Линн ощутила большое любопытство.

– Ты явно без ума от этой певицы, не правда ли? – осторожно спросила она, поражаясь собственной смелости.

Гай посмотрел ей в глаза, лицо его неожиданно стало серьезным.

– Да, – произнес он, глубоко вздохнув. – Думаю, я влюбился в нее. Тебе это кажется ненормальным?

– Нет, – скучно ответила Линн.

Это не казалось ей ненормальным. Не более ненормальным, чем все остальное.

Она не могла этому поверить. И ведь сама виновата! Хватило бы у нее мужества подписать кассету своим собственным именем, и этого никогда бы не произошло. Теперь у нее тайная соперница, которой на самом деле не существует!

Линн была убеждена, что во время обеденного перерыва будет подвергнута унижению. Конечно же, Гай описал художнику девушку своей мечты. Знойную, прекрасную, недосягаемо идеальную – кого-то, очень похожего на Линду Ронстадт.

И портрет этой прекрасной девушки будет напечатан над словами ее песни.

Линн не могла поверить, что утро наконец закончилось. Казалось, несколько дней прошло с того момента, как она распрощалась с Гаем у питьевого фонтанчика в главном фойе перед началом часа самостоятельных занятий. Уроки тянулись невыносимо медленно. Думать она могла только об обеденном перерыве и листовках с портретом вымышленной девушки. Более того, все, с кем она встречалась в этот день, комментировали ее «новый» вид. Сознание того, что все обращают внимание на ее внешность, наполняло Линн страхом и неуверенностью.

Итак, обеденный перерыв наступил. Линн радовалась тому, что все наконец закончится. Она совершила ошибку, с самого начала не признавшись в авторстве своей работы, и теперь платила за нее, платила всякий раз, когда видела выражение лица Гая и понимала, что он на самом деле влюблен в несуществующую девушку. Но она усвоила этот урок.

– Линн! – раздался рядом с ней негромкий голос.

Это была Элизабет Уэйкфилд, лицо которой выражало одновременно любопытство и сочувствие.

– Привет, Лиз, – сказала Линн, дрожащими пальцами отпирая свой ящик в раздевалке. – Говорят, ты будешь в обед раздавать листовки с портретом загадочной певицы?

– Да, – ответила Элизабет. – Но откуда…

– Лиз! – позвал Гай из другого конца фойе. – Иди сюда! Ты должна мне помочь раздавать эти штуки.

Элизабет вздохнула.

– Поговорим потом, – извиняющимся тоном сказала она, отходя в сторону. – Но откуда он узнал? – спросила она с удивлением.

«Откуда он… – Линн посмотрела ей вслед. – Откуда он узнал – что? Что Лиз имеет в виду?»

С опущенной головой Линн последовала в направлении кафетерия. Она совсем позабыла про свой новый облик. Прежняя Линн завладела ситуацией. Она чувствовала себя неловкой, огромной, неуклюжей – и очень одинокой.

Пересчитывая в руке мелочь, она, не глядя по сторонам и не замечая, что происходит, встала в очередь. В следующее мгновение вокруг нее собралась толпа, все наперебой поздравляли ее, спрашивали: «Как у тебя это получилось?» и «Давно ты начала писать такие песни?»

Она не могла поверить собственным ушам.

– О чем вы говорите? – воскликнула она, когда Кэролайн Пирс похлопывала ее по спине. – Какая песня? О чем вы говорите?

– Смотри сюда! – Уинстон протянул ей лист бумаги.

У Линн перехватило дыхание. Заголовок гласил: «Таинственная песенница – победитель конкурса!» А ниже, над прекрасно отпечатанным текстом песни, было помещено нарисованное художником ее лицо.

Отрицать было бесполезно. Гай описал певицу во всех деталях – мягкие, слегка непослушные волосы; большие глаза в форме миндаля; упрямый подбородок; лицо, выражающее что-то среднее между задумчивостью и смехом. Это было ее лицо. Не лицо прежней Линн Генри, а то лицо, которое она представляла себе, когда закрывала глаза и пыталась создать для себя свой образ.

Неожиданно она почувствовала головокружение. Она даже не могла задуматься над тем, как это Гай догадался, что это она написала песню. Ее слишком отвлекали возгласы одноклассников. Толпа была настолько активной, что Линн не могла продолжать стоять в очереди.

– Линн! Линн! – скандировали все, как будто она была какой-то звездой.

Как будто она была Кем-то.

Внезапно Линн остановила взгляд на одном из лиц. Это был Гай, и он смотрел на нее, как будто…

Она вдруг вспомнила его слова:

«Я думаю, что влюбился в нее».

А он ведь знал, что это ее песня! Неужали он говорил правду? Неужели правда, что он мог влюбиться в нее?

– Линн! – голосом, прерывающимся от волнения, окликнул ее Гай.

Через минуту он пробрался через толпу и схватил ее за руки.

– «Друиды» хотели бы знать, не споешь ли ты прямо сейчас свою песню. Администрация разрешила нам включить магнитофон, а я буду аккомпанировать тебе на гитаре.

С глазами, полными слез, Линн смотрела на него.

– Откуда ты узнал? – спросила она негромко.

– Потом расскажу, – ответил он, улыбнувшись.

Внезапно он погладил ее ладонь.

– Так ты споешь для нас? Ну ответь же «да», Линн, пожалуйста!

– Хорошо, – ответила Линн, глядя ему в глаза.

Через несколько минут она уже стояла с микрофоном в руках рядом с Гаем перед собравшимися в кафетерии. Дана Ларсон представила ее, и все, кто находились в столовой, закричали и зааплодировали.

Линн набрала в грудь побольше воздуха и повернулась, чтобы посмотреть на Гая. Все, что ей было нужно, – это его ободряющая улыбка. Она чувствовала, что споет лучше, чем когда-либо в жизни.

– «День за днем я чувствую себя одинокой», – запела она чистым и сильным голосом.

В толпе собравшихся она увидела Элизабет Уэйкфилд, которая с гордостью улыбалась ей, а в глубине зала стоял и слушал, удивленно улыбаясь, мистер Коллинз. Линн знала, что поет хорошо. В глазах ее стояли слезы – ведь это была ее песня для Гая, и он знал об этом. Каждое слово было рождено ее сердцем.

Она почти не слышала грома аплодисментов, которым и были встречены последние слова песни. Гай схватил ее за руку.

– Давай уйдем отсюда, – сказал он хрипло, и она проследовала за ним через входную дверь на лужайку, обычно заполненную в это время обедающими школьниками.

Сегодня, однако, все набились внутрь, чтобы услышать песню, и лужайка была пуста. Линн вспомнила, как не раз представляла себе этот момент. И вот она здесь, ее рука в его руке…

В следующее мгновение Гай обнял ее и так поцеловал, как будто надеялся, что этот миг продлится вечно.

– Ах, Гай! – вырвалось из уст Линн, с изумлением глядящей на него.

Все было так же, как и в ее волшебных мечтах. Ей так хотелось найти способ рассказать ему, насколько это здорово, когда реальная жизнь оказывается еще лучше, чем мечта. Но, судя по его глазам, она чувствовала, что объяснять ничего не нужно.

– Я люблю тебя, – завороженно произнес Гай, тронув ее за подбородок.

И она знала, что он в этот момент чувствует то же, что и она. Они оба очнулись от сна. И каждый из них обнаружил, что именно здесь начинается настоящее счастье – прямо здесь, в реальном мире, в объятиях друг друга.