Новоиспеченный конвоир понятия не имел, что такое сделалось с Оди, но все же решил доиграть свою роль до конца — подойдя к несостоявшемуся беглецу, он выругался, довольно грубо поставил его на ноги и наградил символическим, по его мнению, ударом по ребрам.

Все время, оставшееся до конца процедуры изъятия "вещественных доказательств", Оди простоял смирно, заметно понурившись и шмыгая носом, из которого все еще текла кровь, заливая подбородок и капая на рубашку. Он больше не предпринял никаких попыток к бегству, поскольку большая и тяжелая, как свинец, ладонь Сигвальда лежала на плече инженера, держа его железной хваткой.

Закончив со сбором вещей, Сигвальд вывел Оди на улицу, принеся хозяину таверны формальную благодарность за помощь в поимке нарушителя спокойствия демгарда; трактирщик в свою очередь, закрыв двери за непрошеными гостями, принес искреннюю благодарность небесам за то, что солдат не прихватил ничего лишнего по старой доброй традиции.

Сохраняя суровый вид и глубокое молчание, Сигвальд вел безвольно шагавшего Оди по дороге до тех пор, пока они не отошли на достаточное расстояние от нескромных глаз, наблюдавших за ними с превеликим интересом. Когда они свернули с дороги в лес, Оди снова занервничал, и на этот раз инженер разразился длинной тирадой хитрым образом скомбинированных технических терминов, которые он использовал как ругательства, придав им соответствующую случаю интонацию. Несмотря на цензурность каждого слова в отдельности, все вместе это звучало так, что мог бы позавидовать лучший портовый грузчик.

— Да что с тобой такое? — воскликнул Сигвальд, остановившись. — Ты что, припадочный?

— Всё, всё пропало! Я ведь доверял тебе! Как же так?.. – Оди горестно затряс головой.

Пожав плечами, Сигвальд молча развязал инженеру руки и бросил мешок с его вещами, а сам пошел искать в кустах свой плащ. Только сейчас Оди заметил, что они вернулись на то же место, где он еще недавно болтался на суку.

— Ч-что происходит? – спросил совершенно растерявшийся инженер.

— Это ты потрудись мне объяснить, на кой черт ты устроил всю эту комедию?

— Так что… ты разве не солдат демгарда Канетмака? Нет? Точно? А откуда тебе известно о том, что я напортачил с котлом?

Поняв наконец, чем вызвано странное поведение Оди, Сигвальд от души рассмеялся.

— Так это твоих рук дело? — спросил воин, снимая шлем. — Меня зовут Сигвальд из Ралааха, и я слышал, как взрывается твое изобретение, когда бежал из замка демгарда.

— Бежал? – переспросил удивленный Оди.

— Да. Твоя машина спасла мне жизнь, когда взорвалась — у Бериара появилось множество дел более срочных и важных, чем я. Так что благодаря тебе мне удалось уйти от погони и сейчас разговаривать с тобой, а не болтаться в петле на его воротах.

Оди слушал и не мог поверить, что произошло такое необычайное совпадение.

— Неужели он правда взорвался? Совсем? О боги, я не мог подумать, что такое вообще произойдет! Надеюсь никто не пострадал?

— Не знаю, — пожал плечами Сигвальд, — но удар хватил демгарда почти наверняка.

— Ну, это вряд ли — он еще нас с тобой переживет.

Таверна "Лохматая выдра" славилась на всю округу отнюдь не вкусной едой, качественной выпивкой или прекрасным обслуживанием – этого там не было даже близко. Зато она снискала огромную популярность благодаря своим разномастным посетителям: наемники, браконьеры, воры и контрабандисты создавали круглосуточное оживление. Также в любое время дня и ночи сюда приходили люди, нуждающиеся в услугах этих вольных специалистов.

В слабом утреннем свете, попадавшем в общий зал через маленькие закопченные окошки, заведение выглядело совсем неприглядно, еще более неприглядно выглядели его посетители. Таверна никогда не пустовала, а ранним утром после Ночи Пылающего Очага свободных мест не оставалось вовсе – кто-то уже спал прямо за столом, кто-то допивал недопитое и доедал недоеденное, кто-то был занят своим, одному ему известным делом.

