— Можете верить в это, если вам так нравится, — холодно отвечает Платьице. — Если вы думаете, что это даст вам преимущество над другими охотниками, пожалуйста, думайте так. Остальные только рады будут воспользоваться вашим невежеством.

— Не надо со мной так разговаривать…

— Забавно, правда. Я как раз хотела попросить кого-нибудь выступить добровольцем. Спасибо, что вызвались.

— Добровольцем? Для чего?

— Верно, давайте, идите сюда, на сцену. — Платьице снимает с пояса очки и надевает их. — Я бы просила вас всех надеть очки. Кроме вас, — продолжает она, глядя на Тощего.

Тощий медленно поднимается на ноги, его руки помимо воли тянутся к мочкам ушей. Он останавливает себя.

— В чем дело? Что происходит?

— Ничего, через что не пришлось пройти вашим сопровождающим.

— В чем дело? Я не собираюсь никуда идти, — говорит Тощий, садясь обратно.

— Это не проблема, — отзывается Платьице, доставая излучатель. — Кажется, я только что сказала, что дальность действия этой штуки — тридцать футов.

Тощий прижимается к спинке кресла. Он загнан в угол, ему некуда бежать.

— Считайте, что вам повезло. Я поставила его на минимальную мощность. Но, думаю, этого достаточно, чтобы вас впечатлить.

— Подождите! — Голова Тощего дергается вперед, потом в сторону. — Директор сказал, что наказание уже приведено в исполнение. Сопровождающие. Больше нечего…

— Разве что продемонстрировать, как вам повезло не оказаться на их месте. Впрочем, это будет очень облегченная демонстрация, если сравнивать с тем, что выпало на их долю. Вы выживете.

Она нажимает кнопку, раздается щелчок. Острый, яркий луч вырывается из излучателя. Ослепленные вспышкой, мы все прикрываем глаза руками. Все, кроме меня, разумеется. Я вижу, как луч попадает Тощему прямо в грудь. Он пытается заслониться руками, но из его груди идет черный дым. Он падает на пол, как от удара молота, и корчится от боли. Его рот широко раскрыт, но не слышно ни звука. Он перекатывается на бок, и его распухший сухой язык свешивается наружу, изо рта вытекает струйка желтой рвоты.

Платьице отпускает кнопку.

— О, прекратите истерику, — произносит она, проплывая мимо него к выходу.

Нас выводят из зала и ведут на очередную экскурсию по Институту, показывая очередные пустые комнаты и лаборатории. После вчерашней встречи с живым гепером их зубы и анатомические схемы не вызывают никакого интереса. Единственное более или менее интересное место в экскурсии — это кухня. Там к нам присоединяется отпущенный врачами Тощий, он выглядит еще более мрачным, чем обычно. Повара готовят ужин, вырезая огромные куски из коровьей туши. Вся группа собирается вокруг главного разделочного стола, привлеченная запахом и видом окровавленного мяса. Вся, за исключением Пепельного Июня, отошедшей к другому столу, где работает помощник повара. Я следую за ней.

— Это, — говорю я, истекая слюной при виде жареной картошки и макарон, — совершенно отвратительно.

Помощник повара — маленького роста, с черными блестящими глазами — не обращает на меня внимания. Он накладывает еду в большой пластиковый контейнер, затем открывает дверь печи рядом с собой, кидает туда контейнер и с шумом захлопывает ее.

— Еда для геперов, — бормочет он, нажимая на кнопку и отходя прочь.

Я быстро осматриваюсь, чтобы убедиться, что на меня не смотрит никто, кроме Пепельного Июня, и заглядываю в печь. Это не печь. Контейнер исчез, уехал неизвестно куда по темному тоннелю с конвейерной лентой.

К нам приближаются шаги, они звучат по-военному. Это один из сотрудников, лицо у него серьезное, губы плотно сжаты.

— Требуется ваше присутствие, — рявкает он, указывая заостренным подбородком на Пепельный Июнь. — Немедленно.

— В чем дело? — спрашивает она.

Он не обращает внимания на ее вопрос и поворачивается ко мне.

— Ваше тоже. Пройдемте со мной.

Разворачивается на каблуках и направляется к выходу.

Что-то не так. Я чувствую это, когда мы выходим на улицу и идем по вымощенной кирпичом дорожке к библиотеке. Наш проводник не просто торопится, в его походке чувствуется страх. Страх заставляет его идти так быстро. Никто не произносит ни слова.

