Отец маленького роста и худощав, а мама большая, но когда отец так говорит, то мама будто уменьшается в росте. И тогда она скажет: «Да будет тебе! Ну, котельщик и котельщик. И очень хорошо. Главное — не ошибиться в своем влечении».

Борис закончил статью, нарисовал под ней гаечный ключ и молот и пошел в столовую.

На столе была красная редиска и майское желтоватое масло. Мама позвала Антошку. Антошка подошла к столу, поднялась на носки и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.

— Ага, ага, — бормотала она, — я это люблю! Помнишь, мама, мы когда-то ее грызли. Давным-давно!

— Как давно? — спросила мама.

— Сорок лет.

Из чисел Антошка пока знает один, сорок и сто.

— Не сорок, а только один год назад, вот в этом самом месяце мае, — объяснила мама. — И не грызли, а просто ели.

За завтраком мама рассказала смешной случай. Вчера она пошла домой к одной своей очень недисциплинированной ученице. Мать девочки, разволновалась и в волнении сказала: «Уверяю вас, Елена Тимофеевна, дочь моя очень хорошая и послушная девочка, только она… ужасная хулиганка!» Все смеялись, а Антошка так была занята редиской, что ничего не слышала, а только грызла и сосредоточенно сопела.

— Антошка, что это ты сегодня все молчишь? — удивилась мама.

Антошка с трудом оторвалась от редиски и сердито посмотрела на маму своими черными большими глазами:

— Сама ж говорила: когда едят — не говорят. Забыла?

Вставая после завтрака из-за стола, отец сказал:

— Третий день, как уехал, — и никакого ответа. А время идет. Пошлю телеграмму-молнию.

Это он про того инженера, который приезжал из института. Борис знал, что отец послал шефу завода — Институту машиностроения — письмо. Оттуда прислали ученого. Ученый осмотрел вальцы, поговорил с инженерами и решил: «Выдержат. Но все-таки подождите два дня. Через два дня пришлю телеграмму». Забрал чертежи, расчеты и уехал. Ну, отец и тревожится.

В школу идти было еще рано. Но Борис условился с Грицем, что встретится с ним за час до урока. Он собрал книжки и пошел.

Солнце уже встало и заливало своим золотистым светом крыши домов, деревья, мостовую, играло в стеклах окон. Еще недавно под ногами у Бориса в солнечный день лежал на асфальте топкий узор. Это падала тень от голых, с набухшими почками деревьев. Теперь деревья стояли в зелени, и тень под ногами была уже сплошная. По улице сновали люди: одни спешили к трамвайной остановке, чтоб ехать на завод, другие с кошелками и сетками в руках возвращались с рынка. Сетки были туго набиты зеленым луком, петрушкой, красной с белой лысинкой редиской и весенней, еще тонкой, морковкой. Воробьи, будто их кто дразнил, кричали и прыгали, как сумасшедшие.

В школьном саду на скамейке сидел Гриць. В этой школе он учился только год, а раньше жил в Сорочинцах, на родине Гоголя.

Борис рассказал, что был у Виктора и что Виктор согласился прийти на собрание, только надо кому-то сходить в райком.

— Это и я могу, — сказал Гриць, — На большой перемене.

Подошли еще ребята. Гриць вынес мяч, и все побежали на волейбольную площадку.

Этот день был последним днем занятий перед экзаменами. На третий урок пришел Иван Петрович — математик, классный руководитель и самый любимый учитель. Вся школа знала, что во время войны он добровольно вступил в армию и с боями прошел от Сталинграда до Берлина. Был шесть раз ранен, потерял левую руку и глаз, но когда вернулся и ему предложили заведовать городским отделом народного образования, он сказал: «Нет, пойду в школу».

— Ну, — спросил Иван Петрович, — каково настроение?

— Боевое, — ответил класс.

Иван Петрович озабоченно покачал головой:

— Вы-то молодцы, а вот восьмой сплоховал: дал я им на дом задачу — и никто не решил.

— Никто? — удивились ребята.

Такого случая у них, в седьмом классе, еще не бывало.

— Никто. Правда, задачу я взял не из учебника, а из журнала «Математика в школе», и довольно трудную.

— А на какое правило? — спросил Гриць.

— Задача на построение многоугольников. Вы это не проходили.

