— Я всегда хорошо делал, — решительно сказал Шоды. — Очень хорошо делал. Кафандар я не пойду.

— Нехорошо говоришь, Шоды. На Кафандар надо ехать обязательно: камни хорошие искать, карту составлять, смотреть, что там есть…

— Там ничего нет, начальник. Кафандар очень плохо. Ты много работал, очень много. Смотри, — Шоды указал на закрашенную часть карты. — Кафандар совсем мало, вот, — и он коснулся пальцем незакрашенного пятна в верховьях реки. — Немного не кончай — ничего. Другой человек, другой год кончай.

Я почувствовал, что обычная сдержанность начинает изменять мне.

— Слушай, Шоды, — сказал я возможно спокойнее, — я поеду на Кафандар, поеду даже один, если вы все так боитесь.

— Я ничего не боюсь, — сухо сказал Шоды. — Один снеговой шайтан боюсь. Не надо ехать, начальник, пожалуйста, не надо. Лошадь пропадет, как Бель-Дара. И ты совсем пропадешь.

Я махнул рукой.

— Чабан очень обижайся будет. Козлик, баран продавать не будет…

Я молчал.

— Слушай, начальник, сколько твоя баранчук есть?

— Двенадцать, — ответил я со злостью.

Шоды, видимо, удивился, что у меня столько детей, но тем не менее серьезно сказал:

— Твой баранчук, твой жена очень плохо будет. Ты пропадешь на Кафандар…

Исчерпав на этом все доводы, Шоды принялся «накрывать на стол» — расставлять на большом брезенте миски, раскладывать ложки и хлеб.

Товарищи возвратились из маршрута усталые, но довольные. Скарновая[6] зона, встреченная вчера на склоне Хозер-Мечского хребта, оказывается, тянулась к северу и уходила на перевал, ведущий к верховьям Кафандара. Теперь поездка в верховья долины становилась особенно важной.

В образцах руд, принесенных со скарновой зоны, маслянисто поблескивал минерал, напоминавший шеелит[7]. Может быть, мы стояли на пороге открытия вольфрамового месторождения?

Шоды пришлось несколько раз повторять приглашение «к столу». За обедом выяснилось, что теперь, когда появилась надежда найти вольфрам в верховьях Кафандара, все, даже Петр, хотят идти туда. Однако я решил не менять первоначального плана и поехать сначала налегке, а позднее, если будет нужно, перенести наверх весь лагерь.

Ядро партии должно было остаться здесь, детально изучить рудную зону на южном склоне хребта, расчистить предполагаемые рудные жилы. Расчистки мог произвести только Петр; значит, он должен остаться. Ехать со мной предстояло Ивану или Шоды. Шоды явно уклонялся от неприятного разговора и поспешно отправился к ручью мыть посуду. Иван, которому я снова предложил ехать со мной, некоторое время сосредоточенно молчал, закусив губы и устремив глаза на далекий перевал. Потом решительно сказал:

— Эх, была не была, едем, начальник. Ну уж, чур, уговор: найдем вольфрам — давай премию.

— Обязательно, Иван.

Я облегченно вздохнул.

Последний вечер перед отъездом прошел чудесно. Говорили о найденных рудах. Кирилл Ильин — старший коллектор партии, которому принадлежала честь сегодняшней находки скарнов, уверял, что мы стоим на пороге открытия грандиозного месторождения.

— Месторождения Малакки — щенки перед Кафандаром! — твердил он, размахивая руками. — Представьте себе эти места через несколько лет. Рельсы электрической дороги убегают вверх по долине. Вон там, у входа в каньон, они скрываются в тоннеле. На Хозер-Мечский перевал вздымается линия фуникулера. Здесь, на месте нашего лагеря, большая железнодорожная станция. Мраморный перрон, электричество… ресторан с шампанским. Окрестные горы залиты ярким электрическим светом, звезд не видно…

— Какая гадость! — заметила Таня, наш коллектор, страстная поклонница всего романтического в работе геологов.

— Не перебивай! Маститый среднеазиатский геолог Кирилл Сергеевич Ильин приезжает на открытое им в молодости месторождение. Он выходит из вагона. К нему подбегают усатые носильщики, подхватывают чемоданы…

— Неужели ты, когда станешь профессором, тоже будешь возить с собой уйму ненужных вещей? — съехидничала Таня.