Входя в библиотеку, я ощущаю себя так, будто иду в логово льва.

Внутри я чувствую тела. Много, где-то две дюжины сотрудников Института и охранников стоят в фойе. Все они в очках. Все напряженно держатся чуть в стороне, ожидая приказов.

«Делай так, чтобы глаза у тебя не бегали».

Никто не двигается. Я жду, пока мои глаза привыкнут к темноте. Здесь холодно.

Ничего хорошего меня не ждет. Единственное, что дает хоть какую-то надежду, — они еще не знают. Не знают, что я гепер. Иначе я бы здесь не стоял. Они бы бросились на меня в ту же секунду, как я вошел.

Я слышу голос прежде, чем вижу его источник.

— Полагаю, вас удовлетворили предоставленные удобства? — ровным тоном произносит Директор. Он стоит в центре комнаты, рядом со столом. Правую сторону его лица освещает ртутная лампа, левая окутана тьмой. Его тонкая словно бритва фигура как будто перерезает невидимую нить. Когда он заговаривает, мне кажется, что даже книги на полках отшатываются от него.

— Да, все чудесно. Спасибо.

Он поднимает голову, как будто наблюдая за взлетевшей птичьей стаей.

— Мы беспокоились из-за зажимов для сна. У нас не было времени подогнать их по вашему размеру. Примите наши извинения.

— Тем не менее они мне подошли.

— Неужели?

— Да.

Он бросает на меня взгляд, который выглядит скучающим, но под ним скрывается холодный интерес. Без предупреждения его ноги неожиданно отрываются от пола, и он прыгает к потолку. Его тело переворачивается в воздухе, и спустя долю секунды зажимы для сна защелкиваются на его ступнях. Те самые зажимы для сна, которыми я никогда не пользовался. Он медленно покачивается вниз головой, как маятник старинных часов. Несмотря на позу, он все еще холодно смотрит мне в глаза.

— Забавно, насколько по-другому выглядит мир из этого положения. Все становится с ног на голову. Вы никогда об этом не задумывались?

— Пожалуй, — отвечаю я.

— Так можно по-другому посмотреть на вещи. Вот почему я сейчас вишу вниз головой и смотрю на вас.

— Сэр?

— Я пытаюсь увидеть вас в другом свете. Пытаюсь понять, что в вас особенного. Почему Дворец выделяет вас из прочих и обращается с вами по-королевски. Потому что лично я не замечаю в вас ничего примечательного. — Он прикрывает глаза, позволяя себе насладиться мгновением темноты.

— По-королевски, сэр?

— Притворяетесь дурачком? Понимаю.

Я молчу.

— Оглянитесь вокруг, — шепчет он, — посмотрите на эту огромную библиотеку, которая вся в вашем распоряжении. Она даже больше, чем мои покои! И вы говорите мне, что с вами обращаются не по-королевски. — Он выпрыгивает из зажимов и приземляется в неприятной близости от меня, на расстоянии вытянутой руки.

Я подавляю желание отойти.

— Знаете, несколько минут назад я получил новый приказ из Дворца. Касательно вас. Опять. — Он умолкает, его глаза нехорошо блестят. — Не так уж много вещей происходило в моей жизни, которых я не мог бы понять. Но такое внимание Дворца к кому-то настолько незначительному, как вы… Что ж, откровенно говоря, я сбит с толку.

— Признаюсь, я не совсем понимаю, о чем вы. Новый приказ, сэр?

— Пожалуйста, без признаний. — Он подходит к ближайшему столу, поглаживает спинку стула и садится. Только сейчас я замечаю два дипломата. На столе. Их крышки отражают свет ртутных ламп. Они стоят, как и все остальные в этой комнате, внимательно ожидая указаний. Но выгладят зловеще.

— Если есть что-то, что я ненавижу, так это когда меня держат в неведении. В этом чувствуется определенное неуважение. И Дворец в течение последних нескольких недель делает это постоянно. Со мной. Странные указания каждый день попадают мне на стол, не сопровождаясь никакими объяснениями и не поддаваясь разумному пониманию. В последнюю минуту они вносят изменения в подготовку к Охоте. К счастью, мой блестящий интеллект позволяет мне найти закономерность во всех этих безумных приказах. Кроме тех, что касаются вас, — заканчивает он с кривой ухмылкой.