Гриць встал и, немного побледнев, сказал:

— Иван Петрович, а можно мне посмотреть? Никто в классе не знает математику лучше Гриця, он сам, без помощи учителя, на целый год вперед прошел ее. Но тут и Иван Петрович усомнился. Все закричали:

— Иван Петрович, дайте ему! Дайте!

— Ну что ж, — сказал учитель, — попробуй. — И подал Грицю листок с переписанной задачей. — А мы с вами еще немножко поупражняемся.

И он продиктовал задачу на составление и решение уравнений с двумя неизвестными.

Ребята решали, а сами поглядывали на Гриця: уж им хотелось, чтобы он решил свою задачу! Вот бы прославился седьмой класс!

Скоро с задачей на уравнения справились все, а Гриць все еще сидел, обхватив голову руками и смотрел на чернильницу.

— Ну, у кого какие планы? — спросил Иван Петрович, обводя класс взглядом.

Завязался разговор. Одни собирались перейти в восьмой класс и учиться дальше в этой же школе, другие намеревались держать экзамен в техникум. Воронкин Вовка сказал, что он поступит в университет, на философское отделение. Все засмеялись.

— Прямо из седьмого класса?

— Зачем из седьмого. Я буду продолжать до десятого.

— Ну так бы и говорил! А то — в университет! Иван Петрович взглянул на Бориса:

— А что думает наш комсорг?

Борис встал и не сразу ответил:

— Я еще не решил окончательно, Иван Петрович. Может, я в ремесленное поступлю.

Борис хотел коротко сказать то, о чем сегодня писал в своей, статье, но тут Гриць встал, подошел к столу и молча положил перед Иваном Петровичем тетрадь.

— Неужели решил? — с сомнением посмотрел на Гриця Иван Петрович и наклонился над тетрадью.

— Здается, вырышив, — ответил Гриць.

Когда он волнуется, то всегда переходит на украинский язык.

Все впились взглядом в Ивана Петровича. Он смотрел в тетрадь и беззвучно шевелил губами. Класс затаил дыхание. Иван Петрович положил ладонь на раскрытую тетрадь и покачал головой:

— Быть тебе Лобачевским!

Ребята не знали, как выразить свой восторг. Нельзя же было кричать в классе «ура», да еще во время урока! К счастью, прозвучал звонок. Все бросились в коридор, там подхватили Гриця на руки, внесли его в восьмой класс и поставили на первую парту.

Восьмиклассники так были поражены этой дерзостью, что сначала ни слова не проронили.

Потом их староста сказал:

— Это что такое?

А староста седьмого класса ответил:

— Это чествование триумфатора. А это вам не кто-нибудь, а Гриша Нечужденко, будущий Лобачевский: за тридцать минут он решил задачу, которую вы и за сутки решить не смогли.

Тогда староста восьмиклассников сказал:

— Ну и чествуйте его на своей территории, а отсюда убирайтесь, пока мы вас не выставили! — И тут же спросил Гриця: — Он не врет? Ты в самом деле решил? Ну-ка, покажи.

Гриць слез с парты, подошел к доске и принялся объяснять, а его товарищи хотя ничего не понимали, но тоже стояли около доски и поддакивали.

Вскоре школа опустела. Остались только семиклассники да Иван Петрович.

Ребята не знали, отпустят Виктора или нет, и очень обрадовались, когда за пять минут до начала собрания он появился в дверях. На нем был новенький, с иголочки, костюм и до сияния начищенные ботинки. Сияли серебряные пуговицы, сияла бляха с буквами «РУ». Заметив Ивана Петровича, Виктор по-военному вытянулся и молодцевато сказал:

— Разрешите войти?

— А, Виктор! — воскликнул Иван Петрович. — Здравствуй, здравствуй! — И протянул ему руку.

И ребята увидели, как Виктор, будто совсем взрослый, пожал руку учителю.

— А это ж кто с тобой? — спросил Иван Петрович. Виктор посторонился и пропустил девушку, такую неприметную на вид, что Борис даже не заметил, какие у нее глаза и волосы. Заметил только, что на ней тоже была форма ремесленного училища.

— Это Галя Кленова, комсорг седьмой группы, тоже ученица ремесленного училища, только не нашего, а девятого, — объяснил Виктор.