— Ты хоть что-то сохранила в памяти, а у меня и этого нет. Я в городском приюте росла, — Ким равнодушно пожала плечами, — а там ни камышей, ни тумана над рекой. Никакой разницы с монастырем Россы нет. Разве что на зиму не укладывают спать.

Изгнанные всегда с тоской вспоминали тот лень, когда проклятая магия проснулась, и за ними пришла Темная Стража, чтобы отправить в изгнание. Тосковали все. Кроме Ким. Она не жалела о своем прошлом. Да и о чем жалеть, если жизнь в приюте каждый день напоминала войну? Кто старше и сильнее, тот и прав, а сильной у нее быть не получалась. Слишком маленькая, слишком худенькая и бледная, чтобы отстоять свое место.

…День, когда магия пришла, навсегда отпечатался в ее памяти.

На улице бушевала гроза, дождь лил как из ведра, захлестывая под старую крышу, и гремело так, что стены тряслись. Сквозь нескончаемые раскаты с улицы донеслись голоса и смех мальчишек, а потом раздался дикий визг, переходящий в жалобное скуление. Она подскочила к окну, пытаясь рассмотреть сквозь мутную пелену, что происходит во дворе.

Большом Сэм и его прихвостни, насквозь сырые, но отвратительно счастливые и довольные, мучали старого приблудного сна. Он уже не мог встать на перебитых лапах и нелепо барахтался в грязи по-собачьи рыдая, а потом сжался в комок и затих. Сэм еще раз пнул его по выступающим ребрам, затем схватил за хвост и потащил к мусорной куче.

Тогда Ким не выдержала. Выскочила из своей комнаты и со всех ног побежала на улицу. В груди пекло, перед глазами стояла пелена слез, и она думала лишь о том, что ей надо добраться до умирающего пса.

Она нашла его на куче, наполовину заваленного мусором и отходами. Он был еще жив, из глаз катились крупные слезы, смешиваясь с дождем и теряясь в жесткой шерсти.

Увидев девочку, он едва слышно зарычал.

— Тише, тише, Дружок.

Он узнал ее, слабо вильнул перебитым хвостом и тут же заскулил от боли.

— Потерпи, маленький, потерпи, — она забралась на кучу и опустилась рядом с ним на колени. Руки дрожали, когда прикоснулась к шишковатой, неровной голове. Было очень больно. За него. Эта боль требовала выхода, давила, душила, выворачивала наизнанку, звала за собой.

И тогда случилось это.

Ким закрыла глаза и, не понимая, что делает, позволила этой боли хлынуть наружу. Ладони нагрелись, пустота в груди наполнилась чем-то горячим и пульсирующим. Дрожавший пес затих…а спустя минуту поднялся, благодарно лизнул ее в щеку и убежал.

— Ведьма! — раздался крик, разрушающий волшебство момента, — малявка Ким — ведьма!

Пацаны вернулись, чтобы добить собаку и стали свидетелями того, как Ким ее спасла.

— Не трогайте ее, вдруг заразная! — Сэм никогда не отличался смелостью и сейчас отступал за спины остальных мальчиков, а потом и вовсе бросился к дверям, вопя во весь голос, — ведьма!

Тем же вечером Темные Стражи пришли в приют и молча забрали перепуганную девочку. Никто не вышел ее проводить, никто не заступился, да и не расстроился — лишние рты в приюте были не нужны.

Следующий рассвет Ким встречала уже в монастыре Россы. Ее переодели в серое платье послушницы, выделили койку в общей спальне и познакомили с остальными. В монастыре жили женщины разных возрастов, и у каждой из них была магия. У кого-то лишь слабые отголоски, а у кого-то полыхала во всю силу. Кто-то мог взглядом разжечь огонь в камине, кто-то вызывал дождь, а она могла лечить. Исцеляла легкие порезы, ушибы, головную боль и бессонницу, но такого потока, как тогда, с дворовым псом у нее больше не было. Дар будто испугался сам себя и затих.

— Это последний. — Манила с трудом отодвинула от себя тяжелый котел. На его начищенных боках действительно можно было рассмотреть свое отражение.

— Да, — Ким поднялась с пола, вытерла ладони о подол и направилась к окну, — я вылезу здесь, а ты зови Харли. Встретимся у купальни.

— Спасибо, за помощь.

Предбанник в купальне уже начал остывать.

