— Это что еще за чудо в перьях? — недовольно проговорил Полоз, тоже заметив оригинальное создание и внимательно к нему присматриваясь. Его вертикальные зрачки позволяли видеть в темноте намного лучше нас с Мирабом вместе взятых.

— Ты уверен, что у него есть перья? — тут же поинтересовался любопытный эльфыреныш.

— Уверен.

Странное существо заметило, что мы на него таращимся, и пошевелилось, расправляя крылья и вытягивая шею. М-да, на болотника сие чудо природы точно не было похоже. Довольно большой, размером с теленка, представитель пернатых имел вполне себе человеческое лицо, на котором сверкнули два ярко-синих глаза. Наличие длинных волос (довольно растрепанных, надо сказать) и чуть оперенной округлой груди указывало на ее принадлежность к женским особям. Мне стало, мягко сказать, несколько не по себе.

— Кто это? — сдавленным шепотом спросил Мираб и привычно спрятался за мою спину. Защитничек! — Надеюсь, оно не кусается?

— Сдается мне, что это самый настоящий алконост, и он не кусается. Просто своими песнями заставляет неосторожных слушателей забыть обо всем на свете. — Полоз медленно достал меч. На всякий случай. Я последовала его примеру.

Но птица нападать не спешила.

— Вот так… ик! всегда… — неожиданно хриплым голосом заговорила она и, всхлипнув, утерла крылом нос. — Пальцем тыкают, ик! мечом перед лицом махают, перья выдергивают, убить каждый раз норовят… А может, ик! я никого не хочу зачаровывать, мне тоже просто поговорить хочется… и кто виноват, что вы сразу в ступор впадаете?

Мы недоуменно переглянулись. Не знаю, что уж в ее голосе было такого чарующего, но язык почему-то очень явно заплетался.

— Мне кажется или она действительно не совсем трезвая? — высказала я вслух свою догадку.

— Конечно! Ик! — тут же отреагировала птица алконост, не дав больше никому и рта раскрыть. — А что еще делать остается? Думаете, мне легко?! Сколько можно песни тысячелетней давности петь и людям мозги пудрить?! Современный фольклор нам по определению не положен, эта… как ее там? А, мелодика не та! Надоело! Мне нормального общения хочется, чтоб меня понимали, уважали, ценили… да просто по головке погладили, в конце концов! А вместо этого я вижу лишь тупые глаза, умильные улыбки, выделяющуюся от наступившего великого склероза слюну… Тьфу! А потом еще отчитывайся за качество проделанной работы… Эх, как тут не напиваться?

Пернатая пьянчужка неуклюже сползла с пенька (я бы даже сказала — свалилась) и, недвусмысленно пошатываясь, поковыляла к нам. Наша троица стояла, потрясенно раскрыв рты. Про алконостов я слышала и даже в книжках читала, но мои убогие представления не шли ни в какое сравнение с истиной, явившейся нам во всей своей красе.

Память, пока еще не попавшая под власть сладкоречивых чар, услужливо подсказала, что алконосты должны жить в море, петь дивные песни и откладывать на берегу какие-то очень ценные яйца. М-да… Вот и верь после этого научной литературе, основанной на проверенных фактах. Это кто же их проверял? А самое интересное — как? Кажется, Полоз был потрясен не меньше моего.

— Нет, ну посудите сами… — продолжала меж тем вещать наклюкавшаяся птаха, ненавязчиво мелкими шажочками подбираясь поближе к моему благоверному. Ее глазюки засверкали еще ярче. — Все про тебя знают, в мифический справочник даже поместили, с портретом. Приезжал тут один… художник… ик! Я обрадовалась, что человек нормальный, с творчеством дело имеет, значит, и меня понять должен, а он… ик! Ик! Хотите, я вам спою?

От ее болтовни у меня начала кружиться голова, хриплый голосок малопонятным эхом метался внутри черепа, не давая возможности ни на чем сосредоточиться. Мысли окончательно спутались. Теперь я не видела почти ничего, кроме двух горящих синих точек, которые казались мне центром мироздания. Двумя центрами.

— А ну пшла отседова, ворона неощипанная!

