— Думаю, действительно хочу знать. Алек налил себе еще чашку кофе.

— Очень романтичная история, — проговорил он с насмешливым безразличием. — Когда мне было четырнадцать лет, она ударилась в авантюру со своим возлюбленным, маркизом Карнартеном, своей «истинной любовью». Он — отец двух моих братьев-близнецов, Дальмена и Люсьена. Строго говоря, сводных братьев.

Бекки смотрела на него огромными глазами.

— Мама и лорд Карнартен бежали во Францию спасать детей аристократов от гильотины. Многие их друзья в Париже были убиты толпой. Их детей спрятали слуги, и никто не знал, что с ними сталось. Мама считала, ее долг — помочь отпрыскам казненных друзей, а потому она попыталась их разыскать и привезти в Англию.

Речь Алека показалась девушке странной, словно бы он, не вдумываясь, заучил ее наизусть.

— Вместе они совершили несколько рейсов через Ла-Манш, привозили детей на корабле Карнартена. А однажды она не вернулась, — бесстрастно сообщил он. — Должно быть, ее поймали и поставили перед французским расстрельным взводом.

Бекки едва не вскрикнула.

— Карнартен тогда был занят с контрабандистами, которые позволяли им заходить в свои порты, и не успел ее спасти.

— О Господи! — Бекки положила вилку и переводила взгляд с Алека на лукаво улыбающуюся с портрета герцогиню. — Ужасно, это просто ужасно. Я не знаю, что сказать.

Алек напряженно смотрел ей в глаза. Он совсем не выглядел расстроенным, но такая потеря, конечно, должна причинять ему боль.

— Ты не скучаешь по ней? — мягко спросила Бекки.

— Пожалуй, нет, — отвечал Алек.

Пораженная Бекки смущенно смотрела на Алека. Он вертел в руках вилку.

— Ты выглядишь шокированной.

— Я действительно потрясена.

— Что ты думаешь об этой истории? Девушка осторожно покачала головой:

— Вы, городские жители… вы другие.

— Тебя не слишком шокирует история с маркизом? — легким тоном спросил Алек, откидываясь на спинку кресла в расслабленной позе. — Видишь ли… Мне неприятно это говорить, но у нас у всех разные отцы. Понятно, за исключением близнецов, которые явились в комплекте. И еще Роберта с Джесиндой, которые оба являются его отпрысками. — И Алек кивнул на портрет чопорного мужчины с несчастным выражением лица, который висел на противоположной стене. Под портретом на золотой пластине было написано: «Восьмой герцог Хоксклифф». — Бедный хлюпик, — продолжал меж тем Алек таким тоном, словно говорил о чужой семье. Несколько мгновений он смотрел на портрет герцога. — Он в жизни не сказал мне ни одного слова, но по крайней мере соблюдал приличия и признал нас всех как своих детей. Не мог пойти на скандал, знаешь ли.

Бекки едва не поперхнулась чаем и закашлялась.

— Т-т-ты говоришь, что он не был твоим настоящим отцом? — осторожно спросила она.

— Нет, малышка, — с ухмылкой протянул он. — Мой настоящий отец попался на глаза матери однажды вечером, когда вышел на сцену «Друри-Лейн» в роли Гамлета.

Бекки не была склонна к обморокам, но если бы была, то сейчас наступил самый подходящий момент, чтобы попросить нюхательную соль.

— К-как, актер?

— Вот именно. — И он улыбнулся притворно-сладкой улыбкой. — Его имя сэр Филипп Престон-Лоуренс. Во времена его славы от него сходили с ума все лондонские дамы. Говорят, я очень на него похож. — Алек пожал плечами и отхлебнул кофе. — Не знаю. Никогда его не видел.

— Понимаю. — Бекки опустила взгляд в чашку. Алек рассмеялся.

— Вот теперь я тебя шокировал.

Она посмотрела на него с сомнением.

— Так ты все придумал? — Бекки уже знала, что он любит мистификации.

— Боюсь, что нет, любовь моя. Это истинная правда, — отозвался он со светской улыбкой. — В обществе все об этом знают. Но все же мой отец получше папаши Джека. Джек родился вторым. Это был первый проступок матери. И видит Бог, крупный проступок. Она долго обдумывала, как отомстить его светлости, когда узнала о его любовнице.