— Прошу не перебивать! На чем мы остановились? Ах да, на чемоданах… За вокзалом ждет такси. Через несколько минут мы подъезжаем к управлению рудника — семиэтажному зданию из стекла и стали, выстроенному вон на той террасе, где пасутся бараны.

— Ну и что хорошего? — снова вмешалась Таня. — За всем этим не стоило ехать в Среднюю Азию.

— Гнилая романтика! — отпарировал Кирилл. — Ее поклонники вымрут, подобно ихтиозаврам. Ты зачем пошла в Горный институт? Чтобы любоваться солнечным закатом В горах? Ради вечеров у костра? Или, может, для того, чтобы сфотографировать барса, когда он станет грозить тебе лапой? Нет, скажи, разве тебе не хотелось бы работать на руднике, который со временем построят на нашем месторождении? Жить в новом городе, выросшем на твоих глазах? Разъезжать в машине по асфальтовому шоссе там, где вчера ты карабкалась, держась за хвост ишака?…

— Я предпочитаю путешествовать, держась за хвост ишака! — отрезала Таня и завела патефон.

Спор затих. Шоды, мрачно сидевший в тени палатки, подобрался поближе. Музыку слушали долго, пока Таня не заявила, что концерт окончен и пора спать.

Располагаясь в палатке, я с удовольствием отметил, что совершенно спокоен — поездка на Кафандар не вызывала тревоги даже сейчас, глубокой ночью. Уже засыпая, я снова вспомнил ночлег в пещере на Бель-Даре, но эту картину сразу же заслонил огромный штуф[8] скарна, в котором желтели фантастической величины кристаллы шеелита. Штуф надвинулся на меня, и я заснул.

Солнце еще не поднялось над хребтом, когда все мы уже сидели за завтраком. Было решено, что Кирилл и Таня займутся детальным изучением скарновой зоны, Петр сделает необходимые расчистки, а мы с Иваном на три дня поедем в верховья. Если потребуется, Иван вернется для переброски наверх всего лагеря.

От вчерашнего уверенного вида Ивана не осталось и следа. Татарин был мрачен и злобно обругал Шоды, который помогал ему навьючивать лошадь. Против обыкновения, Шоды ничего не ответил.

В семь часов утра наш маленький караван выступил. Мы с Кириллом шли впереди, следом Иван вел в поводу навьюченную лошадь. Таня замыкала шествие. Шоды, очень расстроенный, долго смотрел нам вслед. При прощании он дал мне какой-то желтый порошок и очень серьезно попросил подбрасывать его понемногу в костер там, наверху. Видя мои колебания, он умоляюще сказал:

— Пожалуйста, бери, начальник, может быть, хорошо будет…

Таня и Кирилл проводили нас до устья сая[9], в котором исчезала тропа, ведущая к перевалу. Здесь мы расстались. Они полезли на скарновую зону, а мы с Иваном двинулись дальше по тропе.

Мне показалось, что Кирилл вопросительно посмотрел на меня и хотел что-то сказать, но потом взглянул на Таню и раздумал. Уже отойдя метров на пятьдесят, он крикнул:

— Если задержитесь больше трех дней, пойдем вас искать.

Я кивнул головой.

Тропинка, по которой мы поднимались, становилась все круче. Наши палатки уже казались едва заметными точками далеко внизу. К полудню мы поднялись над соседними боковыми хребтами. На небольшом снежнике еле различимая тропинка исчезла совсем. Дальше путь лежал но морене и осыпям.

У конца снежника мы пересекли скарновую зону, открытую Кириллом. Здесь это были только мелкие жилки. Они сходили на нет и исчезали, не доходя до перевала. Зато книзу они становились шире, местами были видны раздувы, выделяющиеся темными пятнами на фоне более светлых пород. Где-то внизу, на одном из таких раздувов, работали сейчас Кирилл и Таня.

Я поймал себя на мысли, что меня обрадовало исчезновение рудной зоны на этой стороне хребта. Значит, все месторождение — здесь, и нет надобности долго обследовать верховья Кафандара за перевалом. Невольно я задумался. Почему меня обрадовала возможность быстрого возвращения? Я же не верю в эти сказки… Пусть Клунников говорит все, что угодно! Таинственные потомки третичных обезьян в юрах Средней Азии!… Странные существа, от укусов которых дохнут лошади!… Этак кому-нибудь придет в голову объяснять легенды о троллях тем, что В Скандинавских горах жили когда-то дриопитеки[10] или другие древние обезьяны… Занятый своими мыслями, я споткнулся и чуть не упал.