В 1930 г. лаборатория была размещена в местечке Власиха, неподалеку от станции Перхушково Белорусской железной дороги, в 30 км от Москвы. Сразу же началось строительство новых корпусов и жилых зданий для сотрудников, а пока все специалисты ездили из Москвы по железной дороге до станции Перхушково, а затем автобусом до Власихи. Одновременно для работы с возбудителями особо опасных инфекционных болезней была создана бактериологическая лаборатория, которая располагалась на территории монастыря в городе Суздале Владимирской области.
Однако одной лаборатории в ВСУ РККА для решения задач противобиологической защиты страны, было явно мало. Требовался новый специализированный институт РККА, в котором можно было бы решать проблемы защиты армии и населения страны от бактериального нападения противника. И 16 апреля 1933 г. он создан на базе Вакцин-но-сывороточной лаборатории ВСУ РККА. Его основателем и первым начальником стал И.М. Великанов. Военврач 1 ранга Михайлова вначале возглавила один из ведущих отделов института, а в 1935—1936 гг. была заместителем начальника института по медицинской части.
Великанов привлек к военно-биологическим исследованиям многих известных российских ученых: Б.Я. Эльберта, А.Н. Саватеева О.Г. Бирге-ра, Ф.Г. Бернгофа, П.П. Движкова. Среди них был и будущий академик АМН, лауреат Ленинской и Государственных премий М.П. Чумаков.
Основным направлением в военной тематике института в 1933—1937 гг. стало изучение и создание способов и средств защиты армии, населения от бактериального и химического нападения. Сотрудниками института был оборудован танк для разведки и диагностики использованных (распыленных) противником бактериальных поражающих агентов. Создан универсальный противогаз (Б-3), способный надежно защитить людей как от химических, так и от бактериологических средств нападения. В 1936—1937 гг. ими сконструирован чемодан-лаборатория для определения бактериального заражения. В эти же годы в институте исследовалась безвредность и эффективность тифозно-паратифозной вакцины Михайловой и противогангренозной и противоботулинической сыворотки Великанова.
В 1937 г. институт перевели на остров Городомля, расположенный на озере Селигер рядом с городом Осташков Тверской области, в 1941 г. институт был эвакуирован в Саратов, а в сентябре 1942 г. передислоцирован в Киров.
Кроме описанных ниже живой чумной сухой вакцины и стрептомицина, в годы Великой Отечественной войны в НИИЭГ были разработаны: первая отечественная сибиреязвенная живая вакцина СТИ-1, сухая живая туляремийная вакцина, сухая живая бруцеллезная вакцина, а также технологии их производства. В 1944 г. впервые в СССР в институте было налажено производство пенициллина, который сразу же поступил в прифронтовые госпиталя.
Живые вакцины или убитые? История современных методов иммунизации против чумы начинается с 1895 г., после того как Иерсен показал, что кроликов можно предохранить против заражения чумой повторными прививками убитой нагреванием агаровой культуры чумного микроба. Двумя годами позже Хавкин разработал вакцину, которую стали впервые использовать для массовой иммунизации людей в эпидемических очагах (об опытах Хавкина см. в очерке XXIII).
Использовавшийся с этой целью препарат, так называемую «лимфу Хавкина», сегодня трудно назвать даже «убитой вакциной». При ее приготовлении клетки возбудителя чумы не инактивировали формальдегидом, как это обычно делается для получения убитых вакцин («формоловых вакцин»), а сначала разрушали путем аутолиза. «Лимфу Хавкина» трудно отнести и к химическим вакцинам, так как при их приготовлении обычно в состав иммунизирующего препарата включают одну или несколько из известных антигенных детерминант возбудителя болезни, а лимфа представляла собой смесь неидентифицированных фрагментов разрушенных клеток чумного микроба (см. очерк XXIII).
Колле в 1903 г. предложил готовить убитые вакцины из агаровых культур, добавляя формальдегид. В эти два метода в разное время были внесены изменения, касающиеся в основном приемов инактивации микроба. Было отмечено, что слабые растворы дезинфицирующих веществ: фенол, формалин, эфир, а также глицерин меньше деформируют антигены чумного микроба, чем воздействие температуры. Ученые изучали иммунизирующее действие отдельных фракций и дериватов чумного микроба: капсульную фракцию, нуклеопротеиды, фаголиза-ты. До эпидемий чумы начала 1930-х гг. убитые вакцины занимали лидирующее положение в противоэпидемиологической практике.
История живой чумной вакцины также начинается с опытов Иерсена (1895). Этот необычайно плодовитый ученый впервые отметил, что чумные микробы могут терять свою вирулентность при пересевах на питательных средах и в малых дозах отлично предохраняют животных от чумы. Результаты, полученные Иерсеном, были подтверждены Кальметом (1899), Колле и Отто (1903—1904), Стронгом (1906—1907) и др. Иерсен испытал на себе действие приготовленной им культуры, убивающей 20–30% крыс. После прививки у него развивалась лихорадочная реакция, но все окончилось благополучно. Обезьяны, зараженные этим штаммом, остались живы. Считая, что обезьяны по филогенезу ближе к человеку, чем крысы, Иерсен пришел к заключению, что этот метод вакцинации можно применить к человеку. Однако в своем сообщении по этому вопросу он высказывался очень сдержанно.
Стронг (1906) пошел дальше. После того как он испытал на себе безвредность штамма MaV, ослабленного неизвестным методом, то он привил в Маниле 200 человек, приговоренных к смертной казни. Несмотря на то, что каждый заключенный получал под кожу «целую агаровую культуру» (15–20 млрд. микробов), вакцинация прошла без осложнений. На этом закончились первые попытки вакцинировать людей живыми чумными микробами. На более широкое применение живых вакцин исследователи не решались, не было уверенности в безопасности метода, пугала возможность реверсии авирулентных микробов в вирулентную форму (Коробкова Е.И., 1966).
К началу 1930-х гг. в представлениях о противоэпидемической эффективности вакцинации назрел кризис. Многолетние наблюдения над большим количеством людей, привитых разными убитыми вакцинами в пульсирующих очагах чумы, показали их слабую эпидемиологическую значимость как в предохранении против бубонной чумы, так особенно против легочной чумы. Эти наблюдения вновь привлекли внимание исследователей к живым вакцинам (в СССР с живыми вакцинами начали работать с 1934 г.). Однако даже в конце 1930-х гг. не было четких представлений о механизмах развития легочной чумы. Одни авторы настаивали на пневмотропности штаммов чумного микроба. И даже получали такие штаммы путем многократного пассирования чумного микроба через экспериментальных животных. Например, профессором А.М. Ско-родумовым (1888—1939), при изучении штамма, выделенного в 1927 г. во время эпидемии легочной чумы в Монголии, получены «свойства пульмонтропности» у возбудителя чумы, выраженные в организме морской свинки. Такой штамм вызывал пневмонию у этих животных при подкожном или внутрибрюшном заражении (Шунаев В.В., 1934).
Другие считали, что главным фактором в воспроизведении той или иной клинической формы чумы являются входные ворота инфекции. Пессимистичными были взгляды и на возможность предупреждения легочных форм болезни путем подкожной иммунизации. Они сложились совершенно обоснованно, так как учитывали результаты иммунизации людей убитыми вакцинами. Как правило, такие вакцины оказывались неэффективными в очагах чумы не только для предотвращения заболеваемости людей легочной формой болезни, но и бубонной.
