится 109 лет (при этом не учитываются его частные уроки, публичные лекции и выступления в других аудиториях)! Не удивительно, что вопросы воспитания, образования, просвещения привлекали внимание ученого, и он охотно делился своими размышлениями.
Наиболее ранние мысли Ключевского о воспитании встречаются в его письмах 1861 г., когда он был еще первокурсником. Так, в ответном письме к дяде, который поделился с ним беспокойством о младшем сыне, Ключевский советовал поддерживать в ребенке постоянно веселое, бодрое, живое настроение духа и отстранять от него все, что может привести в уныние. «Вы знаете, что не окрепшая еще голова особенно легко гнется под влиянием неприятных, тяжелых обстоятельств; тут нужно поддержать, ободрить ее, и она будет свободна и легко развиваться». А по поводу лени своего маленького племянника Ключевский написал его отцу: «Леность надоест мальчику так же, как и наука, если она не интересует. Поленится и перестанет! <…> Может быть, найду какую-нибудь (особенно интересную книгу. – Р. К.) и пришлю в подарок. Пусть читает да будет весел: это всего важнее».[10]
Говоря о воспитании, просвещении, образовании, Ключевский опирался не только на свой опыт, но и на исторические данные и нередко использовал как наглядные примеры образы литературных героев Его характеристики блестящи, остроумны, разоблачительны. Историк ставил вопрос об ответственности образованного дворянства перед всем обществом и особенно – перед крепостными крестьянами. Ключевский утверждал, что дворянство своим знанием и примером должно приучить крестьянский класс «к трезвости, к правильному труду, производительному употреблению своих сил, к бережному пользованию дарами природы/умелому ведению хозяйства, к сознанию своего гражданского долга, к пониманию своих прав и обязанностей. Этим благородное сословие оправдало бы, – нет, искупило бы исторический грех обладания крепостными душами». Но российский помещик с детства привык дышать пропитанной развлечением атмосферой, из которой «был выкурен самый запах труда и долга». Даже вольномыслящий тульский космополит, который «с увлечением читал и перечитывал страницы о правах человека рядом с русскою крепостною девичьей и, оставаясь гуманистом в душе, шел в конюшню расправляться с досадившим ему холопом».
Публичная лекция «Два воспитания» была прочитана автором в пользу Московского комитета грамотности. Огромная аудитория исторического музея не вмещала всех желающих. Присутствовавшая там писательница Р. М. Хин-Гольдовская под свежим впечатлением записала в дневнике: «Слушала лекцию Ключевского: «Два воспитания – семья и школа». Ключевский – замечательный лектор. Он обладает особенным даром рассказывать даже известные вещи так, что в воображении вдруг оживает целая эпоха, о которой в памяти под грудой других воспоминаний, хранились какие-то обрывки. <…> Сегодня он говорил о древнерусской семье. И как говорил! Прямо поэма». «Особенно блестяща была вторая часть лекции: Екатерининская эпоха, Бецкий…».[11] И – продолжала она.
В этой лекции Ключевский рассматривал две существовавшие ранее системы воспитания: школы у домашнего очага в Древней Руси, где ребенок воспитывался не столько уроками, сколько нравственной атмосферой, какою он дышал – это не пятичасовое, а ежеминутное воздействие; и публичной школы новой Руси XVIII в., отрывавшей школу от семьи. Ключевский обращал внимание на разность задач и методов воспитания обеих систем, ZZ об отношении семьи и школы, говорил и о задачах педагогики. Обобщенный, не устаревший и сейчас, вывод Ключевский подавал в отчеканенной форме: «Одна из великих заслуг педагогии в том, что она заставляет взрослых думать о детях»; «педагогия – не нянька, а утренний будильник: слово дано ей не для того, чтобы, укачивая чужого ребенка, усыплять свою мысль, а для того, чтобы будить чужую». Исторический опыт убеждает, утверждал Ключевский, что в деле воспитания школа не может отрываться от семьи: «семья и школа – не сожительницы и не соперницы; это – соседки и сотрудницы», они не могут обойтись друг без друга. «Под родным кровом дитя получает то, что не может дать школа; школа должна ему дать то, чего оно не находит дома. Дома оно привыкает понимать и любить своих, в школе приучается жить с чужими… учится превращать чужих в своих ближних».
Историк призывал и сам убедительно показывал, как следует извлекать полезные уроки из накопленного исторического опыта. Из системы И. И. Бецкого он рекомендовал воспитателям взять требование относиться к детям «с кротостью, учтивством и любовью», всегда хранить при них веселый вид, поддерживать в них бодрый дух и веселый нрав. Где этого нет, там не может быть никакой педагогики/никакой школы, «а есть только казарма для малолетних преступников, даже не исправительная, а просто карательная». Из Домостроя следует, считал Ключевский, взять то «сильное место, где наставник убеждает детей покоить родителей в старости, не забывать труда отцова и матернего, помнить, что они никогда и ничем не сумеют заплатить своего детского долга». О матери современным детям можно сказать: «она готова была умереть за вас, прежде чем вы рождались; вы обязаны жить для нее, пока она жива».
