– Не важно, где я и что делаю. Если я тебе нужен, я буду рядом.

      – Знаю, но сегодня ночью мне нужно только пространство.

      – Позвони, если передумаешь. Я люблю тебя. – Мне хочется поспорить с ней, заставить ее позволить заглянуть к ней, но я знаю свою девушку. Она – ничто, если не упрямится. Она будет упорствовать, это приведет к ссоре, а с этим ей сейчас не стоит иметь дело. Меня убивает, что она пытается создать дистанцию, расстояние с нашей нуждой друг в друге. Не позволю, чтобы это произошло; прежде, чем уеду от нее, она узнает, что является для меня самым главным.

      – И я люблю тебя. – Ее зевок обрывает последнее слово.

      – Иди спать, малышка. – Она завершает вызов, а я остаюсь стоять в полотенце, с зарождающимся страхом, потому что понимаю, не попросив помощи ранее, я являюсь причиной отдаления, которое мы сейчас переживаем. Я вбил клин между нами. Я так долго был ее «палочкой-выручалочкой», ее опорой, ее спасением… а сейчас она собирается все это найти в себе. Будет ли она все так же нуждаться во мне? Мой страх быть брошенным еще одной женщиной, которая обещала меня любить, порождает во мне панику. Я не помню свою биологическую маму, поэтому сравнивать не имеет смысла, но не могу ничего поделать с охватывающим меня чувством. Стараюсь не испытывать недовольства, но так много неизвестного. Вопросы при отсутствии ответов, чувства при отсутствии решимости.

      Я одеваюсь и плюхаюсь назад на кровать, погруженный в мысли, скрывающиеся в неизвестности, утопающий в страхе. Любой вариант развития событий, заканчивающийся потерей Эммы, вызывает ужас, с которым я не знаю как справиться; прогоняю эти мысли из головы, прячу их глубоко, и обещаю себе надрывать свой зад, чтобы заставить ее любить меня сильнее, нуждаться во мне, как я в ней, желать меня, как желаю ее я. Не может быть, чтобы наша история закончилась.

      Я ужасно сплю, и как только светит солнце, тороплюсь одеться. Сбегая вниз, врезаюсь в Джеймса. – Куда так мчишься?

      – Ты можешь сделать свою знаменитую «Мимозу» (Прим.: Мимоза - алкогольный коктейль, представляющий собой смесь шампанского и свежего апельсинового сока) для Фэб и Люка? Я сбегаю в пекарню и что-нибудь куплю.

      – Завтрак через полчаса на другой стороне улицы?

      – Ты знал. – Даю ему «пять», потому что тороплюсь вызвать улыбку на лице Эммы, и мне известно, что пончики с баварским кремом помогут добиться желаемого. Может быть, это временное решение, но я им воспользуюсь.

      Захожу в пекарню, так как двери не заперты, очереди нет, и у меня есть выбор угощений, но чувствую, как за мной следят, чего я терпеть не могу. Поднимаю глаза и вижу пялящуюся Старую Леди Грисволд, ее осуждающий взгляд вызывает зуд на моей коже. Она владела этой пекарней все время, пока я здесь жил, ее характеру нужно впитать весь этот сахар. Ее лицо всегда выглядит так, словно она сосала лимон, у нее визгливый голос, и она носит эту чертову трость так, будто хочет использовать ее как оружие.

      – Я не могу ждать весь день.

      – Простите, - вздыхаю. Хоть раз мне бы хотелось не столкнуться в этом городе со взглядами. – Просто дайте мне по две штуки всего, кроме баварского крема. Их я возьму все.

      – Ты берешь их для Эммы? – Ее тон недовольный, и я ощущаю, как она смотрит на меня свысока. Малышка из их общины не должна быть испачкана таким аутсайдером, как я; они делали все, чтобы их мысли были очевидны.

      – Да, мадам.

      – Я слышала про ее бабушке.

      – Просто стараюсь подбодрить ее. – Я протягиваю ей свою карту, чтобы она могла пробить чек, а я смог отсюда уйти. Беру коробки и не прощаясь выхожу.

Решаю оставить свой пикап на улице и подождать Бретта и Джеймса, чтобы подойти к их подъездной дорожке единым фронтом. Джеймс не напрягается, чтобы постучать, и в своей навязчивой манере просто вламывается. Люк и Фэб пьют за столом кофе, и я ищу Эмс.

