В полдень 13 октября 1941 года мы удачно перешли линию фронта и встретились с советскими войсками. Это произошло поблизости от села Тропарево, километрах в двенадцати южнее станции Бородино. В отряде осталось сорок семь человек.
Какое счастье оказаться среди своих! Но для проявлений радости не было времени. День на фронте выдался тяжелый. В небе не смолкал гул вражеских самолетов, по всему переднему краю обороны рвались снаряды и мины. Мы и выбрались благополучно, видимо, потому, что линия фронта на этом участке была в тот день нестабильной.
За околицей Тропарева я увидел, как на высотке расставлялись орудия. Естественно, поспешил туда и вскоре встретил знакомого артиллериста из штаба фронта полковника Н. И. Тимина.
— О, Великолепов, а тебя уже считают без вести пропавшим.
— Где сейчас штаб фронта?
— В районе Алабина, — ответил Тимин. — А я вот брошен сюда. Приказано организовать противотанковую оборону. Жмет, гадюка, танковыми клиньями. А силенок у нас мало. Видишь, что пошло в ход?
Поблизости бойцы оборудовали позицию для трехдюймовки образца 1900 года. Наверное, пушку эту, имевшую жесткий лафет, взяли из запасников старого арсенала…
Вспоминая теперь, летом 1943 года, о той тяжкой поре, когда враг стоял у ворот Москвы, я не мог не восхищаться большими переменами, происшедшими в армии за два года войны. В великой Курской битве, вступившей в решающую фазу, от ударов нашей артиллерии, как вкопанные, замирали, чадно дымя фашистские «тигры» и «пантеры». Как потом стало известно, оперативная плотность нашей артиллерии в битве на Курской дуге составляла от 45 до 60 стволов на километр фронта, а на участках прорыва — до 150 и более стволов!
Другим стал теперь и боевой настрой войск. Хотя решающие сражения проходили сейчас за 500–600 километров от нашего участка фронта, все мы, и бойцы и командиры, понимали, что скоро настанет и наш черед перейти в наступление. Ждали нетерпеливо!
И вот 4 августа 1943 года я получил приказ вывести артиллерийские полки 61-го стрелкового корпуса в полосу 10-й гвардейской армии, действующей в первом эшелоне войск фронта. Наша 21-я армия находилась во втором эшелоне. Но по установившимся тогда правилам артиллерия соединений второго эшелона привлекалась для усиления огневой мощи войск, прорывающих оборону противника.
Так началось наше участие в Смоленской наступательной операции, вошедшей в историю войны под кодовым наименованием «Суворов». Задача заключалась в том, чтобы нанести поражение армиям левого крыла фашистской группы армий «Центр», противостоящим Калининскому и Западному фронтам, овладеть рубежом Духовщина, Ярцево, Смоленск, Рославль и не допустить переброски вражеских дивизий с этого участка фронта на юг, где советские войска наносили главный удар. А надо сказать, сил у противника на смоленском направлении было немало — около 40 дивизий. Фашистское командование всячески держалось за смоленские ворота — полосу между Днепром и Западной Двиной, ибо недалеко отсюда была Москва, с другой стороны — близкий путь в Белоруссию и Польшу. Учитывая все это, фашисты приложили много усилий, чтобы хорошо укрепить свои позиции, используя лесисто-болотистую местность с изрядным количеством водных рубежей.
Начало операции было назначено на 7 августа. В распоряжении нашего штаба оставалось двое суток. А дел предстояло много. И главное из них — доразведать систему обороны противника, уточнить позиции его артиллерии, характер укреплений, а также решить все вопросы взаимодействия между артиллерией и пехотой.
Наши артиллерийские полки вошли в группы поддержки пехоты 65-й гвардейской стрелковой дивизии. И свой наблюдательный пункт я расположил рядом с НП командующего артиллерией этой дивизии.
За двое суток нам удалось пополнить и освежить сведения о противнике. Его главная оборонительная полоса имела глубину до 6–8 километров и была оборудована четырьмя линиями траншей. Через каждые 50–60 метров в траншеях имелись площадки для ручных пулеметов, а в 100 метрах от первой траншеи находились станковые пулеметы. Многие огневые точки были одеты в броню или бетон. За второй траншеей располагались позиции минометов. Перед первой и второй траншеями фашисты поставили проволочные и минные заграждения.
