– А чего я буду уезжать отсюда? Чтобы все было так, как им хочется? Я им здесь не нужна, а я останусь. Останусь всем назло. Сволочи! Свиньи! Я всех тут в Лимстоке ненавижу. Они все думают, что я – безобразная дурочка! Покажу! Я им…

Это был детский глупо патетический приступ ярости. Я услышал чьи-то шаги по гравию за углом дома. Встаньте, – свирепо прошипел я. – Идите в дом – вот туда через гостиную. И бегом в ванную! Умойте лицо! Быстро!

Она неловко вскочила и проскользнула через французское окно в комнаты почти в тот же момент, когда из-за угла появилась Джоан.

Я сообщил Джоан, что Миген будет обедать с нами.

– Отлично, – ответила она, – Миген я люблю, хоть она и похожа на подкидыша, словно бы ее когда-то нашли на пороге виллы. Но она занимательная.

До сих пор я почти не упомянул о канонике Калтропе и его жене. А ведь как он, так и его жена стоят упоминания. Своеобразные люди. Я еще не встречал человека такого же далекого от будничной жизни, как Калеб Дейн Калтроп. Его мир – это книги и рабочий кабинет. Зато миссис Калтроп всегда прекрасно ориентировалась в любой ситуации. Хотя советы она давала нечасто и никогда ни во что не вмешивалась, для беспокойной совести городка она была чем-то вроде всеведущего господа бога.

Она остановила меня на Хай-стрит через день после того, как у нас обедала Миген. Меня удивило это – еще бы нет – потому что походка миссис Калтроп напоминала скорее бег, чем обычный человеческий шаг, что еще больше подчеркивалось ее бросавшимся в глаза сходством с гончей. А поскольку глаза ее были всегда устремлены к какой-то отдаленной точке на горизонте, вам казалось, что человек, которого она в действительности ищет, где-нибудь милях в полутора перед вами.

– О! – сказала она. – Мистер Бертон!

Она произнесла это с легким оттенком торжества, как человек, решивший исключительно хитрую головоломку. Против того, что я и впрямь мистер Бертон, возразить было нечего, и миссис Калтроп, отведя взгляд от горизонта, постаралась остановить его на мне.

– Не знаете, почему это я именно с вами хотела поговорить?

Тут я ничем не мог помочь. Она стояла и хмурилась в глубокой растерянности.

– О чем-то отвратительном, – добавила она.

– Прошу прощения, – ответил я удивленно.

– Ага! – воскликнула миссис Калтроп. – Анонимные письма! Каким образом они появились тут одновременно с вами?

– Ну, нет, – запротестовал я, – они тут были и до нас!

– До вашего приезда никто не получал тут никаких анонимных писем, – с укоризной произнесла миссис Калтроп.

– Получали, получали. Все это уже было в полном разгаре.

– О боже, – вздохнула миссис Калтроп. – Мне это не нравится!

Она стояла со взглядом, устремленным куда-то далеко, в неизвестное.

– Ничего не могу поделать, – сказала она, – у меня такое ощущение, что за всем этим прячется какое-то зло. Мы здесь не такие. У нас здесь есть и зависть, и злорадство, и фальшь, и всякие мелкие грешки – но я не представляла, чтобы здесь был кто-то, способный писать эти анонимные письма. Нет, этого я не представляла. А меня это беспокоит, потому что я должна была бы знать.

Ее быстрые глаза вернулись с горизонта и встретились с моими. В них была озабоченность и неподдельное детское удивление.

– Почему вы должны были бы знать? – спросил я.

– Обычно я знаю обо всем. Я всегда считала это своим долгом. Мой муж Калеб читает хорошие, правильные проповеди и отправляет службу в церкви. Это его Долг как священника. Но если священник вообще должен жениться, то я считаю, что его жена должна знать, о чем думают и что чувствуют люди в его приходе – даже и тогда, когда помочь ничем не можешь. А я сейчас понятия не имею, кто бы мог…

Она помолчала и добавила рассеянно:

– Такие глупые письма…

– Быть может.., и вы.., тоже получили?

