– Чем могу быть полезна? – раздался оглушительный бас, прерывая мои внутренние метания и сомнения.

Обернувшись на звук голоса, я обмерла. За стойкой стояла… Нет, не так!.. За стойкой стояло… Нет, скорей возвышалась волосатая гора, на самом верху которой моргало два внимательно разглядывающих и оценивающих меня глаза. От счастья лицезреть такое диво у меня «в зобу дыханье сперло» и мысли погнали бешеными скакунами. Ага… помните Газманова – «мои мысли, мои скакуны»? Так вот, мои погнали гораздо быстрее, ручаюсь.

Это кто? Мама Мума? Или Ко? И как это самое «Ко» в таком случае расшифровывается? Господи, у них тут вообще нормальные обитатели бывают? Или одни Мумы, Мыры, Мони да еще Къяффы? Или это только я на их фоне выгляжу жутким монстром, а они все нормальные?..

Сзади хлопнула дверь, и волосатая копна за стойкой перенесла свое внимание на вновь прибывших.

Кстати, а почему она так дернулась и многозначительно моргнула? У местной бандерши пляска святого Витта? Или мне от усталости уже всякое непотребство мерещится?

– Здоров, Мума! – послышался радостный голос тролля.

Глазки лукаво блестят, на роже улыбка до ушей нарисовалась с клыками девять на двенадцать. И чего обрадовался, спрашивается? «Дом, родной дом»? Так?

– И тебе не хворать, – в тон ему ответила волосатая мадама.

Ага, значит, нечто – мама Мума. Дело осталось за малым – выяснить, кто тут «Ко», чтобы невзначай не скончаться в следующий раз от «приятной» неожиданности.

– Приютишь? – полюбопытствовал Мыр, обходя деревянную барную стойку.

Я застыла мраморной статуей.

– Куда ж я от тебя, красавчик, денусь! – кокетливо подмигнула туша и в свою очередь поинтересовалась: – Девушке ванну приготовить?

– Спасибо! – Моя душа размякла от благодатных слов.

– Да не за что, – махнула необъятной лапищей Мума. – Сама женщина, знаю, каково это – быть неухоженной. – И заговорщицким шепотом добавила: – Эти жалкие мужчины ничего не смыслят в нашей красоте. Зато, шалуны, очень хорошо на нее реагируют, веришь? Смотри! – заорала, одним воплем перекрыв шум зала: – Эй, ты! Где ты там?

Пока я трясла головой, пытаясь привести в порядок на минуту оглохшее ухо, из-под стойки вылез зеленый лысый сморчок, про каких нелестно отзываются «от горшка два вершка». Он уставился на волосатую гору влюбленными глазами:

– Да, дорогая. Я здесь, дорогая. Ты что-то хотела, дорогая?

– Как я выгляжу? – грозно нависнув над несчастным, прорычала Мума, всем своим видом сигнализируя, КАКОЙ ответ из всех возможных она считает единственно правильным и приемлемым.

Сморчок телепатически уловил невербальные сигналы или был уже ко всему привычен, так как сложил худенькие ручки в молитвенном жесте и с благоговением прошептал, в экстазе закатив блестящие глазенки:

– Божественно! Твоя красота, дорогая, безгранична и безбрежна!

Вот это уж точно, точнее не бывает! Как тонко подмечено – «безгранична»! У мамы Мумы границ не наблюдается вообще, и ее очень много – в частности!

– Вот видишь! – торжествующе обернулась ко мне Мума, перед этим кратко приказав сморчку: – Брысь! – И кокетливо поправила несуществующий локон. Проводив глазами уползающее обратно под стойку компактное приобретение, именуемое мужчиной, пожалилась мне: – Эх-х! Если бы не моя врожденная душевная хрупкость и женская слабость, разве бы я поддалась уговорам и вышла замуж за такое ничтожество? Все мы, женщины, иногда не можем устоять перед сладкими словами лживых обольстителей! – И дама деликатно смахнула мизинчиком слезу.

«Ничтожество», оно же «обольститель», пискнуло снизу:

– Никогда, дорогая! Только в силу обстоятельств ты связала свою судьбу с ничтожным мной и отдала мне свою восхитительную руку и прекрасное сердце!

Меня передернуло от взгляда на чудовищных размеров лапу. С ужасом обозрев необъятную грудь и представив масштабы упомянутого сердца, я содрогнулась повторно. Супруг прелестницы и впрямь вышел ей под стать – в том смысле, что легко поместился бы у нее в сердце. Буквально.

