– Было чертовски отменно, Жозефина, – заявляет Джордж, звон столовых приборов о его тарелку разрывает отдаленный шум голосов. Меня вернули в настоящее, в котором Миллер по-прежнему здесь, и Нан теперь скалится на своего друга за его бестактность. – Прости, – говорит Джордж робко.

– Если вы меня извините, – столовые приборы Миллера осторожно опускаются на его пустую тарелку, после чего он прикладывает ко рту украшенную вышивкой салфетку. – Не возражаете, если я воспользуюсь вашей ванной?

– Конечно! – показывает ему Нан. – Дверь с краю от лестницы.

– Спасибо, – он встает и опускает салфетку, кладя ее на край своей тарелки, после чего задвигает стул и покидает комнату.

Взгляд Нан провожает Миллера, когда он выходит.

– Вы видели эту задницу? – шепчет она, как только он исчезает из виду.

– Нан! – я шепчу в ужасе.

– Упругая, идеальной формы. Ливи, ты позволишь этому мужчине сводить тебя на ужин.

– Веди себя прилично! – смотрю вниз на свою тарелку, замечая свой едва тронутый кусок мяса. Я просто не в состоянии есть. Такое чувство, как будто я в трансе. – Я уберу со стола, – говорю, берясь за тарелку Миллера.

– Я помогу, – Джордж делает попытку встать, но я кладу руку ему на плечо и давлю немного, призывая его оставаться на месте.

– Все нормально, Джордж. Я сама.

Он не спорит, вместо этого доливает вино в бокалы.

– Принеси ананасовый пирог-перевертыш! – кричит мне в спину Нан.

С руками, полными грязных тарелок, иду на кухню, стремясь избежать затянувшегося присутствия Миллера, хоть его больше и нет в комнате. Я не отказалась, когда он предложил поехать к нему домой, а должна была. Что я скажу Нан? Нет смысла отрицать тот факт, что он причина моих недавних перепадов настроения. Мысли никогда не были в таком беспорядке. Я ничего не контролирую, в этом нет смысла, а я не привыкла ни к одному из этих чувств. Но самой большой тайной для меня остается мужчина, который все разрушил. Непостижимый красивый мужчина, который кричит о душевной боли на всех уровнях.

Физические отношения.

Ни чувств.

Ни эмоций.

Только одна ночь.

Двадцать четыре часа, из которых я все еще должна ему шестнадцать. Это в два раза больше того, что я уже испытала – двойные ощущения и желания…двойная боль, когда все закончится.

– Я почти слышу, как ты думаешь.

Подпрыгиваю и оборачиваюсь, по-прежнему с грудой тарелок в руках:

– Ты меня напугал, – выдыхаю, кладя на столешницу столовые приборы.

– Прости, – говорит он искренне, останавливаясь за мной. Я не хочу, но отодвигаюсь. – Ты опять слишком много обдумываешь?

– Я называю это осторожностью.

– Осторожностью? – спрашивает он, становясь теперь передо мной. – Я бы это так не назвал.

Поднимаю взгляд к его лицу, но отчаянно стараюсь избегать этих глаз.

– Нет?

– Нет, – он аккуратно берет меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Я называю это глупостью.

Наши взгляды соединяются, так же, как и наши рты, но он просто накрывает мои губы своими. Нет ничего глупого в том, чтобы избегать Миллера Харта.

– Я не могу прочесть тебя, – говорю тихо, но мои слова не заставляют его беспокойно отстраниться.

– Я не хочу, чтобы меня читали, Ливи. Я просто хочу утонуть в удовольствии, которое ты мне подаришь.

Я таю от его близости, несмотря на тот факт, что его слова только подтвердили мое знание. Я тоже хочу утонуть в удовольствии, которое он мне подарит, но совсем не жажду чувств, которые придут после. Не смогу с ними справиться.

– Ты делаешь все действительно сложным.

Его рука ложится мне на талию и ползет вверх до тех пор, пока не оказывается на моей шее:

– Нет, я делаю все очень простым. Слишком долгое обдумывание все усложняет, а ты как раз думаешь, – он целует мою щеку и зарывается в шею. – Позволь мне забрать тебя в постель.

– Тогда я пересеку свои границы.

– Какие границы? – он прокладывает дорожку из поцелуев вдоль моей шеи и делает это, потому что знает – я колеблюсь. Он умный мужчина. Он овладевает моими ощущениями и, что еще хуже, моими мыслями.

