Но надо было. И начинать следовало прямо сейчас.

Она вцепилась пальцами в подоконник и попыталась найти хоть что-то хорошее в этом утре. Смотрела на белые бантики девочки, весело бегущей по дорожке под ее окном. У малышки так задорно подпрыгивали маленькие тонкие косички при каждом порывистом шаге, и так нещадно трясся букет сиреневых астр, которые она, наверное, собиралась подарить своей первой учительнице.

Света смотрела на девчушку и заставляла свои губы хоть немного растянуться, хоть чуть-чуть приподнять уголки рта в улыбке.

Но вместо этого, вдруг громко застонала и с отчаянием, злостью, смахнула на пол высокую вазу черного стекла, которую ей когда-то дарила Маша на день рождения. Та упала на пол с резким звоном и разлетелась на осколки, а Света тяжело дышала, глядя, как маленькие кусочки стекла разлетаются по комнате.

Гнев.

Это тоже не плохо.

Лучше тупой, покорной скорби и смирения. Если она не могла улыбаться, то будет злиться. Она начнет с этого.

А потом… потом, когда-нибудь, она возможно сможет и улыбнуться, оглянувшись вокруг. Позже, когда рана в груди если не зарубцуется, то хоть подернется пыльной поволокой уходящих дней.

Она посмотрела на свои руки, которые вчера ночью сбила до ссадин. Потом все-таки подошла к зеркалу и с горечью осмотрела красные глаза, опухшие, отекшие веки и щеки с лихорадочным румянцем.

И вдруг решила, что так нельзя.

Неясно отчего, но в ее голову забралась странная мысль, показавшаяся на удивление логичной и едиственно верной. И Света ухватилась за нее, как за самый лучший выход.

Она должна полностью поменять свою жизнь. Сделать то, что никогда не хотела или боялась.

Чего уже теперь страшиться?

Может, поехать в Гималаи или прыгнуть с парашютом. Отругать Ромку за все его безалаберные поступки, сказать наконец Маше, что она, Света — ни в чем не виновата перед ней, и перестать пытаться загладить свою несуществующую вину.

А еще, Свете надо поменять работу. Потому что, несмотря на то, что ее должность и занятие очень нравилась ей — она не сможет раз за разом приезжать в клубы. Любой из них теперь будет напоминать ей о Руслане.

А Света знала, что и так не сможет его забыть.

Странно, каким дорогим и любимым может стать человек за неполных два месяца.

Почти невероятно, что в такое небольшое количество дней оказалось возможным вместить столько счастья, страсти, радости, нежности, боли и заботы, и… горя.

Столько всего, словно отдельная жизнь прошла и закончилась.

Только Света не умерла с ее окончанием.

ЕЕ любовь оставалась живой, словно стенающий призрак чувства, которое оказалось не таким уж и нужным ему. И ей следовало научиться жить с этим.

Света пошла в ванную и долго умывалась холодной водой, чтобы хоть немного смыть последствия ночи, полной слез.

С каждой минутой становилось все сложнее заставлять себя что-то делать, но она упорно старалась. Игнорировала желание снова упасть на диван и тихо завыть. Делала вид, что не замечает, как то и дело поглядывает в сторону телефона.

Зачем? Света не знала. Может надеялась, что он позвонит, только что это изменит? А может, сама, до ломоты в пальцах, сжимающих расческу, хотела нажать на вызов номера Руслана.

Только боль, слишком сильно похожая на ненависть и ярость — не позволили бы ей настолько сглупить и поддаться жалкому стремлению побежать к тому, кто настолько обидел.

Как бы сильно Света его не любила, тряпкой она не была.

А потому, когда переодевшись, причесавшись и выпив чай, все-таки взяла в руки телефон — набрала совсем другой номер.

— Привет, пап, — хрипло поздоровалась она, понимая, что надо бы добавить жизнерадостности в умирающий голос, только не выходило. — Как дела?

— Света, что с тобой? Ты что, простудилась? — тут же обеспокоенно спросил отец.

Света даже не могла криво улыбнуться в ответ. Губы разучились складываться в этом движении.

— Не совсем, пап, — вздохнула она. — Да и не важно, я не потому тебе звоню…

— Света, — Михаил Николаевич наверное не зря дослужился до полковника. А может, просто, отцовское сердце подсказало, что нет ничего неважного в таком тоне дочери. — Что случилось, маленькая? — Света всхлипнула от этого обращения и закусила губу.

