Наступила неловкая пауза. Степнячка не знала, что делать, и в мозгу не было ни одной мысли на этот счет, а вертелись только картины пробития груди дубовым колом — традиционной норрайской казни за конокрадство. Оруженосец тоже не мог сообразить, что происходит, и насколько может быть для него опасным это маленькое, грязное, как черт, существо неопределенного пола.

Асель уже почти взяла себя в руки и, видя, что сбежать не выйдет, готовилась пасть на колени и просить пощады, когда во двор высыпали рыцари и оруженосцы и учинили такой шум и тревогу, что из своих укрытий разом высунулись и лучники, и в дым пьяные алебардщики. Пока все пытались сообразить, что происходит, Сигвальд схватил Асель за шкирку и, прижав ее к себе, ударил лошадь пятками с такой силой, что она пронеслась мимо Скага и его товарища быстрее, чем они успели поднять свои алебарды. Тем временем оруженосцы бросились к конюшням, стараясь как можно быстрее оседлать лошадей, чтобы пуститься в погоню.

Завершающий аккорд этого вечера сыграл паровой котел, не очень удачно спроектированный инженером — он не был рассчитан на то давление, что задал ему кочегар, потому фыркнул, булькнул и оглушительно взорвался, выбросив на улицу через маленькое окошко несколько осколков и поток перегретого пара. Непривычные к таким представлениям лошади взбесились, и не было никакой возможности их успокоить. Это дало возможность беглецам скрыться в лесу, по счастливой случайности не поймав ни одной стрелы, которыми их осыпали со стен лучники.

Демгард Бериар был в таком бешенстве, что у него носом пошла кровь, спасая от удара и скоропостижной смерти. Однако, вместо того, чтобы успокоиться и прилечь, он стоял на пороге замка и разражался такими проклятиями, что казалось, будто от потока ненависти небо рухнет на землю. Когда ему надоедало слать проклятия, он раздавал приказы всем вокруг, и большинство из них было направлено на отрывание конечностей и других частей тела беглецам. Когда заканчивались приказы, он вопрошал стоящего рядом бледного Кеселара, какого черта тут происходит, а потом снова проклинал все на свете.

Лошадь под Сигвальдом уже начала храпеть, но он этого не замечал и все подгонял ее, хоть она и так уже неслась с максимально возможной для лошади скоростью. Он все так же прижимал Асель к груди, и у нее появились мысли, не пытается ли он просто сломать ей ребра, тем более, что для этого были все условия — его хватка с каждой минутой становилась все крепче.

Асель, видя что дело из рук вон плохо, решила спасать себя и лошадь от верной гибели в руках этого безумца: когда ей наконец-то удалось высвободить руку, она с силой ударила Сигвальда в челюсть, сбив с него шлем, который он в спешке не успел застегнуть. От неожиданности он ослабил хватку, и Асель, неловко соскользнув, упала на землю, чудом не попав под копыта лошади.

Сигвальд остановился, вглядываясь в лесную тьму — дождь поутих и лишь слабо шуршал по листьям, погоня осталась далеко позади, лес стоял недвижимый и безмолвный. Бывший уже оруженосец слез с лошади и, ведя ее под уздцы, вернулся к тому месту, где с него слетел шлем. Там его уже ждала Асель:

— Идиот! Из-за тебя меня чуть не убили! Какого черта тебе понадобилась именно эта лошадь?

Она была просто вне себя, и не найдя больше слов для образного описания ситуации и оторопевшего Сигвальда, просто с силой пнула его в колено, да так удачно и с такой силой, что бедный парень чуть не взвыл от боли, на секунду бросив поводья. Этой секунды было достаточно, чтобы Асель успела вскочить в седло и ускакать в неизвестном направлении, бросив своего недавнего спутника на лесной дороге.