Бекки вопросительно взглянула на Алека, собираясь с духом, чтобы услышать продолжение.

— Настоящим отцом Джека был профессиональный борец по имени Килларни Крушер, «таран» Килларни.

— О Господи! — Бекки прикрыла рот ладонью.

— Но зато Джек унаследовал от него борцовский дух. И пару кулаков размером с пушечное ядро. И это оказалось очень кстати, потому что они ему пригодились, когда в школе пришлось без конца драться со всеми парнями, которые обижали нашу дорогую мамочку, называя ее хоксклиффской блудницей.

Бекки ахнула и на мгновение прикрыла глаза. Возможно, жизнь Алека была не такой уж безоблачной, как ей показалось с первого взгляда.

Сам Алек развалился в кресле и наблюдал за ней с видом полного удовлетворения, но когда он бросил еще один будто бы беззаботный взгляд на портрет матери, в глазах его отразилась застарелая обида.

— Ты… Ты был с ней близок.

— Близок? — Алек помолчал, глядя в пустоту. Потом помотал головой, прикрыв глаза длинными ресницами. — Она была для меня луной и солнцем, всем на свете, — чуть слышно сказал он через минуту. — А я был ее любимцем. — И он улыбнулся Бекки странной улыбкой.

Бекки смотрела на него, и у нее щемило сердце. В его синих глазах плескался подавленный гнев. Бесстрастный голос звучал на пределе.

— Она часто крепко обнимала меня и говорила: «Ты единственный, кто когда-нибудь меня любил, солнышко».

— Должно быть, ты был потрясен, когда она умерла.

— О нет. Я не был потрясен. Я был в ярости. Я говорил ей, чтобы она не уезжала. Там было слишком опасно. Но ее светлость, как всегда, делала то, что хотела и с кем хотела. За тебя, Джорджиана. Ты не была трусихой. Это я могу утверждать точно. — Он приподнял кофейную чашку и посмотрел на портрет. Ирония, прозвучавшая в его голосе, чем-то напомнила Бекки шпагу дуэлянта. Она видела боль в его синих глазах, так тщательно скрываемую за небрежной лихостью манер.

Она на минуту отвернулась от его горькой и такой далекой улыбки и прикрыла глаза. Если они действительно вместе в этом деле, думала Бекки, то ей следует обращаться с ним мягче. За этим безмятежным фасадом скрывается куда более чувствительный и уязвимый человек, чем ей показалось вначале.

— И все же, Алек, что бы ты ни говорил, — начала Бекки, не поднимая глаз от чашки, — не все женщины живут лишь для себя.

Он положил на стол газету и посмотрел на Бекки жестким, испытывающим взглядом. Горечь как будто ушла из его глаз.

Он улыбнулся портрету матери и произнес:

— Слышала, мама? Бекки Уорд этого не одобряет.

Через некоторое время Алек оставил Бекки отдыхать в одной из многочисленных гостевых спален, а сам занялся приготовлениями к отъезду из Лондона.

Завтра на рассвете они уедут на морской курорт в Брайтон.

Идея состояла не только в том, чтобы обеспечить безопасность Бекки, ведь казаки продолжали прочесывать улицы Лондона, разыскивая девушку. Другой целью Алека была карточная игра. Таким образом он рассчитывал выиграть деньги, необходимые для выкупа ее дома. Для этого ему надо было попасть в круг богатых игроков, делающих крупные ставки. Лондонский сезон кончился. Самые известные картежники модного света переезжали на лето в Брайтон, как делали это каждый год.

Алек считал, что, по всей вероятности, рано или поздно Курков тоже там объявится. Если сам Алек станет играть так, как он умеет, когда бывает в форме, если станет рассчитывать на свою дьявольски умную голову, а не беззаботно полагаться на богиню удачи, тогда, при небольшом везении, он хорошо подготовится к приезду князя.

Алек шел по улице и чувствовал, как воодушевляет его общая с Бекки задача. Он смотрел на мир твердым взглядом. В его походке ощущалась сила и цель. Чтобы уехать из города, требовалось добыть денег, но прежде всего он собирался навестить клубы и провести рекогносцировку.

Изучить врага.

Он намеревался послушать, что говорят в «Бруксе» и «Уайтсе», надеясь уловить какие-нибудь обрывки сплетен об одном русском князе, знаменитом герое войны.