Тогда он настоял, чтобы она их сразу же надела, а затем утащил ее в постель, и они занимались любовью.

Надин поняла, что он тоже сейчас вспоминает то утро, и зарделась под его пристальным взглядом.

– Приглашаю вас побывать в моей мастерской сегодня во второй половине дня, – сказал Люк с хитроватым выражением. – Может, вам что-нибудь приглянется и из моих работ. Вряд ли можно представить хорошую коллекцию современной живописи без моих картин, – широко улыбнулся он.

– А у меня уже есть две ваши акварели, – сказал Шон, а Люк при этих словах искренне удивился:

– Неужели? Не может быть! Когда вы их приобрели?

– Одну я купил на вашей лондонской выставке четыре года назад – на ней изображена гавань. Думается мне, вы нарисовали ее здесь, на острове. А на другой изображен рыбный рынок. Эту картину подарила мне Надин уж и не помню когда. Она мне особенно нравится – люблю ослепительно яркие краски. Серым дождливым лондонским утром они способны поднять настроение.

Слова Шона явно пришлись Люку по душе.

– Очень рад! Надо сказать, что сам я не смог бы жить в Лондоне. Слишком люблю солнце. Я много раз рисовал рынок – уж очень живописное зрелище! Мне кажется, есть что-то общее между живописью и съемками фильма.

Шон кивнул.

– Абсолютно согласен с вами. Мы, разумеется, начинаем со сценария, но каждый кадр должен быть продуман не менее тщательно, чем картина; прибавьте сюда еще движение в кадре.

– Все это так увлекательно! – воскликнул Люк. – Всегда мечтал увидеть, как снимается кино! Но, должно быть, вы не любите визитеров на съемочной площадке?

– Отнюдь, только сообщите заранее, чтобы я все организовал для вас.

– Это было бы замечательно, спасибо, – поблагодарил Люк, и, перехватив холодный взгляд Надин, поинтересовался: – А вы когда-нибудь снимались, Надин?

– Нет, – резко ответила она, а Шон криво усмехнулся:

– В доме повешенного о веревке не говорят, Люк. Ей очень хотелось бы играть, но...

– Но у меня ничего не получилось, – закончила за него Надин и поднялась из-за стола. От десерта она отказалась, сославшись на массу неотложных дел, и, извинившись, удалилась.

Она поспешила к себе в номер, надеясь на то, что Шон не успеет перехватить ее по дороге. Захлопнув дверь, она разделась, облачилась в купальный костюм, набросила на плечи пляжную накидку, сунула книгу и плейер с наушниками в большую сумку и отправилась на пляж. Во второй половине дня занятий живописью не намечалось, отдыхающие были предоставлены самим себе, и Надин надеялась понежиться на солнце, послушать музыку и немного расслабиться.

Пляж принадлежал отелю и не был общественным, наверное, поэтому он пустовал в этот час. Голубые волны Карибского моря с тихим плеском разбивались о серебристый песок, горячее солнце находилось в зените, линия горизонта терялась в легкой дымке. Надин дередвинула шезлонг под тент, положила рядом сумку на пластмассовый столик и опустилась в глубокое кресло. Ей доставляло огромное удовольствие наблюдать за птицами, которые прогуливались по берегу и время от времени зарывали свои клювы в песок, слушать крик чаек над головой и всматриваться в даль моря.

Надин вздохнула, достала пузырек с лосьоном для загара и стала наносить его на кожу.

– Помощь не нужна?

Неожиданно прозвучавший рядом с ней мужской голос заставил ее вздрогнуть. Надин едва не выронила пузырек, увидев Шона.

На нем были лишь узкие плавки черного цвета, подчеркивающие золотистость загара. Солнцезащитные очки с зеркальными стеклами, в которых отражалось голубое небо, скрывали его глаза. Надин старалась не смотреть на него, она судорожно глотнула воздух и почувствовала, что сердце ее вот-вот выпрыгнет из груди.

– Не надо было приходить сюда? Почему ты не оставишь меня в покое? Я хотела часа два отдохнуть, а ты пришел и собираешься испортить мне остаток дня. – Надин раздраженно завинтила пузырек. Шон потянулся за лосьоном. – Оставь его! – Надин не хотела выпускать пузырек из рук, но Шон все-таки вырвал его и открыл крышку. – Переворачивайся, я намажу тебе спину.

– Нет! – Надин не на шутку разозлилась: вторгается в ее жизнь из прошлого, которое она старается забыть, отказывается уехать и в довершение всего портит замечательный день.