– Сладко поет! – удовлетворенно заметил монстр в женском обличье. – За то и терплю дармоеда уже целый год. Иначе бы уж давно сменила, благо недостатка в ухажерах не испытываю. Но я что-то разболталась не в меру. – Величественно указала монументальной ручищей: – Пойдем, девонька, я провожу тебя в купальню.

С этими словами она вышла из-за стойки, а у меня начался шок. Просто накрыло волной обалдения от увиденного. Я даже слова произнести нормально не могла, лишь открывала и закрывала рот, стараясь выдавить из себя хоть что-то в благодарность и не поперхнуться набежавшей слюной.

На милой волосатой красотке была надета узкая юбка до полу с двумя разрезами спереди до бедра. Вверху, создавая некоторую видимость талии, юбку удерживал широкий кожаный пояс ярко-алого цвета с громадными серебряными бляхами. Из разрезов выпирали мощные тумбообразные ноги в черных сетчатых чулочках с подвязками чуть выше колен. (Каждая нога в своей верхней части могла поспорить размером с моей талией.) На подвязках красовались кокетливые красные бантики, частично скрываемые нависающими над ними складками кожи. Зрелище, доложу я вам, было феерическое! Все мужчины в зале выкатили глаза, остолбенело пялясь на местную красавицу. Некоторые, мне показалось, даже подавились едой или питьем. Надеюсь, от восхищения, а не по другой причине. Ибо попасть маме Муме под тяжелую карающую стопу я бы никому не пожелала. Лучше уж под асфальтовый каток. Менее болезненно и смерть более… гуманная.

– Ну, чего застыла? – радостно окликнула меня хозяйка. – Пойдем уже!

И мы пошли. Прошествовав по залу и наслушавшись от мужчин сомнительно-кислых комплиментов наподобие: «Уж больно тоща» или – «У маленькой и подержаться-то не за что», мы оказались в заднем помещении, отведенном под купальню. Это было чудесное, прямо-таки замечательное место: царство горячей воды и мыла. Дирку с его помывочной можно было прикрыться ветошью от стыда и не отсвечивать. Итак…

Центр громадного помещения занимал большой черный камень с подогревом. Уж не представляю, каким способом его обогревали, но аккуратно обтесанный валун был приятно теплый и напоминал алтарь староанглийских язычников или примитивный массажный стол. Рядом находилась чудовищных размеров деревянная лохань, практически ванна, до половины наполненная горячей водой. На столике рядами располагались баночки и кувшинчики с различными сортами мыла. Поодаль, на высокой деревянной лавке, стопкой громоздились пушистые полотенца. У дальней стены стояла широкая скамья, покрытая темной тканью. На скамье, тоскливо подперев голову рукой, в позе роденовского «Мыслителя» сидело уменьшенное подобие мамы Мумы. В смысле – чуточку ниже, потоньше и поизящнее.

– Лума, доченька, – пропела своим необыкновенным басом Мума, – я тебе вот клиентку привела. Ты уж ей организуй все по высшему разряду. – И, понизив голос до громкого шепота, поделилась новостью: – Девушку Мгбррыр в город привез, ты прикинь. – Опушенным густо намалеванными ресницами глазом «просемафорила» банщице: – Она с ним… вот дела!

Сообщение произвело должное впечатление. На той части лица, которую можно было разглядеть под волосами, у дочи сразу нарисовалось горячее желание услужить. Лума мгновенно вскочила с лавки и закатала рукава. К слову сказать, ее мускулистые руки играли объемными бицепсами и трицепсами, которые сделали бы честь хорошему боксеру или культуристу, причем – исключительно мужского пола. Мне даже страшновато как-то стало попадать в столь крепкие ручки. А банщица, горя энтузиазмом, натянула клетчатый передник и поперла на меня голодным мамонтом.

Не поняла. Это почто нам такая честь? Повезло нам с проводником, нечего сказать. Тролль, имеющий такие связи и уважение, да еще и временами разговаривающий абсолютно правильным языком. Кто же этот таинственный Мыр? Сплошные загадки и вопросы. И ведь не ответят, если спрошу. Хотя почему бы не попытаться?

– А что в Мгбррыре такого особенного? – мило поинтересовалась я, наблюдая за приближением к своей особе молодой поросли банного дела и предпринимая невзначай хитрые противолодочные маневры по уклонению от ее жарких объятий.