Из магазина Маккриди вернулся в британское посольство. Через десять минут он снова покинул посольство, но теперь – на заднем сиденье «ягуара», за рулем которого сидел шофер. «Ягуар» выехал из города и направился в Шереметьево. Командир отряда оперативников связался непосредственно с генералом Кирпиченко.
– Сейчас он уже приближается к аэропорту, товарищ генерал.
– И он ни с кем никак не контактировал? Никоим образом?
– Никак нет, товарищ генерал. Он никому не сказал ни слова, за исключением старухи и продавца мороженого, их мы задержали. Ему тоже никто не сказал ни слова. Выброшенные им газета и бумажный пакет уже у нас. Больше он ни к чему не прикасался.
«Значит, встреча сорвалась, – размышлял Кирпиченко. – Но он вернется. А мы будем ждать».
Кирпиченко знал, что Маккриди имеет дипломатический паспорт, ведь он приехал как специалист британского Министерства иностранных дел.
– Пусть летит, – распорядился он. – Смотрите, чтобы ему незаметно не передали что-нибудь в аэропорту. Если ничего такого не будет, проводите его в зал ожидания и до самого самолета.
Позже генерал изучит увеличенные фотографии, прикажет принести ему большую лупу, будет снова долго рассматривать снимки, а потом выпрямится и, побагровев от злости, крикнет:
– Идиоты, болваны! Это же не Маккриди!
Утром того же дня, в десять минут девятого, из ворот британского посольства выехал «ягуар», за рулем которого сидел Барри Мартинз, руководитель московского бюро Интеллидженс Сервис. «Ягуар» направился в район арбатских переулков, где чудом сохранились прекрасные здания, построенные давно ушедшими в мир иной удачливыми купцами. В хвост «ягуару» пристроился «москвич», но это была скорее формальность, чем тщательная слежка. Британцы в шутку называли этих агентов КГБ, следовавших за ними по всей Москве, «пятым колесом». «Ягуар» бесцельно кружил по узким переулкам, время от времени водитель прижимал машину к тротуару, останавливался и сверялся с картой города.
В двадцать минут девятого из посольства выехал «мерседес» с закрытым кузовом. За рулем сидел посольский шофер в синей куртке и форменной фуражке. Никто не заглянул в салон «мерседеса», никто не увидел мужчину, лежавшего на полу у заднего сиденья и укрытого одеялом. За «мерседесом» пристроился другой «москвич».
Оказавшись в районе Арбата, «мерседес» проехал мимо стоявшего у тротуара «ягуара». В этот момент Мартинз, все еще изучавший карту, очевидно, нашел то, что искал, и резко свернул на проезжую часть, оказавшись между «мерседесом» и преследовавшим его «москвичом». Теперь по арбатским переулкам тянулись друг за другом «мерседес», «ягуар» и два «москвича».
«Мерседес» въехал в узкий переулок с односторонним движением. У следовавшего за ним «ягуара» вдруг закапризничал двигатель, он кашлянул, захлебнулся и совсем заглох. Из «москвичей» выскочили оперативники КГБ. Мартинз поднял капот, вышел из машины и открыл багажник. Его тотчас окружили возмущенные молодые люди в кожаных куртках.
В конце переулка «мерседес», свернув за угол, исчез. Остановившиеся на тротуаре москвичи с удовольствием слушали водителя «ягуара», который объяснял старшему отряда КГБ:
– Послушайте, молодой человек, если вы считаете, что моментально справитесь с этой мелочью, пожалуйста, прошу вас.
Ничто не доставляет москвичам такого удовлетворения, как целая толпа растерявшихся чекистов. Один из них снова сел в машину и схватился за радиотелефон.
Выехав из арбатских переулков, Дэйвид Торнтон, сидевший за рулем «мерседеса», вел машину туда, куда указывал Маккриди. Сэм выбрался из-под одеяла и теперь сидел на заднем сиденье без всякого грима.
Через двадцать минут «мерседес» остановился на пустынной аллее в центре Парка имени Горького. Маккриди вышел из машины, сорвал табличку с буквами CD, державшуюся на замках с защелкой, а на прежний номерной знак налепил другой, на обратную сторону которого был нанесен сильный адгезив. Торнтон проделал ту же операцию с передним номерным знаком. Потом Маккриди достал из багажника ящик с гримерными принадлежностями и снова уселся на заднее сиденье «мерседеса». Торнтон сменил синюю фуражку на менее бросавшуюся в глаза черную кожаную кепку и сел за руль.