— Поторопитесь, — гаркнула смотрительница, когда девушки вошли внутрь, — чтоб до блеска себя отмыли. Приду, проверю!

Ким аккуратно разделась, привычно сложила свои вещи ровной стопкой на узкой лавке и зашла внутрь, туда, где над дубовыми бочками клубился пар. Все остальные уже помылись, поэтому горячую воду можно было не экономить. Она оттёрла себя до скрипа, несколько раз промыла волосы, старясь не морщится от запаха серого мыла.

— Оно воняет, как подстилка в козьем хлеву, — бухтела Манила, отплевываясь от воды.

— Не ворчи.

Девушки закончили омовение, надели свежую одежду и под пристальным взглядом Харли вышли на улицу.

От купальни до жилого дома они бежали, кутаясь в тонкие курточки и пытаясь хоть как-то укрыться от пронизывающего ветра.

— Девочки, давайте быстрее, — торопила их толстая Полли, — все уже легли! Завтра такой день. Такой день!

Ким, не раздеваясь, юркнула под тонкое одеяло, свернулась клубочком, пытаясь согреться. Ее трясло то ли от холода, то ли от нервов, которые звенели словно натянутая тетива. Завтра действительно всех ждал важный день.

С самого утра в монастыре началась суматоха. Впопыхах доделывали то, что не успели сделать осенью. Послушницы бегали с поручениями, смотрительница Харли охрипла, раздавая поручения, и только старая йена наблюдала за всеми со спокойной, немного грустной улыбкой.

К обеду все было готово. Обитатели монастыря собрались в большом зале за богато накрытыми столами. Здесь было и тушеное мясо, и запечённый картофель, и овощи жареные на открытом огне, и даже яблочные пироги с тонкой хрустящей корочкой и пудинг с воздушными завитками сливок. Каждой досталось по бокалу терпкого гранатового вина, густого и темного словно кровь, и по несколько маленьких круглых марципанов, облитых горьким шоколадом.

Было вкусно…. И как-то тревожно.

В этом году Ким никак не удавалось успокоиться. Сердце сжималось от тревожных предчувствий, и дурные предзнаменования виделись в каждой мелочи. В том, как отчаянно ветер бился в окна, в крике вороны, провалившейся в дымоход, в упавшем на пол ноже.

Даже на молитве, когда все стояли на коленях перед образом Трехликой Матери, в ее душе клубилось смятение. И сколько бы Ким не пыталась отрешиться, отвлечься от тревог, желанное умиротворение так и не приходило.

Хуже того, когда пришло время спускаться в подвалы Обители Сна, ее начало потряхивать. Она не могла смотреть на спокойные улыбки остальных и первые за все время, проведенное в Долине боялась наступления зимы и того, что могло придти вместе с ней.

С первой звездой обитательницы монастыря отправились в Обитель Сна. Это была небольшая деревянная хижина, стоявшая чуть в стороне от жилых домов. Три окна на первом этаже и еще одно небольшое на чердаке под односкатной крышей. Со всех сторон лачуга была обвешана защитными амулетами, оберегами для отвода глаз, а над дверью белым светила печать Трехликой.

Женщины, облаченные в длинные серые плащи, входили внутрь стройной вереницей, сохраняя торжественное молчание, не торопясь, и каждая, аккуратно касалась печати, прося защиты у богини.

Ким шла следом за сонной Манилой. Та объелась, напилась и теперь слегка поматывалась из стороны в сторону, мечтая лишь о том, как бы поскорее добраться до своего миар-тана.

— Сейчас как завалюсь, как захраплю.

— Тише ты! — цыкнула на нее пожилая женщина с длинной косой.

Первый этаж был сумрачный и пустой. Под ногами скрипели пыльные половицы, где-то под потолком уныло поскрипывала невесть откуда взявшаяся цепь, а в углу зиял спуск в подвал. Оттуда лился приглушенный розовый свет и доносился тонкий аромат распустившихся цветов.

Придерживаясь одной рукой за шершавую стену, Ким аккуратно спустилась вниз, привычно испытывая трепет перед этим местом.

Под крошечной избушкой прятался огромный земляной подвал, с высоким потолком и стенами, увитыми древесными корнями. Несмотря на отсутствие окон, здесь всегда было светло как днем. Это мягкое, нежное, едва трепещущее свечение исходило от миар-танов.