Старец скользнул взглядом по остальным спутникам Всеслава, особенно кивнув Сольмиру, который, так же как и Всеслав, видел игумена впервые.

— Пойдемте, гости дорогие, — приветливо сказал отец Игнатий. — Мы вас ждали, баньку истопили. Отдохнете с дороги. Потом уж и поговорим.

Только на следующий день Всеслав оценил, сколько любви было в том, что отец игумен встретил приехавших путников возле своего монастыря. Во-первых, отца Игнатия никто не извещал о скором прибытии Всеславова отряда. А во-вторых, старец был очень болен и ходил только с помощью своих келейников. Большую же часть времени он сидел.

Так, сидя на лавке, он и принял Всеслава в своей келье.

— Я обещал Любаве креститься, — с порога выдал Любавин жених заготовленную фразу.

— Проходи, Всеслав, садись, — отец Игнатий похлопал по скамейке рядом с собой.

Воин подошел и осторожно сел. Полумрак кельи разгоняли лампадки перед иконами и неяркий свет из маленького окошка под потолком.

— Тебе нужно креститься совсем не потому, что ты обещал это Любаве, — ласково произнес старец, разворачиваясь на лавке так, чтобы смотреть в лицо собеседнику. — Ты выбрал в жизни очень нелегкий путь. Напрасно надеешься отсидеться в северной глуши. Князь Ярослав очень скоро станет князем Киевским. Они с князем Мстиславом Тмутараканским, конечно же, вторгнутся в земли Польского королевства. А ты будешь дружинником князя Ярослава, — отец Игнатий помедлил, затем порывистым движением обхватил голову Всеслава ладонями, притянув воина к себе поближе. У старого игумена были удивительные, молодые глаза. И взгляд пристальный, встревоженный, любящий. Душа Всеслава не выдержала напряжения, и слезы все же потекли из глаз. Он закрыл лицо руками. Тогда старец обнял его и прижал к своей груди, овевая запахом диких трав и ладана.

— Тебе потребуется могущественный покровитель в жизни. Тот, перед невероятным могуществом Которого равны и князь этих земель и простая рыбачка с озера. Тот, Кто никогда не предаст тебя, не обманет и всегда поможет. Ты понимаешь?

Всеслав молчал не в силах выговорить ни слова.

— Сейчас в твоей душе достаточно веры, чтобы вступить в общение с Иисусом Христом, Господом нашим.

— Веры?

— Согласно нашему Священному Писанию, вера — это возможность души увидеть невидимое для остальных людей. Есть, знаешь ли, в нашем мире сущности, которые человеческий глаз не воспринимает. Мы никак не можем их увидеть телесными очами. Но очами веры — можем. Понимаешь? Единственное условие — душа должна постоянно стремиться к очищению от внутренней скверны, — отец Игнатий медленно опустил руки, Всеслав выпрямился, не отнимая ладоней от своего лица. — Это очень-очень сложно. Именно поэтому крещеных много, а вот Верующих среди нас — единицы.

Воцарилась тишина, глубокая, плотная, как бы соединяющая миры. Всеслав успокоился, отнял руки от лица. Старец рядом молча молился. В этом молчании воин обдумал то, что ему было сказано, и согласился с каждым словом мудрого игумена.

— Когда мне можно креститься?

Отец Игнатий поднял на него сияющий радостью взгляд.

— Да хоть сейчас.

***

Любава дожидалась возвращения Всеслава из Троицкого скита, поселившись в маленькой бане на пасеке. Отец Игнатий сразу после крещения забрал Всеслава и Негорада с собой в скит на несколько дней, чтобы те лучше прониклись тем великим таинством, которого они коснулись, пребывая в молчании, созерцая Реку Вечности, на берегу которой стоял скит; стоял так близко к воде этой удивительной, невидимой для большинства людей, Реки, что затоплялся во время разливов.

Негорад сказал, что он пообещал креститься Оллисаве, которая в видении явилась к нему после тяжелого ранения в последнем бою. Она обещала, что он выживет, и он дал ей обет, что обязательно крестится. Настоящий воин должен держать обещание, не так ли? Негорад остался, а Творимир, забрав с собой Добровита, Сольмира и Ростилу, ускакал в Новгород, не в силах больше оттягивать встречу со своей семьей. С ним вместе уехали и двое из воинов Всеслава. А трое их товарищей ушли в скит со Всеславом, потрясенные встречей с отцом Игнатием.