В дальнем и все еще темном углу сидела компания, насчитывающая полдюжины крепких ребят такого вида, что многие отчаянные рубаки не решились бы встретиться с ними в темной подворотне. Все они были практически трезвые и пребывали в подозрительно веселом настроении, которое выдавали периодические взрывы смеха, доносившиеся из их угла. При каждом таком выражении веселья, трактирщик вздрагивал и тревожно поглядывал в их сторону. Он хорошо знал этих людей и всегда принимал их со смешанными чувствами: он знал, что они если уж заплатят, то так щедро, что покроют все убытки, которые могут нанести. А могли они немало — трактирщик уже перестал считать, сколько раз они устраивали дикий погром в его заведении, но зато помнил каждую поножовщину и все неприятности, с ней связанные. Впрочем, он никогда не смел отказать им в обслуживании — одного взгляда их главаря было достаточно, чтобы переубедить любого упрямца.

Главарь этой банды в целом был человеком выдающимся: пришелец из Саметтарда за свою жизнь имел множество имен, которые с легкостью менял, как только они начинали ассоциироваться с фразой "Найти живым или мертвым". Сейчас он решил называться Энимором, а что до настоящего имени, то, возможно, его не знал никто из ныне живущих, как, впрочем, никто не имел четкого представления о его возрасте. Все саметтардцы рано взрослели, а потом могли не меняться долгие годы, будто позабыв, что время идет и что с возрастом принято стареть. Энимору можно было запросто дать от двадцати пяти до сорока с лишним лет, его смуглую кожу не покрывали морщины возраста, но на лбу залегли две глубокие складки. В придачу к общей мрачности вида, жути нагонял еще и безобразный шрам, который тянулся через правую щеку от края рта почти до самого уха.

Не менее выдающимся был и его помощник — высокий крепкий мужчина, который своими маленькими глазами с жестким неприветливым выражением и лицом, заросшим щетиной, более всего напоминал огромного одичавшего волкодава. Свое богатое прошлое он никогда не афишировал, но, тем не менее, слава бежала впереди него, создавая ему репутацию человека безжалостного и потому крайне опасного. Никто не мог бы поверить, что лет пятнадцать назад он был скромным и относительно безобидным пареньком, который волею судеб оказался на одной из застав у беретрайской границы.

В тот далекий вечер, который кардинальным образом изменил его судьбу и его самого, он стоял на часах и проклинал всех и вся, а особенно того, кто готовил обед в этот день. То ли повар не любил молодого бойца, то ли тому просто не повезло, но рыбная похлебка явно не пошла ему на пользу.

Пребывая в препаршивом настроении, новобранец нервно обходил вокруг лагерь и все поглядывал на кусты, куда его тянуло с непреодолимой силой. "Все, не могу больше. Хоть режьте, хоть стреляйте — не могу, — думал солдат, с опаской оглядываясь на командирскую палатку. — Да и ни одного степняка тут не было уже неделю… А, ничего. Никто и не заметит". Успокаивая себя таким образом, он незаметно шмыгнул в кусты, которые росли под самым частоколом вдали от палаток, и провел там времени несколько больше, чем предполагал.

Он уже собирался было вернуться на пост, как услышал страшный крик, донесшийся из палатки, которая находилась ближе всего к воротам. Осторожно выглянув из своего укрытия, он увидел, что тяжелые ворота открыты, а по лагерю разбредается пара десятков степняков.

Солдат чувствовал, что должен прийти на помощь своим, но животный страх парализовал его, и он еще глубже влез в заросли кустарника, прижавшись спиной к бревнам частокола и прикрывшись ветками. "Как? Как? Как? Откуда? Их же не было! Откуда? Пропустил. Пропустил. Пропустил" — бессвязные и беспомощные мысли носились в мозгу ошалевшего от страха новобранца.

Он отдал бы полжизни, чтобы никогда не видеть и не слышать того, что происходило дальше. Но такой сделки никто не предложил, потому приходилось и смотреть, и слушать, как степняки, изощренные в искусстве пыток, расправлялись с его товарищами. Подданные Мар Занн Аши никогда не упускали возможности оставить после себя гору истерзанных трупов устрашения ради, а небольшой итантардский лагерь, который не мог дать решительного отпора был тем лакомым куском, который степняки пропустить не могли. Всю ночь продолжалась кровавая бойня, в которой никому из бойцов итантардского отряда не посчастливилось умереть быстро.