Начинает взглядом блуждать по моему обнаженному подвешенному телу, явно пытаясь решить, с чего начать. А потом, после секундного разглядывания верхней части бедер, он кладет руку на бедро и начинает двигать ею вверх до тех пор, пока едва уловимо не касается клитора. Делаю глубокий вдох и задерживаю воздух. Это действие довольно нежное, но я не тешу себя иллюзиями, что мне будут поклоняться.

- У меня есть правила, - говорит он не спеша, погружая в меня свои пальцы и выбивая из легких весь воздух. – Ты ко мне не прикасаешься. – Он отстраняется и пальцами проводит по моей нижней губе, размазывая повсюду мою же влажность, а потом наклоняется ко мне так близко, насколько это возможно. – И я не целуюсь.

Впитываю его жестокий взгляд и резкие слова. Связанные руки не дают к нему прикоснуться, но его губы близко, так что я тянусь в попытке их захватить. Он отстраняется, качая головой, а потом руками цепляется за мои бедра и прижимает меня к своему телу. Словно одержимый, он насаживает меня на себя с грудным рыком, заполняя меня всю, нет ласковых прикосновений или слов, он просто берет меня. Я кричу в шоке от его безжалостных движений, ногами бессильно за него цепляюсь, но он не дает мне времени привыкнуть. Он приподнимает мое тело и снова резко насаживает на себя. Совершенно беспощадно. Задает непростительно быстрый и жесткий ритм, разрывая меня снова и снова, раз за разом, матерясь и рыча с каждым рывком. Моя голова опустела, крик стал громче, а тело в шоке. Это больно, но по мере того, как он продолжает вколачиваться, дискомфорт уходит, а удовольствие начинает нарастать, от чего мое обезумевшее сознание приходит в отчаяние.

- Миллер! – стону, дергаюсь и тяну запястья в тщетной попытке освободиться. Мне нужно его почувствовать, но он меня игнорирует, его хватка усиливается, толчки становятся сильнее. – Миллер!

- Замолчи, нахрен, Оливия! – рычит он, сопровождая свой холодный приказ сильным вколачиванием в мое тело.

Каждой беспомощной мышцей шеи пытаюсь удержать обмякшую голову, поднимаю её и нахожу полный решимости взгляд синих глаз. Он кажется сумасшедшим и абсолютно отрешенным, как будто головой он не здесь, а тело действует инстинктивно. В глазах нет ничего. Мне они не нравятся.

- Поцелуй меня! – стону я, желая вызвать чувства, которые, знаю, там. Это невыносимо, и не из-за его беспощадных в меня вколачиваний, а из-за отсутствия нашей обычной связи. Её вообще нет, а она мне нужна, особенно когда он берет меня так агрессивно. – Поцелуй! – Теперь уже кричу ему в лицо, но он только сильнее сжимает мои бедра и толкается в меня сильнее, капельки пота стекают по его лицу. Мое удовольствие исчезло. Я не получаю ничего, за исключением предшествующей боли, которая вернулась, только теперь больно физически и эмоционально. Больше не держусь за перекладину, позволяя коже ремня врезаться в мою плоть, и его хватка на моих бедрах калечит кожу. Но больше всего болит сердце. Я больше не чувствую уютной безмятежности или безопасности, и его отказ позволить мне поцеловать его просто убивает. Он точно знает, что делает. И сделать это просила его я.

Закрываю глаза и запрокидываю голову, не желая больше видеть его лицо. Я его не узнаю. Это не тот мужчина, в которого я влюбилась, но я не прекращаю это, потому что в самом извращенном смысле, это поможет мне отпустить Миллера Харта, и тот факт, что он не ругает меня за то, что прячу от него свое лицо, только разжигает боль еще больше. Причины принять такое глупое решение – всё, о чем я могу думать теперь, отстранившись и приняв его грубость. Думаю обо всех любящих словах, которые он мне говорил, обо всех ласковых прикосновениях, которые мне дарил.

Я никогда не сделаю меньшее, чем поклонение тебе. Никогда не воспользуюсь пьяной девушкой. Каждый раз, когда я буду обладать тобой, Ливи, ты запомнишь. Все и каждый момент запечатлеются в этой прекрасной головке навсегда. Каждый поцелуй. Каждое прикосновение. Каждое слово.