Когда часы показывали 9 часов 18 минут, полковник Городов вышел из своего дома на Шаболовке и пешком направился к центру города. Он был бледен, черты его лица заострились. Причина этого скоро стала ясна: из подъезда вышли двое мужчин и, даже не пытаясь скрываться, пошли вслед за полковником.
Городов прошел метров двести, когда к тротуару свернул черный «мерседес» и медленно поехал рядом с ним. Он слышал, как с легким шипеньем опустилось стекло машины и из салона «мерседеса» кто-то сказал по-английски:
– Доброе утро, полковник! Нам не по пути?
Городов остановился и недоуменно посмотрел на «мерседес». Из заднего окошка машины, скрытый от чекистов шторами, на него глядел Сэм Маккриди. Городов был поражен, но его взгляд никак нельзя было назвать взглядом победителя.
«Именно такой взгляд, – подумал Маккриди, – я и надеялся увидеть».
Городов пришел в себя и громко, чтобы слышали ищейки КГБ, сказал:
– Спасибо, очень любезно с вашей стороны.
Он сел в машину, и «мерседес» набрал скорость. Ищейки замешкались на несколько секунд и… растерялись. Причина их замешательства была проста: на номерном знаке «мерседеса» были буквы МОС и четыре цифры.
В машинах с номерами МОС ездили только члены ЦК КПСС. Со стороны простого оперативника было бы непростительной глупостью пытаться остановить члена ЦК КПСС или оскорбить его недоверием. Оперативники записали номер машины и отчаянно пытались поскорее связаться по радио со своим начальством.
Мартинз все хорошо рассчитал. Номерной знак, который он установил на «мерседесе», принадлежал машине кандидата в члены Политбюро, который как раз в эти дни совершал поездку по Дальнему Востоку и находился где-то в районе Хабаровска. С ним удалось связаться лишь через четыре часа, и он сообщил, что ездит не на «мерседесе», а на «чайке». Выяснилось также, что «чайка» партийного деятеля стоит в гараже и никуда не выезжала. Но время было упущено: «мерседес» давно стоял в британском посольстве, на нем были номерные знаки дипломатического корпуса и флажок Великобритании.
Городов откинулся на спинку сиденья «мерседеса». Теперь все мосты были сожжены.
– Если вы с самого начала были двойным агентом, то я погиб, – заметил Маккриди.
Городов задумался.
– А если вы – давнишний советский шпион, – ответил он, – то погиб я.
– Почему вы вернулись? – спросил Маккриди.
– Это была моя ошибка, – объяснил Городов. – Но я понял свой промах только в Москве. Я кое-что вам обещал: оказалось, что в Лондоне эти сведения достать невозможно. Я привык выполнять свои обещания. Потом меня срочно вызвали в Москву для консультаций. Я мог или выполнить приказ, или срочно перейти к вам. Останься я в посольстве, никто не стал бы слушать никаких оправданий. Я рассчитывал пробыть в Москве неделю, найти то, что мне нужно, и потом получить разрешение на возвращение в Лондон. Только оказавшись в Москве, я понял, что опоздал. Очевидно, на меня уже заведено дело, моя квартира и кабинет напичканы подслушивающими устройствами, за мной постоянно ходит «хвост», мне запрещено появляться в Ясенево и приказано заниматься никому не нужной канцелярской работой в московском управлении. Между прочим, у меня для вас кое-что есть.
Городов открыл свой «дипломат» и протянул Маккриди тонкую папку. В ней оказалось всего пять листков бумаги, каждый с фотографией и подписью. Под первой фотографией было написано «Дональд Маклейн», под второй – «Гай Берджесс». К тому времени оба шпиона умерли и были похоронены на одном из кладбищ приютившей их Москвы. С третьего листка на Маккриди смотрел тогда еще живой Ким Филби, теперь тоже житель Москвы. К четвертому листку была приклеена фотография Энтони Бланта; этот человек с тонким, аскетическим лицом теперь доживал свои дни в опале в Великобритании. Маккриди нетерпеливо схватился за пятый листок.