Папа давно старался не называть ее так, потому что она сама всегда заявляла, что уже не маленькая — взрослая. И он уступал, хоть и говорил: для него — она всегда его маленькая девочка.

И сейчас ей захотелось стать такой — маленькой, и забраться в крепкие отцовские объятия, чтобы он погладил ее по голове и сказал, что все пройдет. Все будет хорошо. И когда-нибудь, она опять обрадуется солнцу.

По щекам побежали слезы, которых уже просто не должно было быть, а Света постаралась, чтобы это хоть не слышалось по телефону. Правда, подозревала, что ее попытка провалилась.

— Пап, — проигнорировав его вопрос, она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на цели разговора. — Тебе не нужен помощник с высшим образованием, военным билетом, опытом работы в обл. администрации и сфере бизнес-консультирования, и с великолепными рекомендациями, а? — все так же хрипло спросила она, глотая слезы.

— Света, — похоже, она его не на шутку переполошила, отец определенно начал нервничать. — Что случилась, родная? У тебя проблемы на работе? Что, доченька?

— Нет, пап, у меня нет проблем на работе…, — Света глубоко вдохнула, — просто захотелось резко сменить род деятельности. Так как тебе мое предложение? Не нужен помощник?

Михаил Николаевич помолчал пару секунд. А потом задумчиво вздохнул.

— Нужен, конечно, — спокойно произнес он, и Света поняла, что облегченно выдохнула. — Да и как я могу отказаться от такого многообещающего сотрудника, если всегда мечтал, чтобы ты работала со мной, маленькая. Только, — отец сделал ударение на последнем слове, и она нахмурила брови. — При условии, что ты честно расскажешь, что случилось, — непререкаемо добавил полковник. — Хоть, я думаю, что и так догадываюсь, без кого тут не обошлось, — тихо и мрачно проговорил он.

Света вдохнула. Выдохнула. Снова глубоко втянула воздух в себя.

А толку скрывать? Все равно, папа все узнает.

— Я ушла от него, — так же тихо, как и отец, честно призналась она. И прижала ладонь к груди, словно хотела унять боль, которая вспыхнула с новой силой, переходя от тлеющего уголька в обжигающее пламя горя.

Отец пробормотал проклятие и громко чем-то грюкнул на том конце связи. Наверное ударил ладонью по столу. Он так часто поступал. Когда сердился.

— Я его в пыль сотру! — с гневом пообещал полковник. — Мокрого места не оставлю от этого негодяя…

— Не надо, пап, — горько прошептала Света, прервав отца. — Не надо, пожалуйста. Не трожь его. Просто…, просто не трогай.

— Света, — Михаил Николаевич не собирался соглашаться, похоже. — Я же слышу твой голос! Наверняка, ты плакала всю ночь. Из-за него. И ты говоришь мне, чтобы я просто так это оставил? Чтобы не трогал негодяя, который до такого довел мою дочь?!

— Я знала, на что шла, правда, пап? — горько вздохнула Света. — И ты меня предупреждал, и Руслан говорил… Просто я не могу такое терпеть. Но это уже моя проблема. А тебе ведь никто не мстил за слезы матери, — без упрека, спокойно констатировала она. — Не трогай его, папа.

Отец что-то пробормотал сквозь зубы, и снова вздохнул.

— Так любишь его, да? — грустно и с болью за дочь спросил он.

— Да, пап, — честно призналась Света. И еще сильнее зажмурилась, потому что боль внутри стала почти физически нестерпимой. — Так.

— Дурак он, — зло бросил Михаил Николаевич. — Полный идиот, если такой женщиной раскидывается, только… что мне-то говорить? — тихо проговорил отец. — Да и не будет ему хуже наказания, чем уже есть, даже если он еще не понял.

Света промолчала. Ей было слишком больно, чтобы о чем-то рассуждать.

— Когда ты сможешь выйти на работу? — вдруг резко сменил тему полковник. — У меня тут полный завал, а рук не хватает, и твои знания очень пригодятся в том деле, что я консультировался. Да и еще один клиент есть на подходе, — деловым тоном сообщил Михаил Николаевич.