Громкий рык Миллера заставляет меня вздрогнуть в комнате, холодной и неприветливой, несмотря на теплоту и роскошь обстановки. И что-то странное происходит – что-то, что за пределами моего контроля. Я шокирована, тело живет своей жизнью и отвечает на его яростные толчки. Я кончаю. Только он проходит без намека на удовольствие. Он атакует меня последним круговым движением разрывающих толчков, потом он приподнимает меня, входя под лучшим углом, после чего кончает с пронзительным рыком, разлетающимся по комнате. Он остается во мне и запрокидывает голову, грудь вздымается под яростными вдохами, по шее стекают капельки пота. Оцепенела. Не чувствую ни боли от врезающейся в руки кожи, ни агонии, разрывающей сердце.

Любого мужчину, который позволит себе меньшее, чем поклонение тебе, надо, нахрен, пристрелить!

Он отталкивает от себя мои ноги, и он отстраняется от меня быстро, но не начинает меня отвязывать. Он оставляет меня, тихо матерясь, и уходит в ванную, яростно хлопнув за собой дверью.

Все пропавшие от этой встречи эмоции поднимаются, когда я начинаю всхлипывать. Голова становится тяжелой, подбородок соприкасается с грудью, а я даже не нахожу в себе сил избавить себя от боли в запястьях, забравшись обратно на кровать. Я просто вишу безжизненно, тело содрогается от рыданий.

Разрушена.

Опустошена.

Слышу звук открывающейся двери, но держу голову опущенной. Не могу смотреть на него и не могу позволить ему увидеть, что я сломалась. Я подстрекала его, раздвигала его границы. Он прятал от меня этого мужчину. Он всё время вынужден был себя контролировать.

- Блять! – гавкает он, и я поднимаю отяжелевшую голову, чтобы увидеть, как он смотрит в потолок. Его черты искажены…встревожены. Он испускает еще один бьющий по ушам рык и разворачивается, отправляя кулак в дверь ванной, треснувшее дерево падает на пол.

Сдерживаемые рыдания срываются с губ, и подбородок снова касается груди.

- Ливи? – Его голос стал мягче, но это не облегчает моего скверного состояния, когда я чувствую его руки, работающие на моих запястьях. Он обвивает рукой мою талию, поддерживая, пока развязывает ремень, и я шиплю от боли, когда руки безвольно падают вдоль тела. – Ливи, отпусти гребаную перекладину! – Он усаживает меня на край постели и опускается предо мной на колени, убирая волосы так, чтобы видеть меня. Поднимаю взгляд, встречаясь с его глазами. Лицо в слезах, и Миллер просто расплывается перед глазами, но ужас на его лице очевиден, даже сквозь искаженное зрение. – О Боже. – Он берет мои запястья, поднося руки ко рту, и снова и снова целует костяшки пальцев, боль обжигает кожу от его прикосновений, еще больше искажая его лицо. Переместив руки к локтям, он молча изучает злосчастные рубцы до тех пор, пока я не вырываю руки и не поднимаюсь на подкашивающиеся ноги. – Ливи?

Не обращаю внимания на беспокойство в его голосе и поднимаю свои трусики, натягивая их так быстро, как только позволяют обмякшие конечности.

- Ливи, ты что делаешь? – спрашивает он, появляясь передо мной, в поле моего зрения.

Поднимаю взгляд, встречаясь с паникой и неуверенностью.

- Я ухожу.

- Нет. – Качает головой и кладет руки мне на талию.

- Не трогай меня! – кричу, отскакивая, чтобы от него отгородиться. Я этого не вынесу.

- Господи, нет! – Он хватает с пола мое платье и прячет за спину. – Ты не можешь уйти.

Ошибается. На этот раз мне будет легко уйти от него.

- Могу я получить свое платье?

- Нет! – Швыряет его через всю комнату и снова берет меня за талию. – Ливи, тот мужчина не я.

- Уйди! – Вырываюсь из его хватки и иду туда, где приземлилось мое платье, но он меня опережает. – Прошу, отдай мне платье.

- Нет, Ливи. Я не дам тебе уйти.

- Никогда больше не хочу тебя видеть! – кричу ему в лицо, от чего он вздрагивает.

- Пожалуйста, не говори так, - умоляет он, а я пытаюсь вернуть платье. – Ливи, это не будет твоим последним обо мне воспоминанием!

Вырываю платье, хватаю сумочку и туфли, полуобнаженная выбегаю из комнаты, оставляя Миллера сражаться со своими боксерами. В голове гудит, тело лихорадит, когда я забегаю в лифт и кулаком жму все кнопки, которые только вижу, не удосуживаясь тратить время на поиски одной нужной.