Бекки кивнула. После столь яростного соития Бекки вдруг охватило смущение. Алек заметил, как она залилась краской, и усмехнулся. Она восхитительна, в ослеплении думал он.

— Иди сюда. — Он попытался немного привести в порядок ее разорванное платье, застегнул панталоны и с тревогой заглянул Бекки в глаза. — Хочешь поговорить сейчас?

Бекки приподняла отяжелевшие веки, поймала его взгляд.

— А ты?

Алек мрачно кивнул. Может, если он перестанет убегать от своих демонов, а смело посмотрит им в глаза, прошлое утратит свою страшную власть над ним? Да, настало время покончить с этим и открыто принять последствия прошлых поступков.

Бекки взяла его лицо в ладони, прислонилась щекой к его щеке. Ее длинные ресницы щекотали ему кожу.

— Алек, что бы это ни было, вместе мы справимся.

Он обнял ее, прикрыл глаза и стал молиться, чтобы это не оказалось просто красивыми словами, потом, держа на руках Бекки, поднялся на ноги.

Она сомкнула руки у него на шее и не отводила взгляда от его глаз, пока Алек медленно нес ее по лестнице вверх, в их летнюю спальню.

— Я вырос, привыкнув только к победам. Победы… Да, я всегда был победителем. Но видишь ли, года полтора назад я попал в полосу неудач за карточным столом. Очень… впечатляющую полосу, надо сказать.

Несколько секунд он помолчал, потом начал свое признание. Его низкий голос долетал до Бекки из плотной тени с его стороны летней кровати. Они оба переоделись на ночь, и каждый лег на свой отдельный матрас их разделенной надвое кровати, которая уже послужила молчаливым свидетелем множества ночных перешептываний.

Комнату заливал лунный свет, легкий ветерок шевелил шторы. Бекки повернулась на бок и вглядывалась в мускулистый силуэт Алека.

— «Фараон» и кости, — продолжал он, тяжко вздыхая. — Азартные игры стали для меня сладким ядом. Там нет никакой стратегии. Просто выкладывай деньги и смотри, что с ними будет. Мне нравилось выигрывать именно в таких играх.

— Почему?

— Не знаю. От этого я чувствовал себя… избранником судьбы. Возлюбленным богини удачи. Мессией, как бы абсурдно это ни звучало. — Зашуршала подушка. Это Алек покачал головой, глядя на раскинувшийся над головой балдахин. — Но, как можно догадаться, если, выигрывая, я считал это благословением, то, начав проигрывать, стал ощущать себя проклятым. Я продолжал думать, что все могу повернуть вспять. Как будто это была проверка, некое испытание. Я не желал бросать. Еще один поворот диска, одна карточная сдача. Я маниакально стремился возвратить свой золотой статус.

Он снова лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в темноту.

— Чем больше я трепыхался, стараясь поправить дело, тем хуже становилось положение. Беда уже начала обретать форму, но я отказывался признать поражение. А потом дела пошли совсем… интересно.

— Что произошло?

— Некоторые из кредиторов прослышали о моем положении и стали буквально колотить в дверь. Я занял у друзей все, что можно, и ничего не вернул. Я не мог заставить себя попросить еще хоть пенни. Даже у разорившегося картежника есть гордость. Я был так зол на себя, так себе противен! — Голос Алека зазвучал тверже. — Судебные приставы поджидали меня у дверей, чтобы оттащить в долговую тюрьму. Бекки молча слушала.

— Знаешь, я понимал, что если позволю запереть себя в тюрьме, это будет конец лорда Алека Найта, капитана лондонских повес, — цинично проговорил он. — Плохо уже и то, что удача необъяснимым образом от меня отвернулась, я проигрывал каждый день, но долговая тюрьма превратила бы меня в изгоя общества. Светская жизнь может быть пустой, но, видит Бог, другой жизни я не знаю. В то время я был не в состоянии ясно мыслить, — признался он в темноте. — А потому я пошел и сделал нечто… невероятно глупое.

— И что это было? — прошептала Бекки.