– Я обещала себе не быть в милости мужчины.

В движении его губ определенно происходит небольшая заминка. Я это не выдумала. Он отстраняется от моей шеи и смотрит на меня задумчиво. Проходит много времени, достаточного для того, чтобы в мыслях всплыли все многочисленные прикосновения, которые он мне подарил. Поцелуи, которые мы разделили, страсть, которую создали вместе. Я как будто вижу все то же самое в его глазах, и это наводит на мысль: переживает ли он тоже все это снова. Наконец, он тянется и проводит костяшками пальцев по моей щеке.

– Если здесь кто-то и находится в чьей-то милости, Ливи, так это я, – его взгляд останавливается на моих губах, и Миллер не спеша приближается. А я ничего не делаю, чтобы его остановить.

Я не вижу мужчину в моей милости. Я вижу мужчину, который захотел чего-то и, кажется, готов на все ради этого.

– Нам стоит вернуться за стол, – пытаюсь отстраниться от него, отворачивая лицо.

– Не раньше, чем ты скажешь, что поедешь со мной, – он удивляет меня, оторвав от пола и усадив на столешницу. Оставив руки на моих бедрах, он наклоняется и смотрит на меня, ожидая согласия. – Скажи это.

– Я не хочу.

– Нет, хочешь, – его нос касается моего. – Ты никогда в жизни не хотела чего-то так сильно.

Он прав, только это не приобретает больше благоразумия:

– Ты очень самоуверенный.

Миллер качает головой, ласково улыбаясь, и тянется, проводя подушечкой большого пальца по моей нижней губе.

– Ты, может, и пытаешься убедить нас обоих словами, но кое-что еще говорит мне о другом, – он опускает палец в рот и посасывает его, после чего проводит влажную дорожку вдоль моего горла, по груди и животу, прежде чем его рука исчезает под моим платьем и не оказывается между моих ног. Стискиваю челюсть и выпрямляю спину, внизу живота начинает пульсировать от желания его прикосновений там. Тело предает меня по всем фронтам, и Миллеру это известно. – Думаю, я найду тепло. – На дюйм приближается к лону, и моя голова падает вперед, касаясь его лба. – Думаю, почувствую влагу. – Его палец скользит между моих складок и размазывает влагу. – Думаю, если войду в тебя сейчас, твои мышцы жадно сожмут меня и никогда не отпустят.

– Сделай это, – слова бездумно срываются с губ, руки поднимаются и впиваются в его предплечья. – Пожалуйста, сделай это.

– Я сделаю, все что захочешь, но только в своей постели, – он жестко целует меня в губы и убирает свою руку, одергивая подол платья. – У меня хорошие манеры. Я не выкажу такое неуважение к твоей бабушке, взяв тебя прямо здесь. Сможешь контролировать себя, пока мы едим ананасовый пирог?

– Смогу ли я себя контролировать? – спрашиваю запыхавшимся шепотом, смотря вниз на его стояк. Мне даже не нужно было смотреть. Он большой и упирается в мою ногу.

– Я борюсь, поверь мне, – он поправляет свою одежду и снимает меня со столешницы, после чего аккуратно перекидывает мои волосы за плечи. – Давай посмотрим, насколько быстро я смогу съесть ананасовый пирог. Тебе для ночевки нужно собрать сумку?

Нет, на самом деле, не нужно. Хочу, чтоб он забыл о своих манерах. Зря пытаюсь привести в порядок свое подавленное состояние, но весь жар внутри живота приливает к лицу при мысли о лицах Нан и Джорджа.

– Возьму кое-какие вещи после десерта.

– Как пожелаешь, – он кладет ладонь мне на шею и ведет из кухни, тепло его руки усиляет мое желание. Я так его хочу. Хочу этого загадочного мужчину, который то прекрасно себя сдерживает, то теряет все свои манеры. Мошенник, вот кто он.

Актер.

Самолюбивый мужчина в костюме джентльмена.

Что делает его самым злейшим врагом для моего сердца

– Вот и они! – заявляет Нан, вскочив с места. – Где же ананасовый пирог-перевертыш?

– Оо! – я собираюсь развернуться, но быстро понимаю, что с рукой Миллера, по-прежнему крепко сжимающей мою шею, я никуда не пойду.