Резкий окрик вернул меня к действительности. Я помотала головой, чтобы окончательно прийти в себя, и растерянно огляделась по сторонам. Болото никуда не делось, вот оно, уже почти родненькое, вокруг нас простирается, в ночную темень постепенно погружается. Мираб с Полозом тоже тут, и ничего, что немного пришибленные какие-то. Главное — все живы.

— Я кому сказала, чтобы ты больше тут не появлялась, трещотка перьевая! — снова услышала я странные вопли, вслед за которыми раздалось злобное шипение и заикающаяся хрипловатая речь:

— Убери метлу! Метлу убери! Ик! — Алконостиха заметно струхнула и попятилась, спотыкаясь на каждом шагу и падая на хвост.

— Уберу, уберу, не беспокойся! — Мимо нас прошмыгнула сгорбленная старушенция, которой на первый взгляд было сто лет в обед, с внушающей уважение метлой. Я посторонилась, пропуская воинственную бабульку. — Вот только сначала тебя вымету!

Метла взмыла вверх наподобие занесенного над головой меча и опустилась на спину алконоста. Бабка орудовала сим нехитрым приспособлением с завидным мастерством. В разные стороны полетели пух и перья.

— Ай! Ой! Ик! — Пернатая пьянь попыталась взлететь, но вместо этого лишь загребала болотную жижу крыльями, словно веслами, и далеко в своих спасительных потугах не продвинулась.

— Я те покажу, как по чужим огородам лазить! Я тя вместо пугала огородного посреди капустных грядок выставлю! Ты у меня забудешь, как яйца нести! — бушевала меж тем наша воинственная спасительница, одаривая алконоста прицельными ударами. И ведь ни разу не промахнулась!

— Спасите! Помогите! Люди добрые! — Птица, видно, пыталась воззвать теперь к нашему чувству сострадания, но мы еще не настолько пришли в себя, чтобы оно у нас появилось, поэтому временно бездействовали.

— Ага! Про людей добрых вспомнила, мешок с… — Старушенция выразилась слишком конкретно. — Лети подобру-поздорову, пока я тебя не умилитилипазитировала, винзавод с лапками!

— Утилизировала, — потрясенно поправил Полоз.

— Во-во! Благодарствую, мил-человек! Именно это я и сделаю! Ух! — Бабка снова замахнулась метлой на окосевшую птицеженщину, но алконостке удалось наконец справиться с верхними конечностями, и она, постанывая и охая, с трудом поднялась в воздух. Правда, невысоко. Количество выпитого явно перевешивало и тяготило.

— Старая карга! Ик! — крякнула она напоследок с безопасного расстояния. — За метлу ответишь… — и, постоянно натыкаясь на кусты и деревья, скрылась в потемках. Я проводила ее встревоженным взглядом. Долетит — не долетит? Все-таки пьяное летающее создание мне было не чуждо…

— Вот дрянь какая! — посетовала старушка, поудобнее перехватывая метлу. — Опять небось всю живодерь у меня с огорода поклевала! Что ты с ней делать будешь?

— Да… Не такими я себе алконостов представляла, — тяжело вздохнула я, с сожалением расставаясь с красивым сказочным мифом об этих удивительных существах. В голове постепенно прояснялось.

— Какие алконосты, деточка? — Бабка живенько повернулась ко мне. — Любой уважающий себя алконост ни за что не опустится до пожирания живодери в таких количествах! Да и делать им туточки нечего, не их земля. А эта болтушка в перьях — не кто иной, как заболотица, она сначала усыпляет свою жертву взглядом или голосом, а потом высасывает из нее все воспоминания, коими, собственно, и питается. А эта, — бабка погрозила метлой в сторону улетевшей птахи, — который раз живодерь у меня обирает. Можно подумать, для нее выращиваю!

— Ужас какой! — Меня передернуло, но не от переживаний за судьбу чужого урожая.

— А что это за травка такая — живодерь? — Любопытство Мираба никакими чарами не перешибешь.

— Эх вы, неучи! Да безобидная травка в общем-то, вот только на этих мерзавок действует, как бутыль самогона. Пару кустиков склевала и под кустиком упала. Хи-хи! И ведь не отважу никак, пристрастилась уже, горемычная. А вы, собственно, кто такие будете и что тут вообще делаете? — вдруг спохватилась наша воинственная спасительница и взяла метлу на изготовку. То ли для того, чтобы замахнуться получше в случае чего, то ли чтобы улететь от греха подальше.