— Взял взаймы у мистера Данмайера. — Алек перекатился на бок, облокотился на подушку и лег щекой на руку. Его глаза поблескивали в серебристом свете луны. — Это подпольный делец, почти преступник. Ему принадлежит полдюжины подпольных игорных домов в Ист-Энде. Бордели. Пивные, в которых к тому же проводятся петушиные бои. Он содержит целую армию подонков, которые толкутся вокруг профессионального бокса, принимают ставки. Я знал, что связываться с ним — самоубийство, но как последнее средство спасения этот вариант имел, скажем, некую привлекательность, а потому я подписался в нижней строке — дал расписку.

— Ох, Алек. — Бекки задрожала, вспоминая о судьбах всех этих картежников. О них так часто писали газеты: кто застрелился, кто повесился, разорившись дотла. О подобных финалах писали равнодушно и спокойно, как о самом обычном деле. Дело чести, и все.

— Но я все еще не мог отказаться от надежды, — продолжал Алек. — За ссуду с меня потребовали просто возмутительные проценты, но я был абсолютно уверен, что удача непременно ко мне вернется. И вот, как только деньги Данмайера оказались в моем кармане, я расплатился с некоторыми долгами и избавился от судебных исполнителей, но когда настало время первой выплаты по займу… — Алек угрюмо покачал головой. — Я не смог заплатить.

— О Боже! — тихонько прошептала Бекки, не сводя глаз с возлюбленного.

— Данмайер не стал ждать, он тут же послал ко мне своих громил. Однажды ночью они схватили меня, когда я возвращался домой с вечеринки, один и пьяный. Я отбивался как мог, но был не в форме. Будь я трезвым, то наверняка сумел бы их проучить, но, откровенно говоря, я был пьян в стельку. Они вдоволь покуражились. Колотили меня головой об землю, потом один из них прыгнул мне на лодыжку и сломал ее — в качестве предупреждения.

— О, дорогой! — Бекки поднялась, шагнула через проход и присела на край его кровати, с удивлением и страхом глядя в лицо Алека.

Алек тоже привстал, сел на кровати, опираясь спиной об изголовье и согнув одну ногу в колене. Он по-прежнему был без рубашки.

— Я буквально уполз от них, спасая свою жизнь. Условия, которые они мне поставили, делали меня абсолютно беззащитным. Я спрятался в Найт-Хаусе. На несколько недель, пока заживали мои раны. — Алек взял Бекки за руку и опустил глаза. — Разумеется, громилы Данмайера нашли меня очень быстро. Однажды вечером я сидел на террасе и играл в шахматы с мисс Карлайл. Они подошли к ограде сада и сказали, что я не могу прятаться здесь вечно и что когда я выйду наружу, то могу считать себя покойником. К этому времени я, разумеется, пропустил еще несколько выплат.

Бекки сочувственно погладила его по плечу.

— К несчастью, Лиззи слышала весь разговор. Помнишь, я тебе про нее говорил? Подруга моей сестры.

Бекки кивнула.

— Я скрывал эту историю от всех, но она оказалась там и, конечно, все узнала. Она с такой добротой расспрашивала меня, так заботилась обо мне, пока я передвигался на костылях, что я не смог лгать ей, но взял с нее слово не рассказывать остальным. И знаешь, что она сделала?

Бекки покачала головой.

Алек был бледен, резкие черты его лица от мрачных воспоминаний заострились еще сильнее.

— Она отдала мне свое приданое, оставленное ей отцом, чтобы я расплатился с Данмайером.

Бекки положила ладонь на его руку.

— Должно быть, она очень тебя любила, — с грустью проговорила Бекки.

— Почти так же, как я себя ненавидел, — хрипло отвечал он, потом помолчал и добавил: — Правда состоит в том, что она никогда меня по-настоящему не знала. Не так, как ты. Она любила тот образ, который создала в своей голове. В конце концов она и сама это поняла, и то, что она потом нашла в Девлине, оказалось, по сравнению со мной, настоящим. В любом случае ее щедрость в тот день заставила меня почувствовать себя ничтожеством. Лиззи происходит из очень скромной семьи, и деньги, которые она предложила, составляли все ее средства. Сначала я взял их. Однако по дороге в контору Данмайера я понял, что не смогу этого сделать. И вот вместо этого я велел кучеру… поворачивать к дому леди Кампьон.

Бекки сочувственно вглядывалась в его лицо. Он на мгновение прикоснулся к ее руке, глубоко вздохнул и с видимым усилием заставил себя продолжать: