— На обратном пути, — сказал он, прожевав кусок бутерброда с колбасой, — я тебе ружье дам. Может, кто и попадется. А нет, так по пням попалишь. Или бутылку расстреляем. Вернешься в Москву, будешь рассказывать, что на медведя ходил. — Он загыгыкал, довольный своей шуткой.

Мы еще постояли немного, и я уже начал скучать, как вдруг в стороне, куда ушел Юрка, грохнул отдаленный выстрел.

— Охотится, — невозмутимо заметил Сергей.

Вскоре и с другой стороны послышался такой же звук.

— И этот туда же, — опять отметил мой сотрапезник.

Минут через десять послышался шорох раздвигаемых ветвей и хруст наста под сапогами, и приятель Сергея вышел к нам на поляну. В руке он что-то тащил. Приблизившись, он приподнял свою ношу для обозрения. Его рука сжимала уши зайца, свисавшего в нелепой закоченелой позе с поднятыми к голове лапами, будто тот сдавался.

— Ого! — обрадованно крикнул Сергей. — С трофеем!

Юрка подошел и положил тушку на ствол дерева. Она сразу же соскользнула и бревнышком упала в снег. Меня удивило, что заяц так быстро окоченел. Видимо, мороз сделал свое дело.

Я наклонился и поднял тельце. Мне было и интересно, и жалко сразу. Я никогда еще не видел зайца так близко, хотя бы и мертвого. У него была рыжеватая, немного свалявшаяся и вся пересыпанная снегом шкурка. Как видно, косой еще не вылинял к зиме. На обеих ногах шкура была надорвана и спущена чулками к пяткам, из разрыва выглядывали заиндевелые мышцы и жилы.

— Что это? — спросил я, показывая на надрыв.

— Да я с него хотел с теплого шкуру содрать, — ответил охотник, — так оно легче. Да к вам поспешил.

— Ничего, — вступил в разговор Сергей, — мы ее сейчас и так обдерем. Все равно она никуда на хрен не годится, не вылинял.

Мое предположение оказалось верным, только я очень удивился, что зайчик так быстро окоченел, наверное, мороз сделал свое дело.

Сергей вынул охотничий нож и стал сдирать с косого шкуру. Закончив дело, он выкинул рыжую шубку в кусты.

Тут грохнул еще один выстрел со стороны Вовки, судя по звуку, не близко.

— Пора бы ему возвращаться, — недовольно пробурчал Юрка.

— Сейчас придет, — спокойно ответил Сергей, — я ему только два патрона дал. Больше у него нету. Ты пока выпей, обмой удачу.

Они прикончили бутылку, а я свои бутерброды, оставив один Куличику. Сергей тоже, как обещал, приберег один для младшего братца. Но тот все не шел, видать, далеко забрел в поисках дичи.

— Небось кабана тащит, — язвил Сергей, — тяжело ему, бедняге. — Юрка смеялся.

Ожидание затягивалось. От нечего делать меж моими спутниками завязался разговор на одним лишь им понятную тему.

— Сегодня пойдем? — спросил Юрка своего друга.

— Обязательно, — отозвался тот. — Это главное.

— Сколько осталось?

— Один ещё и ведьмин.

— Ты все-таки думаешь, у нее лежит?

— Почти уверен.

— А если ее вообще здесь нет?

— Доска в Ворожееве есть — точно. Надо только поискать хорошенько.

Юрка невольно предостерегающе поднял руку, и я заметил, что он выразительно указывает глазами на меня. Но Сергей лишь отмахнулся с усмешкой. И правильно. Мне была абсолютно не интересна эта беседа — про какие-то стройматериалы и где они их собираются искать. Я вообще уже давно думал только о своих собственных ногах, которые стали подмерзать, несмотря на то, что я маленько закусил. Действительно, сколько можно стоять без движения?

Наконец появился Вовка. Конечно, он ни в кого не попал и теперь зверски завидовал Юрке. Это было видно и по его глазам, и по тому, с каким восхищением он осматривает тушку зайца, выглядевшую без шкурки совсем жалкой и тощей.

— На кого охотился-то? — спросил его Сергей.

Вовка ответил не сразу. Потом все-таки признался, не стал врать:

— На ворону.

Юрка и Сергей загоготали, я тоже посмеивался.

— Ладно, ешь свои бутерброды, и пошли к дому, — скомандовал Вовкин брат. — Ружье Сашке отдашь, пусть он на обратном пути постреляет.

