Джонни упал на постель одетый и потер закрытые глаза. Он был в смятении, мозг его, который обычно быстро и решительно справлялся с любой проблемой, сейчас отупел. Проблемы были многочисленными и настолько переплелись, что он чувствовал себя как человек в африканской чаще, пытающийся выбраться с помощью тупого мачете.

Не открывая глаз, он нащупал трубку; ответила телефонистка отеля. Он дал ей номер в Кимберли. — Разговор личный, с мистером Ральфом Эллисоном.

— Пятнадацать минут задержки, мистер Ленс, — сказала девушка.

— Хорошо, — ответил Джонни. — Попросите обслуживание прислать мне «шивас ригал» и соду. — Ему вдруг захотелось выпить, как-то притупить боль. — Пусть будет двойная порция, милая, нет, две двойных.

К тому времени, как вызвали Кимберли, он осушил оба стакана.

— Ральф? — произнес Джонни в трубку.

— Джонни, как хорошо, что ты позвонил. — В тоне Ральфа Эллисона звучали оттенки сдерживаемого смеха, и Джонни сразу понял, что тому известно. Черт побери, подумал он, конечно, Бенедикт постарался его заблокировать.

— Вы по-прежнему интересуетесь Молнией и Самоубийством? — в отчаянии забросил удочку Джонни.

— Конечно, вы знаете, что мы ими всегда интересуемся, — ответил Ральф.

— Цена два миллиона, — Джонни утратил интерес и лег, снова закрыв глаза. Он знал, что Ральф собирается отомстить ему — нельзя надеяться, что, проиграв дело в суде и отступив, он не заминирует пути отхода.

— Два миллиона, — повторил Ральф. — Пожалуй, многовато — за поле, которое пока дало всего 200 карат промышленных алмазов. Нет, многовато. Конечно, этот ваш крейсер нам не нужен, мы не собираемся заводить собственные военно-морские силы. — Ральф жизнерадостно рассмеялся. — Ну, пятьдесят тысяч фунтов — тут еще можно поговорить, но не больше, Джонни.

— Ладно, Ральф, — устало сказал Джонни. — Все равно спасибо. Выпьем как-нибудь вместе.

— В любое время, Джонни, — согласился Ральф. — В любое время. Только позвоните.

Джонни опустил трубку и посмотрел в потолок. Он слышал, что в первые минуты после ранения тело немеет: именно это с ним и происходило. Вся энергия покинула его, он не знал, что делать.

Снова зазвонил телефон, он поднял трубку. Телефонистка вежливо спросила:

— Конец, мистер Ленс?

— Да, — ответил Джонни, — можно сказать и так.

— Вам нужно еще что-нибудь? — Голос девушки звучал удивленно.

— Да, милая, пошлите мне цикуту.

— Простите?

— Еще два виски, пожалуйста.

Он выпил их в ванной, а когда вытирался, прозвенел дверной звонок. Обернув полотенце вокруг талии, он открыл дверь.

В спальню вошла Трейси и закрыла за собой дверь. Они долго стояли, глядя друг на друга. Глаза Трейси казались большими и темными, в них отражалась его боль.

— Джонни… — голос ее звучал хрипло, она протянула руку и положила ладонь ему на грудь. Плечи его обвисли, он придвинулся к ней, опустив голову ей на плечо. Вздохнул рваным разбитым вздохом.

— Пойдем, — сказала она и отвела его к кровати. Уложив его, подошла к окнам и закрыла занавеси.

В комнате было полутемно, безопасно, тепло, они держали друг друга в объятиях, как когда-то, много лет назад. Цеплялись друг за друга, их дыхание смешивалось, и не нужно было говорить.

Когда они стали любовниками, казалось, что этого они ждали всю жизнь.

Потом он лежал в ее объятиях и чувствовал, как силы возвращаются к нему, он черпал их у нее. Когда он наконец сел, выражение лица его изменилось, стало спокойным. Челюсть снова выпятилась, глаза горели.

— У нас еще есть три дня, — сказал он.

Она села рядом.

— Иди, Джонни. Быстрее. Не трать времени.

— Я выведу «Кингфишер» из главного желоба. Найду эти алмазы. Они там есть. Я знаю, что они там есть. Введу корабль прямо между Молнией и Самоубийством, найду эти проклятые алмазы — будь я проклят, если не сделаю этого. — Он спустил ноги с кровати, потянулся за одеждой, одновременно глядя на часы. — Четыре. Могу добраться до Картридж Бей за несколько минут до темноты. Пожалуйста, позвони в Картридж Бей, чтобы осветили поле, а «Дикий гусь» пусть ждет меня.