Шон поставил лосьон на песок и опустился на колени рядом с Надин, касаясь ногами ее ног.

– Не смей трогать меня!

Шон смотрел на нее сквозь зеркальные стекла очков, а ей очень хотелось увидеть выражение его глаз.

– Ты же не хочешь обгореть?

Когда Надин увидела, что он наливает на ладонь немного жидкости из флакона и склоняется к ней, у нее пересохло во рту.

– Я и сама могу это сделать! – с этими словами она попыталась подняться, но Шон одной рукой заставил ее лечь, а другой начал втирать лосьон в кожу на плечах, ключицах, шее, пальцы его нежно касались изгибов ее тела.

Надин охватила внезапная слабость. Опустив густые ресницы, она тем не менее не упускала ничего из того, что происходило вокруг: голубизну неба, плеск волн и крик птиц. Шон осторожно опустил бретельки ее купальника. Надин запаниковала.

– Перестань, прошу тебя! – выпалила она и снова попыталась встать. Надин рванулась вперед, но Шон не позволил ей подняться. Расстояние между их телами теперь было настолько мало, что и ладонь бы не поместилась. Зеркальные стекла его очков по-прежнему скрывали выражение его глаз, а губы почти касались ее губ.

– Ты самая сексуальная женщина в мире, – произнес Шон и, опустив голову, стал целовать ее обнаженную грудь.

Надин едва не потеряла сознание. Ни дышать, ни пошевелиться она не могла; ей оставалось только закрыть глаза и чувствовать нежное, но настойчивое прикосновение его губ. Она вся дрожала.

Руки Шона обвились вокруг ее талии, горячие губы требовательно прижались к ее губам, лишая возможности думать. Тела их переплелись. Надин отчаянно хотела его, забыв обо всем на свете, о своем раздражении, о причинах, заставлявших ее не верить ни единому его слову. Неожиданно вспыхнувший огонь желания охватил их обоих.

Внезапно Надин услышала голоса, вторгшиеся в тишину солнечного дня. Это подействовало на нее отрезвляюще. Собравшись с силами, она оттолкнула Шона. Он сел, тяжело дыша, и взглянул в ту сторону, откуда раздались голоса – к песчаному пляжу через сад со смехом спускались отдыхающие.

Надин тоже села, поправила купальник и пригладила рукой растрепавшиеся волосы.

– Уходи! Оставь меня, наконец, одну! – бросила она Шону, а он сардонически улыбнулся, поняв причину, по которой так резко изменилось ее настроение.

Шон не удостоил ее ответом. Он поднялся на ноги, поставил под тент второй шезлонг и, прежде чем лечь, постелил на него свое полотенце.

Надин не знала, как лучше поступить – то ли не обращать на Шона внимания, то ли вернуться в отель. Но убежать и признать тем самым свое поражение она не могла. Она не доставит ему такого удовольствия.

Она легла в шезлонг, пошарила рукой в сумке в поисках темных очков и водрузила их на нос. Вставила последнюю кассету своей любимой группы в плейер, надела наушники и взяла в руки книгу.

Это был недавно вышедший детективный роман одного из ее любимых .писателей. Но сосредоточиться на чтении Надин не смогла – мысли ее были заняты совсем другим. Шон! Она по-прежнему была к нему неравнодушна. Но она не забыла то чувство одиночества и горечь, которые испытала в последние месяцы своего замужества. Шон редко бывал дома, а когда бывал, они только и делали, что ссорились. Надин знала, что он часто виделся с Фенеллой Нэш – он постоянно говорил о ней. Он обсуждал ее достоинства и талант со всеми – с друзьями, журналистами, коллегами по работе. Он считал Фенеллу находкой – фотогенична, красива, способна передать настроение своей героини одним лишь взмахом ресниц. Шон захлебывался от восторга, рассказывая о ней, а Надин сгорала от ревности.

Когда они были одни, он становился раздражительным, ко всему цеплялся и норовил улизнуть из дому. У них начались проблемы задолго до того, как они расстались. И что бы сейчас Шон ни говорил, произошло это из-за того, что он увлекся Фенеллой, а вовсе не из-за того, что он приревновал Надин к Джеми Колберту. Она работала с Джеми очень давно. Шону он никогда не нравился, и он часто говорил, чтобы она с ним больше не сотрудничала. Но тогда он хотел, чтобы она вообще бросила работу. Не желал видеть ее фотомоделью и не понимая, зачем ей делать карьеру, если она – его жена. Он хотел, чтобы она родила ему ребенка, чтобы у них была настоящая семья.