— Нет, Дагестан для беженцев сейчас закрыт. Вот что, Анна Сергеевна... Как сына зовут, забыл... Да, Иван Алексеевич, и ты тоже.

Офицер показал на расположенную в сотне метров от них большую палатку, куда время от времени заходили не только военные, но и гражданские лица.

— Там у нас столовая. Работает полевая кухня, наверняка что-то осталось, вас там накормят. Помещение с туалетом и умывальниками чуть дальше, за палаткой. Что же вы стоите? Идите, а то столовка скоро закроется!

Верно говорят: мир не без добрых людей.

Этот старший лейтенант, довольно молодой еще парень с простоватым русским лицом, совершил доброе дело. И если бы на его месте оказался кто-то другой, не обязательно даже злой человек, просто формалист и буквоед, то уже здесь, на «блоке» в Первомайском, у беженки могли бы возникнуть весьма крутые проблемы.

Два «КамАЗа» с эмблемами ведомства МЧС на дверцах кабины и на бортах, приспособленные для перевозки людей, катили в направлении чечено-ингушской границы.

— Я же говорила тебе, Иван, что все будет хорошо, — шепнула она на ухо мальчику. — Расслабься, миленький, самое страшное уже позади.

Дорога была неважная, грузовик на ней пошатывало, как пьянчугу после попойки. На лавочках тоже сидеть было не очень удобно, но все это — сущие пустяки в сравнении с тем, что им довелось пережить.

Особенно Ивану.

А теперь и вправду можно расслабиться. Надо же, не у всех на этой войне души черствеют... Старлей не только поверил ей на слово, а даже, можно сказать, проникся... Он сам определил их в партию, которая уже грузилась на транспорт, а напоследок, когда «эмчеэсовские» машины уже готовы были тронуться в путь, передал им пакет со снедью.

Это в довесок к тому, что их в столовой сытно накормили.

Она даже не подозревала, что будет так радоваться самым обычным продуктам: в пакете оказались две банки тушенки, одна сгущенки, батон и буханка хлеба и — о чудо — круг полукопченой колбасы и плитка шоколада.

И еще он сунул ей в руку две или три мятые купюры — видно, долго лежали в кармане; может, подумал, что у нее совсем нет денег.

Одно только плохо: напрасно назвала свою фамилию — Дольникова. Могла бы назвать любую другую, только не эту. Но она побоялась. Если бы соврала, этот старлей чутьем мог бы уловить что-то, заподозрить в ней неискренность.

Кажется, это прокол.

Грузовик стал притормаживать. Затем и вовсе остановился.

— Блокпост, — сказал кто-то из беженцев. — Могут проверить.

Чеченцы — а их среди этой группы было сравнительно немного — хранили угрюмое молчание, как будто все, что происходило вокруг, абсолютно их не касалось.

Дольникова встревожилась. Поморщившись от боли в плече, ушибленном обломком стены, она обняла мальчика за худенькие плечи и еще крепче прижала к себе.

— Сержант, может, пропустишь без шмона?

Эту реплику явно подал водитель «КамАЗа». Его тут же поддержал коллега, выбравшийся из кабины другой машины, той, что шла замыкающей.

— Скоро будет смеркаться, а нам еще два «блока» надобно проскочить!

— Успеется, — раздался в ответ сиплый голос. — Давайте, господа бандиты, все на выход! Вещи оставьте в машине! И приготовьте документы для проверки!

Блокпост, занятый небольшим подразделением внутренних войск, был оборудован на изгибе шоссе Ростов — Баку, в точке, равноудаленной от станицы Ассиновской и села Новый Шарой.

Функционировать режимный пост начал сравнительно недавно, поэтому служба здесь никому медом не казалась. С наступлением холодной, ненастной погоды немногочисленный гарнизон страдал от неустроенности жизни. Приземистое каменное сооружение, частично разрушенное, по-видимому, еще в первую чеченскую, отдали в распоряжение солдат-срочников. Все — или почти все — были жутко простужены, двух бойцов пришлось даже отправить на излечение в госпиталь. Хотя «мохоры», как именовались несколько презрительно срочники, круглосуточно топили «буржуйку», тепло через многочисленные щели свободно утекало наружу. Так что внутри было холодно и сыро, как в могильном склепе.

«Отцы-командиры» облюбовали себе вагончик. У этих быт более или менее устроен. В вагончике тепло, и печка не так коптит, как в казарме. Койка опять же у каждого своя, а «молодым» приходится спать по очереди.

Вместе с летехой в вагончике квартируют трое контрактников. Вот они-то здесь, на «блоке», реально и командуют, эти крепкие, почти тридцатилетние мужики, а вовсе не лейтенант внутренних войск Завидеев.

Этот самый Завидеев, хотя в лицо ему такого, конечно, никто не скажет, — натуральный раздолбай. У него вечно какие-то приключения: то понос, то золотуха... Недавно, например, зубами маялся. Так его, горемычного, припекало, что чуть не на стенку кидался, достал, короче, всех окружающих... Потом ему письмо из дома пришло, от молодой женушки. Что там она прописала своему мужику, героически сражающемуся с международным терроризмом, можно только догадываться, потому что письмецо по прочтении было изорвано в клочки и отправлено в пылающее чрево «буржуйки». Наверное, какие-то мерзости там содержались, иначе летеха, которому только недавно стукнуло двадцать четыре годка, не лежал бы на койке часами с потухшим взором — опасались даже, что он надумал застрелиться, а потому прятали от командира все стволы.

Замкомвзвода Гонтарь, контрактник в звании старшего сержанта, решил излечить командира от смертной тоски одним из самых известных и распространенных на Руси способов. Благо здесь, на «режиме», разжиться спиртным не проблема. Но лучше бы он этого не делал. Завидеев мало того, что ударился в запой, так нашел еще себе достойного собутыльника на соседнем «блоке», где командует его однокашник по милицейской школе. Ездит он туда на броне, снимая с поста «бээмпэшку», и случается, что возвращается только под утро. Людей и без того некомплект, а он с собой еще двух или трех солдат берет — в качестве личной охраны.

Раздолбай, короче. И добавить тут больше нечего.

Но ничего этого, естественно, беженцы не знали. Да и незачем, своих проблем хватает. Большинство из них — в ступоре. Лиха им пришлось хлебнуть полной мерой, и еще неизвестно, что каждого ждет в будущем. Усталые и почти равнодушные ко всему, они мало обращают внимания на окружающую действительность. Их трудно чем-либо удивить. Людей с оружием они видели в своей жизни предостаточно.