— Позвоню прямо отсюда. Потом приму ванну, а ты иди. Не трать времени. — Трейси энергично кивнула, и Джонни окинул взглядом ее тело. Потянулся и почти робко коснулся большой белой груди.

— Ты прекрасна… как мне не хочется идти!

— Я буду ждать тебя.

— Все не так, как я думал. Не так, как я мечтал. — Бенедикт гневно расхаживал по кабинету Старика, поворачиваясь к окну и останавливаясь, чтобы взглянуть на гору через долину.

— Ты причинил ему боль. Ты его раздавил. — Руби беспокойно пошевелилась. Она сидела, подвернув под себя длинные золотые ноги, как кошка, в большом кресле. Она беспокоилась, и это отражалось в морщинках в углах глаз, в том, как она поджимала губы. Ей следовало бы это предвидеть, понять, что момент торжества не удовлетворит его, а вслед за местью последует отвращение и разочарование. Она понимала, что лучше всего сейчас оставить его одного. Не следовало возвращаться с ним в старый дом на Винберг-Хилл. Она встала.

— Дорогой. — Она подошла к нему. — Сейчас я пойду домой. Соберу его вещи, хочу от них избавиться. Хочу стереть всякую память о нем. Отныне мы с тобой — вместе.

Она потянулась, чтобы поцеловать его. Бенедикт отвернул лицо.

— Ах! Значит, ты уходишь? — У него было раздраженное выражение, губы злобно надулись.

— Мы оба устали, дорогой. Отдохнем немного, я вернусь сегодня же к вечеру.

— Значит, теперь ты уже отдаешь приказы? — Он язвительно рассмеялся.

— Дорогой…

— Прекрати эти нежности. Мы заключили сделку, но она не сработала. Ты должна была окончательно сломить его. Но знаешь что? Ему было все равно. Я следил за ним, он даже был доволен. Да! Он обрадовался, что сможет избавиться от тебя.

— Бенедикт. — Она сделала шаг назад.

— Слушай. — Он подошел к ней ближе, придвинул лицо. — Если тебе так хочется уйти, чего же ты ждешь? Иди — и не задерживайся. Он не хотел тебя… и я тоже тебя не хочу.

— Бенедикт, — прошептала она. Кровь отхлынула от ее лица, оно стало белым, как береговой песок. Она в ужасе смотрела на него, все ее мечты рушились. — Ты не серьезно…

— Неужели? — Он откинул голову и снова рассмеялся. — Послушай, ты получила несколько отличных бриллиантов и норковую шубку. У тебя большой дом в Бишопскорте — отличная плата для шлюхи.

— Бенедикт, — она задохнулась от оскорбления, но он ее не слушал.

— Я доказал, что могу тебя получить, верно? Доказал, что могу отобрать тебя у него, — и все. А теперь будь хорошей девочкой и отправляйся домой.

— Машина. Я знаю об установке на «Кингфишере». — Это была ошибка. До этого у нее еще был шанс. Лицо его исказилось, налилось кровью. Он заговорил голосом, неровным от гнева, лицо казалось распухшим.

— Попробуй, — прошептал он. — Давай, попробуй. Тебе дадут пятнадцать лет. Ты в этом по уши, как и я. Подумай об этом — пятнадцать лет в женской тюрьме, моя красавица. И об этом подумай, — он поднял руку, как лезвие. — Я тебя убью. Клянусь Богом, я убью тебя собственными руками. Ты знаешь, что я это сделаю… ты теперь меня достаточно знаешь.

Она пятилась от него, а он шел за нею, по-прежнему держа руку у ее горла. — Тебе заплатили. Теперь убирайся.

Она еще несколько секунд стояла перед ним, и он был слишком захвачен гневом, чтобы заметить, что страх в ее взгляде смешался с чем-то другим, что она оскалила маленькие острые зубы.

— Хорошо, — сказала она. — Я ухожу. — И вышла из кабинета, грациозно ступая своими длинными золотыми ногами и раскачиваясь.

Руби ехала медленно, глаза ее были полны слез. Дважды ей сигналили, но она вцепилась в руль и смотрела вперед, вдоль Де Вааль Драйв, на нижние склоны горы. Не доезжая до университета, она свернула с дороги и через сосновую рощу достигла стоянки за мемориалом Сесиля Родса. Тут она оставила машину и по широкой мощеной террасе спустилась между греческими колоннами, потом по каменным ступеням туда, где конная статуя вечно осматривает горизонт, заслоняя левой рукой глаза.