Любава осталась ждать жениха. Она, то трудилась на монастырских огородах, то ходила на службы, то просто сидела одна в баньке на дальней медосборной поляне, даже поздним летом радующей цветущим клевером. Ульи отсюда уже унесли, и банька с маленьким предбанником со скамьей и столом пустовала. Вокруг домика шелестели насаженные монахами вокруг пасеки молодые липы, рябины с гроздьями оранжевых ягод, кусты калины с яркими красными ягодами, желтели соцветия пижмы, наступающей осенью пахла полынь. По ночам шуршали мыши и охотящиеся за ними ежики. Поляна находилась в глухом лесу, местные жители сюда не хаживали.

— Любава, ты там? Мне можно войти?

Любава бросила свое шитье и устремилась навстречу Всеславу. Они встретились на пороге и замерли, глядя друг на друга, внезапно очень остро осознав, что больше между ними никаких преград нет. Все, что их разделяло, исчезло.

— Еле тебя нашел, полдня добирался.

— Но там же всего одна тропинка от дальнего огорода… — она отступила на шаг, он сделал шаг вперед, не отрывая взгляда от любимой.

— Я не ждала тебя сегодня, иначе бы встретила.

— Я больше не смог без тебя. Уже вчера все о тебе думал. Тревожился, как ты? Дождешься ли меня?

— Я бы ждала до конца.

— А если бы князь прислал гонцов с приказом вернуться в Новгород? — он горячо ее обнял, крепко прижав к себе.

— Послали бы за тобой в скит, зря ты беспокоился. Благословение отца Игнатия — это сила, — проговорила она ему в ухо, закрывая глаза.

— Милая, еще немного, и я не смогу удержаться, — прошептал он, чувствуя себя на удивление молодым и здоровым.

Она открыла глаза, их взгляды встретились. Весь мир за стенами этой избушки снова стал исчезающе несущественным.

— А твоя свадьба? А князь Ярослав? Ингигерд? — эти имена будили его задремавшую ответственность за происходящее.

— А нам с тобой нужна именно свадьба? — спросила Любава, нежно перебирая пряди волос жениха, вглядываясь в близкие серые глаза, чтобы увидеть ответ. — Не нужна. У нас же есть благословение на брак нашего Старца. Так какая теперь разница?

Она и вправду с удовольствием пренебрегала тем, что многие люди сочли бы очень важным. И ради того, что сама считала важным, отступала и от человеческих правил и от старинных обычаев. Этого у Любавы было не отнять. Но!

— Но нам нужно венчание, — прошептал Всеслав, вдруг вспомнив, что нечто подобное сказал ему отец Игнатий на прощание, ни с того, ни с сего.

Любава нежно провела пальцами по его волосам и отстранилась.

— Пойдем, попросим отца Ивана нас прямо сейчас обвенчать. Как на душе хорошо-то! Приедем в Новгород уже состоящими в браке. А то мало ли какие планы на меня у Инги. Какие-то точно были. Не помню. Еще скажет, что она согласна, но только пусть я сначала присмотрюсь, мол, к такому-то…

— Пойдем, милая, — Всеслав, счастливо улыбаясь, потянул свою уже почти жену к выходу из избушки. — Показывай, где здесь та самая, короткая тропинка в монастырь.

***

Творимир со спутниками несколько дней добирался до Новгорода, потом он, понятно, поехал не отчитываться княжескому воеводе Гостомыслу о выполненной службе, он поехал к себе домой. Гостомысл далеко не в тот же день узнал о возвращении воина. Конечно, когда он узнал, то сразу послал своих людей за Любавой. Но те, направляясь в Троицкий монастырь, нечаянно заехали не на ту тропинку, пришлось возвращаться. Одним словом, когда посланные Гостомыслом люди нашли Любаву и передали ей личный приказ княгини Ингигерд, немедленно вернуться, новобрачная уже могла только блаженно улыбаться, все время держать за руку своего мужа, не отрываясь глядеть ему в глаза. И никаких вопросов не слышала. И ее счастливый муж тоже. В Новгород они все же поехали, но от счастья мало что замечали вокруг. Не только воевода Гостомысл, но и княгиня Ингигерд, и даже князь Ярослав пытались спустить новобрачных с небес на землю, но ни у кого ничего не вышло. В конце концов, эта пара имела право на толику безоблачного счастья, после всего, что им пришлось выстрадать. Даже древние Израильские цари законодательно запрещали только-только вступившим в брак воинам участвовать в сражениях.