Вовка безропотно протянул мне одностволку, а Сергей щедро выделил целых три патрона. Тушка зайца перекочевала в рюкзак, и мы двинулись в обратный путь.

У меня в руках впервые было настоящее ружье. Как только я вставил в него патрон, тут же захотелось выпалить. Но я не спешил, мне было стыдно позориться при всех, стреляя, как говорил Сергей, "по пням". Поэтому я стал удаляться немного в сторону, как недавно это делал Вовка.

Черт его знает, что это за штука — ружье! Я чувствовал какую-то внутреннюю дрожь и, озираясь по сторонам, все время искал подходящую цель. Вовка за мной не пошел, видно, уже наохотился, а может быть, он даже боялся, что мне повезет и моя охота будет удачной.

Я уже шел один и не видел за стволами и кустами своих спутников. Уснувший было охотничий азарт опять проснулся и рвался наружу. Я так старательно всматривался в скопления ветвей, что мне не раз начинало казаться, будто там кто-то прячется, но всегда это оказывалось пустой игрой моего воображения.

Попутно я вспоминал, что рассказывал нам со Светкой Пал Палыч о стрельбе из охотничьего ружья. Я помнил, он говорил, что у этих ружей очень сильная отдача, не в пример боевому оружию, и поэтому их приклад надо сильно прижимать к плечу. Целиться из них надо, наполовину закрывая цель стволом, а не как из боевого — под яблочко. Впрочем, я не стрелял до тех пор ни из какого.

Несколько раз желание пальнуть становилось настолько нестерпимым, что я начинал искать пень, который бы послужил мне мишенью. Но каждый раз, уже прицелясь, опускал ружье, представляя, как прибежит Вовка и остальные интересоваться моими успехами. Пни я решил оставить на крайний случай, всегда ведь успею.

Зверья мне все не попадалось. Тут я еще вспомнил, как Пал Палыч говорил, что можно просто остановиться или присесть под дерево и подождать не двигаясь. Тогда зверье само начнет вылезать наружу. Так я и сделал, предварительно намного, как мне казалось, опередив остальных.

Я остановился и сел под дерево на корточки, привалясь спиной к бурому стволу. Ружье я держал наготове. Сколько я так просидел, даже и не знаю, только никто из обитателей леса за это время и носа не высунул, даже мышка не пробегала.

Устав сидеть в не самом удобном положении, я поднялся и пошагал дальше. Меня грызла досада, что никто не попадается из дичи. Да еще стали доноситься крики моих спутников, видимо, беспокоившихся, что я ушел далеко и могу заблудиться. Но я так завелся, что разозлился и решил не отвечать. Что уж, я дорогу не найду, что ли? Не так и далеко мы ушли от Ворожеева.

Опять ускорив шаг, я забрал немного в сторону. Голоса доносились до меня все глуше и в конце концов стихли. Я;шагал в полной тишине. Зверья не было видно. Про себя я то посылал ему всяческие проклятия, ругая самыми нехорошими словами, то буквально молил: "Ну зайчик, ну покажись, ну что тебе стоит". Зайчик не показывался, будто лес вымер. Ведь полно же следов на снегу, полно!

Так я все шел и шел, довольно долго, и вдруг увидел впереди просвет. Я вышел на опушку леса. Дойдя до самого края, туда, где лес менялся на чистое поле, я остановился. Мне было чрезвычайно досадно. Глянув влево, я увидел меньше чем в полукилометре от себя группу людей и узнал в ней тех, с кем я отправился на охоту. Они ожидали меня. Делать было нечего, надо идти к ним. Мне даже по пням стрелять расхотелось.

Пошел я все-таки не полем, а опушкой, однако уже не надеясь встретить дичь. И вот тут-то глупый дятел спорхнул откуда-то сверху и уселся на ствол ели в полутора метрах от снежного покрова и метрах в десяти-двенадцати впереди меня. Я на мгновение замер, медленно поднял ружье, прижал приклад покрепче к плечу и постарался накрыть его дулом, как учил Пал Палыч. Ствол и мушка плавали в моих руках, мне никак не удавалось прицелиться. В какой-то момент я нажал на спуск и выстрелил. Грохот оглушил меня, в плечо с силой ударила отдача, в груди что-то екнуло и сжалось. Я заметил, что дятел вспорхнул, но как-то странно. Не пролетев и десятка метров бреющим полетом, птица упала на снег. Я бросился вперед.