Мне было немного стыдно за свой вопрос, но миссис Калтроп ответила совершенно естественно, лишь чуть шире, пожалуй, раскрыв глаза:

– О да, два; или нет – три Я уж точно и не помню, что в них было. Какие-то страшные глупости о Калебе и заведующей школой. Сплошные глупости, потому что Калеб совершенно не умеет флиртовать. Никогда не умел, Его счастье, что он стал священником.

– Разумеется, – кивнул я, – разумеется.

– Калеб мог бы быть святым, – сказала миссис Калтроп, – не будь он слишком большим интеллектуалом.

Я не чувствовал себя вправе отвечать на это критическое замечание, да у меня и не было на это времени, потому что миссис Калтроп продолжала с достойной удивления логикой перескакивать от мужа к анонимным письмам:

– Здесь происходит столько скандалов и неприятностей, о которых могло бы быть написано в этих письмах – но не написано. Именно это для меня загадка!

– Я бы не сказал, что они очень сдержаны, – заметил я с горечью.

– Однако похоже на то, что их автор ничего не знает. Ничего о том, что здесь происходит.

– Вы так думаете?

Быстрые, беспокойные глаза встретились с моими.

– Разумеется. Здесь ведь множество скандалов и скандальчиков – масса вещей, которые люди стараются скрыть. Почему автор не пишет ни о чем таком? – Она помолчала, а потом прямо спросила:

– Что было в письме, которое вы получили?

– Автор подозревал, что Джоан мне не сестра.

– А она – сестра? – спросила миссис Калтроп без всякой застенчивости, с дружелюбным любопытством.

– Конечно, сестра. Миссис Калтроп кивнула:

– Видите, именно это я и имею в виду. Я бы сказала, что существуют другие вещи…

Ее светлые глаза смотрели на меня задумчиво, с бесстрастным выражением, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Калтроп.

В жизни каждого из нас есть тайные главы, и все мы надеемся, что никто никогда о них не узнает. Я же чувствовал, что миссис Калтроп читает во мне, как в раскрытой книге.

Впервые в жизни я обрадовался, услышав за своей спиной бодрый голос Эме Гриффит:

– Хелло, Мод! Вот хорошо, что я тебя встретила. Хочу предложить перенести дату благотворительного базара. Доброе утро, мистер Бертон!

Она продолжала:

– Мне еще надо заскочить в магазин и оставить там заказ, а потом, если не возражаешь, пойдем вместе в Женский союз.

– Да, да, отлично, – кивнула миссис Калтроп.

Эме Гриффит вошла в магазин, а миссис Калтроп вздохнула:

– Бедняжка.

Я был поражен. Неужели она жалеет Эме?

– Знаете, мистер Бертон, мне по-настоящему страшно.

– Из-за этих писем?

– Да, знаете, это означает.., это должно означать…

Она замолчала, погрузившись в свои размышления. Глаза ее сузились. Потом она проговорила медленно, как человек, старающийся решить какую-то сложную задачу. – Слепая ненависть.., да, слепая ненависть. Но и слепец может по чистой случайности угодить прямо в сердце. – А что потом, мистер Бертон?

Это мы должны были узнать еще прежде, чем закончился день.

Партридж, которая умеет наслаждаться каждой сенсацией, пришла на следующий день с самого утра в комнату к Джоан и с очевидным удовольствием сообщила ей, что накануне вечером миссис Симмингтон покончила с собой.

Джоан, толком еще не проснувшаяся к тому времени, сразу же пришла в себя и перепугано села в постели.

– Ох, Партридж, это ужасно!

– Ужасно, барышня. Стыд и позор – лишить себя жизни. Даже если ее довели до этого, беднягу.

Джоан инстинктивно почувствовала правду, и ей стало не по себе.

– Неужели?.. – спросила она взглядом, и Партридж кивнула.

– Правда, барышня. Одно из этих мерзких писем.

– Какой ужас, – прошептала Джоан. – Какой ужас. И все же не понимаю, зачем ей было кончать с собой из-за такого письма.

– Похоже, что в этом письме что-то было правдой, барышня.

– Но что?

Однако на этот вопрос Партридж не хотела или не могла ответить. Джоан пришла ко мне в комнату бледная и напуганная. Происшедшее казалось тем ужасней, что миссис Симмингтон не принадлежала к людям, с мыслью о которых связывается представление о какой – либо трагедии.