— Ты имеешь хоть какое-нибудь… хоть какое-нибудь гребаное понятие, что это значит? Ты зашла чересчур далеко.

— Мне было любопытно! И я не хотела, чтобы из-за сухого трения тебе станет больно…

— Почему тебя парит, будет мне больно или нет? — огрызаюсь я. — Я же для тебя просто подопытный инструмент.

На ее лице появляется шок, который медленно переходит в замешательство.

— Но мы же… мы же договорились. Ты учишь меня, а я выполняю твою домашку. Мы оба используем друг друга. Это честная сделка.

Я сжимаю пальцы в кулак, сопротивляясь желанию врезать в стену.

— Нет, не честная. Когда ты берешь и начинаешь вдруг делать такую безумную хрень — это не честно.

— В смысле — безумную хрень? Разве десятки других девушек не делали для тебя то же самое? В их исполнении это тоже безумная хрень?

Болезненный спазм скручивает мой желудок.

— Нет, с ними это нормально!

— Тогда почему, когда я делаю это ради обучения, оно превращается в безумную хрень? Почему ты воспринимаешь меня иначе? Относись ко мне, как к одной из тех девушек. Я хочу учиться, и у меня все получится, если ты будешь воспринимать меня, как их!

— Но ты не такая, как они, чертова идиотка! — ору я. — Хватит им подражать! Хватит менять себя ради своего дебильного Тео! Ты не сможешь привлечь его, если будешь из кожи вон лезть, чтобы стать кем-то, кем ты не являешься!

Элис притихает, румянец сходит с ее лица, а королевское выражение трансформируется в непробиваемо-ледяное. Издав разочарованный вздох, я разворачиваюсь и хлопаю дверью. Никогда в жизни не ходил с такой скоростью и не злился так сильно, да еще хрен пойми почему. Вернувшись домой, я игнорирую приветствия Миранды и Трента, уматываю к себе и, прислонившись к двери, добиваю себя мыслями о гребаном идеальном ротике Элис.

Она оттрахала меня, даже не трахнув.

***

Элис

Сбитая с толку и измученная мамой, Раником и всем остальным, плетусь в аудиторию Мэтерса, которую снова начала посещать на этой неделе. У меня больше нет силы воли бороться со своими инстинктами. Из-за них у меня возникли проблемы с моим учителем Раником, и я больше не могу им доверять. Даже сейчас, когда они призывают меня уйти с этой лекции, ведь холодные поросячьи глазки Мэтерса то и дело устанавливают со мной зрительный контакт. Он смотрит на меня долго, иногда слишком долго, а на его губах появляется проблеск самодовольной усмешки. Каждый раз, когда это случается, в моем сердце стремительно разгорается искорка ярости, но она быстро гаснет, ведь какой от нее толк? Если буду бороться, если откажусь посещать этот предмет, мама заберет меня из универа. А я не могу вернуться домой неудачницей, недоучкой. Я не могу позволить ей уничтожить мою тихую здешнюю жизнь, как она уничтожила мои дневники со стихами и мои школьные годы…

Я вздрагиваю и подавляю всплывшие воспоминания под раздражающее бурчание Мэтерса.

Когда Мэтерс поворачивается к классу спиной, Шарлотта, заметившая мой дискомфорт, подталкивает меня локтем.

— Ты в порядке, малыш? Последние пару дней ты выглядишь жутко подавленной.

— Все дело… в этом предмете, — шепчу я.

— Э-э, в предмете, который тебе очень нравился, пока пару недель назад ты не начала его пропускать? Кстати, а почему?

Я киваю на Мэтерса.

— Помнишь, ты как-то сказала, что я в его вкусе?

— Ага.

— Ты была права.

Шарлотта вздергивает бровь.

— О. О-о-о… — Она морщит нос. — Фу. Это отвратительно. Как ты?

— В порядке, — вру я. — Но если бы Раник тогда не зашел… Он, можно сказать, спас меня.

— Так вот почему ты говорила о нем, — оживляется подруга. — Теперь все наконец обретает смысл!

Мэтерс оглядывается на нас, и мы быстро замолкаем. Он внимательно смотрит то на меня, то на Шарлотту и только потом отворачивается.

— Сочувствую, Эл. — Шарлотта приобнимает меня за плечи. — Знаешь, ты могла бы сразу мне все рассказать.