Он все еще не мог отдышаться и сердце в его груди стучало с силой кузнечного молота, но сознание стало проясняться и Сигвальд с ужасом понял всю безвыходность ситуации. Внезапно нахлынувшая на него смертельная усталость валила его с ног, но он знал, что сейчас не время для привала, и что минутный отдых грозит превратиться в вечный покой, ибо, скорее всего, люди демгарда уже прочесывают лес и скоро заглянут в каждую нору, чтобы найти беглеца.

Сигвальд брел в чаще леса, тяжело опираясь на длинную палку и заглядывая под каждый куст в надежде найти себе убежище. Скоро путь ему преградило огромное дерево, вывороченное с корнями ветром, бушевавшим несколько часов назад. Корневище представляло собой не ахти какое укрытие, но идти дальше он уже не мог, потому, отшвырнув свой посох подальше, Сигвальд забрался в канаву, оставленную деревом и стал ожидать развития событий.

Впрочем, они не заставили себя долго ждать — через несколько минут он услышал топот, лошадиное ржание и человеческие голоса, которые стремительно приближались. Сигвальд принялся горячо и искренне молиться всем духам, чтобы они не дали его найти, и на секунду ему даже показалось, что корни дерева сплелись между собой и опустились к земле, но он списал это на больное воображение, отчаянно хватавшееся за жизнь.

Скоро пришли люди, которые в самом деле заглядывали под каждый куст, но ни один из них не заметил притаившегося Сигвальда, который старался не дышать и боялся, что преследователи услышат слишком громкое биение его сердца. Но скоро они потеряли интерес к этому участку леса и двинулись дальше, а несчастный беглец остался лежать там, провалившись в глубокое забытье.

—

ГЛАВА 2

ОТНОИТЕЛЬНО ЧЕСТНЫЕ ЛЮДИ

Сигвальд очнулся незадолго до рассвета, но в лесу было еще темно, как ночью. Первым делом он по привычке хотел протереть глаза, чтобы проснуться окончательно, но замерзшие пальцы вместо век нащупали холодную поверхность шлема. Пару секунд он не мог понять, где он и что с ним, но очень скоро Сигвальд с содроганием припомнил события вчерашнего вечера. Из своего укрытия он не видел посеревшего неба и не знал, сколько времени прошло с того момента, как он отключился, потому прислушался к звукам, доносившимся извне.

Не услышав ничего, кроме шелеста листьев и отдаленного щебетания птиц, Сигвальд прислушался к себе — руки и ноги окоченели до состояния несгибаемости суставов, да и сам он замерз так, что любой другой на его месте подхватил бы воспаление легких и умер. Но детство и юность, проведенные в суровых условиях севера, гены, доставшиеся ему в наследство от десятков поколений чистокровных северян, и просто отменное здоровье сделали свое дело, и ему были не страшны такие пустячные холода.

С трудом выбравшись на поверхность, он увидел очаровательную картину: лес выглядел так, будто по нему прошлось большое стадо перепуганных лосей — сломанные ветки, помятый молодняк, взъерошенные палые прошлогодние листья и вывороченные деревья были немым свидетельством бесчинств бушевавшего ночью урагана и десятка демгардских солдат, занимавшихся сыскной деятельностью всю ночь напролет.

Хоть Сигвальд в целом и не представлял, как жить дальше, но одно он знал абсолютно точно — оставаться на месте нельзя ни в коем случае, потому что даже его здоровье не безгранично и, уж тем более, оно не дает иммунитета против голода. "Надо было вчера наедаться на пиру", — с досадой думал он, продираясь наугад сквозь заросли.

Это оказалось не таким уж простым делом — плащ с налипшей на него грязью постоянно цеплялся за все, что встречалось на пути, напитавшийся водой дублет казался тяжелым и неудобным, промокшая нательная рубаха облепила Сигвальда холодной паутиной.

Ямки и норки постоянно попадались под ноги, торчащие корни явно хотели заставить Сигвальда полежать на земле носом вниз, и один раз им это почти удалось — он чуть было не расшиб голову о пень, но вовремя выставил руки вперед, предотвратив удар.