Однако полностью вскрыть систему обороны противника за такой короткий срок не удалось. А это крайне неприятное обстоятельство!
Командир стрелковой дивизии требовал компенсировать пробелы плотным огнем.
— Не жалей снарядов, Великолепов, — настаивал он. — Лучше подавим — быстрее пойдем!
Мне же вспоминались слова комкора.
— Следи за расходом боеприпасов! — напутствовал меня Александр Михайлович Ильин. — Скоро и наши дивизии вступят в бой. Артполки будут сразу же переключены на поддержку своих частей. А восполнить запасы снарядов, сам знаешь, нелегко.
И вот ко всему этому недостаточно разведана оборона противника. Планируя огни, штабу артиллерии приходилось скрупулезно подсчитывать стволы и снаряды, а подчас крепко спорить с общевойсковым штабом, который желал, чтобы чуть ли не каждый квадратный метр вражеских позиций был под прямым обстрелом.
На рассвете 7 августа все было готово. Я с нетерпением ожидал команды открыть огонь. Наконец началось. Канонада артиллерийской подготовки гремела 1 час 50 минут. А потом в атаку пошли гвардейцы 65-й стрелковой дивизии.
Почти двухчасовая артподготовка! Разве что новобранцу могла показаться она непрерывной пальбой из всех орудий, какие только есть в распоряжении начальства. Бывалые воины слышали во всем этом грохоте «звуки артиллерийской музыки». Ушли в прошлое времена, когда командиры ставили перед артиллерией задачи лишь по карте, без рекогносцировки, уточнения их на местности, когда орудия распределялись «по справедливости» — равномерно по всему участку фронта. Мы накопили опыт, использование артиллерии действительно становилось наукой и искусством.
Артиллерийская подготовка включала мощные огневые налеты по 5—10 минут каждый, периоды подавления и разрушения целей — от 20 минут до 1 часа. Поддержка атаки пехоты и танков обычно шла методом последовательного сосредоточения огня. Мы учли, что противник строит свою оборону по системе опорных пунктов и узлов сопротивления. Следовательно, без массирования артиллерии против этих пунктов и узлов, без гибкости в ее использовании настоящего боевого успеха достичь невозможно. Кстати, потому и возросла длительность артподготовки, что к 1943 году глубина и плотность вражеской обороны значительно увеличились. Так было на Курской дуге, почувствовали это и мы на своем участке фронта. И хоть есть у нас недостатки (вот и сейчас не до конца вскрыта система обороны противника), роль артиллерии возросла, многократно увеличился ее вклад в общее дело.
Пять дней и ночей шли упорные бои. Наконец на рубеже Веселуха, Слузна, Лука наметился успех. Враг поспешно перебрасывал сюда подкрепления с других участков фронта, но задержать натиск советских войск не смог. Вечером 12 августа немцы, прикрываясь сильными арьергардами, начали отход в южном и юго-западном направлении.
Тем же вечером мне позвонил командир корпуса генерал-майор А. М. Ильин:
— И наш час настал. С утра — в наступление. Как, сберег снаряды?
Первой из корпуса в прорыв вводилась 62-я стрелковая дивизия. Ей предстояло выходить из-за левого фланга 65-й гвардейской стрелковой дивизии, потому переключение наших артчастей на поддержку своих войск облегчалось. Штаб отдал соответствующие приказания командирам 89-го и 300-го артиллерийских полков.
Надо заметить, что к лету 1943 года в нашей тактике стало уже обычным движение в боевых порядках наступающей пехоты не только батарей стрелковых полков, но и подразделений специальных артиллерийских частей. И наступление батальонов 62-й дивизии утром 13 августа также сопровождалось огнем и колесами артиллерии 89-го и 300-го артполков. После полудня мне позвонил командир 62-й стрелковой дивизии генерал-майор В. В. Ефремов.
— Большое спасибо богу войны от матушки-пехоты, — весело начал Василий Владимирович. — Наш сто четвертый полк овладел деревней Горбачи, а триста шестой начал бой за деревню Лог. Очень способствуют артиллеристы. — И после паузы комдив добавил традиционное: — Ты уж не жалей снарядов.