— Знаю, прости. Я просто чувствовала, будто… будто реагирую слишком бурно. Если бы я сказала тебе, ты бы ответила, что я…

Шарлотта хмурится, крепче прижимая меня к себе.

— Не думай так. Ты можешь рассказывать мне обо всем, хорошо? Серьезно. Я стану тебя осуждать. Особенно сильно. — Мы понимающе ухмыляемся друг другу.

Мэтерс тем временем раздает распечатки с тестом, а потом прогуливается по проходам, следя, чтобы никто не списывал. У моей парты он ненадолго задерживается, и я подавляю дрожь. Заметив это, Шарлотта впивается в его спину ненавидящим взглядом, и я испытываю облегчение от того, что она злится на него за меня. Сама я сначала не злилась, а пыталась вытеснить из памяти гадкие воспоминания, отрицать их, но это было неправильно. Вместо того, чтобы скрывать свои чувства или убегать них, я должна была их принимать. Этому меня научили уроки Раника. Они вообще многому меня научили.

Раник…

Чем больше я думаю о нем, тем больше смущаюсь.

Тем злополучным вечером, после того как Раник ушел, я рухнула на кровать и позволила унижению поглотить меня с головой. Я зашла чересчур далеко, и все из-за своего всепоглощающего желания учиться. Я всегда была такой: появляется новая тема, и я с головой бросаюсь в ее изучение, стараясь узнать все и вся. И поскольку секс является неотъемлемой частью отношений, я, желая заполучить эти самые отношения с Тео, не раздумывая решилась на следующий шаг. Я хотела этого. Нет, поправочка: я хотела научиться этому. В сексуальном плане я этого не хотела.

Или хотела?

Когда я увидела реакцию Раника на свои действия, температура моего тела повысилась, а в каждой клеточке вспыхнула гордость. Я заполучила власть над ним. И что важнее всего, делала ему хорошо. Так у меня еще ни с кем не бывало. Он наслаждался мной. На долю секунды я перестала быть скучной или зажатой, какой меня обзывали долгие годы. Я стала интересной и притягательной… Я стала, как все. Я занималась сексом. Вроде как. Не знаю, принимается ли мастурбация за полноценный секс. Я бы спросила Шарлотту, но аудитория Мэтерса для этого не лучшее место. Каждый раз, когда его маслянистые глазки глядят в мою сторону, меня пробирает дрожь, я вспоминаю его мерзкие приставания, и у меня резко портится настроение.

Шарлотта тоже обращает на это внимание, и после звонка дожидается, когда я соберу сумку. Глаза Мэтерса неотрывно следят за мной, но Шарлотта берет меня за руку, и это придает мне немного храбрости. Выходя, я держу голову высоко поднятой. Шарлотта уводит меня к тележке с замороженными йогуртами, которая в ожидании обеденной толпы припарковалась у корпуса Эдварда Ли. Я беру порцию с засахаренными ананасами и порцию с грецким орехом, а Шарлотта — с шоколадом поверх шоколада поверх еще большего количества шоколада. Пока мы, сидя под дубом, поглощаем эти вкусняшки, подруга беспечно болтает о своем парне Нейте и о работе в биолаборатории. А я время от времени проверяю свой телефон — Раник так и не написал мне. Ничего странного в этом нет — иногда он не пишет по нескольку дней, — но приближается дата сдачи его домашки, и обычно он бы уже скинул мне смс.

Я знаю, что разозлила его. Но не понимаю, чем и почему. Наверное, дело в том, что я зашла дальше, чем мы договаривались, а это непростительно, особенно в сексе. Надо перед ним извиниться.

— Элис! — подталкивает меня Шарлотта. — Земля вызывает Элис!

Быстро поднимаю взгляд и вижу Тео, на его лице сияет мягкая улыбка, руки в карманах. Солнце создает вокруг него золотой ореол.

— Привет, — говорит он.

— П-привет. — Моментально встаю, но он смеется и качает головой.

— Все в порядке, не вставай из-за меня. Можно посидеть с вами?

— Конечно! — щебечет Шарлотта, понимающе усмехаясь мне. Я устраиваюсь на прежнее место.

— Спасибо, — улыбается Тео и садится на траву рядом со мной. Его рука оказывается так близко к моей, что еще чуть-чуть, и наши пальцы соприкоснутся. Я чувствую исходящее от него тепло и его запах — он пахнет горячим, крепким, свежезаваренным кофе.