      – Она спустится через секунду. Никто не смог бы проспать это стадо слонов. – Она пристально смотрит на Джеймса.

      – Ради Бога, я тих, как мышка, легок, как перышко. – Несколько лет назад Фэб и Джеймс танцевали в Нью-Йоркской балетной труппе, и им нравится друг друга подкалывать. Эмма появляется со спутанными волосами, заспанными глазами и закутанная в одеяло.

      – Что происходит?

      – Группа приветствия, - поддразнивает Бретт, целуя ее в макушку. Она отступает, стремясь ко мне, и я знаю, что нацепил ухмылку, но, кажется, не могу стереть ее с моего лица.

      – Утро. – Быстро целую ее в губы, чтобы Люк не чувствовал себя неловко. – Я попросил отца и папу сделать коктейли и сходил в пекарню купить вкусняшек. – Объясняю, почему каждый из нас здесь находится. В такие моменты, как этот, важно сплотиться и поддержать друг друга. Это может быть пончик или вино… и то и другое послужит цели.

      – Спасибо. – Фэб роется в коробке, а я протягиваю Эмме ее собственную коробку. Полную пончиков.

Люк видит, как на лице Эммы расцветает улыбка, и встречается со мной глазами. В них отражаются так много эмоций, но главная – точно такая же, как и у меня. Мы сделаем что угодно ради этой улыбки.

      – Присаживайся. – Люк смотрит на три кувшина, приготовленных Джеймсом. – Давайте уже начнем сходить с ума, - усмехается он, осушая бокал, а я помогаю Эмме с горячим шоколадом и зефиринками. Как бы она ни страдала, сегодня необходимо создать мгновение радости, которое мы все сможем пронести в ближайшие несколько дней.

***

      Дни проходят слишком быстро. Ловлю себя на том, что стараюсь успеть как можно больше за столь короткое время. Мы навещаем бабушку в ее новой обстановке, и Эмма неохотно признает, что ей, кажется, лучше. На нее не оказывается никакого давления, она чувствует себя уютно, ускользая в свой мир фантазий. Я забираю Эмму на каток и прижимаю к себе поближе, мы с ней украдкой устраиваем пикники на пристани, я катаю ее на своем внедорожнике, и мы смотрим каждое девчачье кино, вышедшее в прокат.

      Я краду поцелуи. 

      Я вымаливаю прикосновения. 

      Я наслаждаюсь ее ласками. 

      И я люблю ее.

Глава 17

Эмма

      Без понятия, как я справилась со всеми этими переменами без нервного срыва. Школа, домашняя работа, предметы с углубленным изучением, бабушка, время для Холли…и эта чертова разлука с Уиллом. Три месяца порознь, только две встречи, и я готова к беспрерывной неделе в честь Дня Благодарения. Она начнется через несколько часов, и время тянулось в школе. Я смотрела его игры по каналу, посвященному выпускникам, к которому подключился мой папа, чтобы мы не могли их пропустить. Это превратилось в ритуал, по субботам в нашем доме собирались Бретт, Джеймс, мои родители и я, - все облаченные в форму наших Орлов, с запасами дерьмовой еды, крича и подбадривая. В этом сезоне они не попали в плей-офф, но Уилл заявил о себе. Смотреть на него по телевизору, отстраненного от безумия тысяч аплодирующих и горланящих фанатов, позволило мне сосредоточиться, изучить его. Его тело двигается так же, как у моей мамы, когда она танцует, плавно и четко. Как только он пятится назад, чтобы совершить бросок, я задерживаю дыхание, осознавая, что вижу его, занимающимся любимым делом, и это красивое зрелище. При каждой неудаче в его голосе слышится разочарование и решимость. Поражение команды не могло повергнуть их соперников, но в то же время оно подстегивало его работать усерднее, дольше изучать игры, быть лидером для остальной команды. Он получал должное, и, хотя я не упрекаю его, но чувствую, что мое место в его жизни оказывается на задворках. Конечно, он говорит правильные слова, выкраивает для меня время в своем изнурительном расписании, интересуется, чем я занимаюсь, но он стремится за своей мечтой, а мне остается только наблюдать с трибуны.