– Ты, пан Клуначак скажи своим, чтоб сабельки в ножны вернули – не ровен час, порежутся, – сказал он, плавно поводя арбалетом из стороны в сторону.
– Делайте, панове, как он скажет, – обреченно проговорил старшиня.
– И пять ша-агов назад, – добавил пан Войцек.
Шляхтичи, ворча больше для порядка, повиновались.
Двигаясь как во сне, Ендрек добрался до коня, нащупал носком сапога стремя, вскарабкался в седло, тяжело навалившись животом на переднюю луку.
– Так, панове! – загремел Меченый уже с коня. – Мертвого похороните. У-у-уя-яснили? Я до самого пана п-подскарбия доберусь и обскажу пану Куфару все, как было. Думаете, панове, раз короля не избрали, так и закона нет? Самосуд чинить у-у-удумали?
Толпа молчала.
– Добро. Прощавайте, па-па-панове! Гнаться вздумаете, лишь деток своих осиротите. Уяснили?
Войцек развернул вороного и, ткнув шпорами, с места поднял в галоп. Хватан и Гредзик не отстали от него. Конь студиозуса рванулся следом так резво, что парню пришлось бросить повод и обеими руками уцепиться за седло.
Гапей задержался, прикрывая отступление. Под его насмешливым взглядом жители застянка не решились даже с места стронуться.
Только за околицей Ендрек нагнал мрачных порубежников.
– Пан Войцек, а, пан Войцек, – тихонько проговорил он, пристраивая серого бок о бок с вороным.
– Чего тебе, студиозус? – невесело отозвался сотник.
– Научи меня убивать, пан Войцек.
Меченый помолчал, раздумывая. Потом сказал:
– А оно тебе надо? Лечил бы…
– Надо, – твердо ответил медикус и повторил для большей убедительности: – Надо.
Пять дней потребовалось отряду Меченого, чтобы добраться к условленному месту, на поляну неподалеку от городских стен Выгова. Пан Войцек рвал и метал, но что поделаешь? Измученные кони не могли идти быстрее, чем легкой рысцой, а большую часть пути пришлось проделать и вовсе шагом. Иначе наездники запросто могли превратиться в пехоту и тогда уж точно поспели бы к шапочному разбору.
Больше месяца пробиралось войско пана Шпары от лесов под Берестянкой до стольного града.
От двух десятков осталось без одного человека полтора. Первой потерей был лесник, затем – трое попрошаек. Но последние утраты стали самыми тяжелыми. Не то чтобы Ендрек винил только себя одного за смерть Шилодзюба и Пиндюра, но всегда помнил, что, не задумай он дурацкий побег, они могли бы жить.
Гибель Глазика показалась еще более нелепой. И вот что поразительно! Не для себя ведь старался конокрад, не ради собственной выгоды взялся за старое. За всех переживал, хотел как лучше. Эх, если бы еще закон и порядок при этом не нарушал!
Пан Войцек ходил туча тучей оттого, что скрытно добраться не получилось. Тут и замок пана Шэраня (или как там его?), встреча со старинным врагом. Уж кто-кто, а Мржек Сякера догадается, зачем перебрасывают одного из самых закаленных рубак северного порубежья на юг. А поскольку теперь мятежный чародей верой и правдой поддерживает дело Золотого Пардуса, то и доложить кому положено не преминет. Второе место, где малолужичан «раскусили», – это застянок со старшиней паном Желеславом. Погоню, напуганные суровостью гостей, шляхтичи не посылали – своих забот полон рот, но что им мешало отправить гонца в замок того же Шэраня? А ничего.
И вот описанная в письме полковника Симона поляна. Истоптанная трава, несколько кучек конских кругляшей. Грай нашел даже старое, давно остывшее кострище. И никаких людей. Только следы.
– Опоздали, дрын мне в коленку! – Хватан в сердцах стегнул плеткой по голенищу.
Сотник нахмурился пуще прежнего (хотя куда там уже больше – и так брови слились в одну полоску) и закусил ус. Похоже, первый раз в жизни он подвел командиров, не выполнил приказа в срок и как положено. Было от чего удавиться.
– Может, расседлаем коней да подождем малость? – ни к кому не обращаясь, словно в пустоту, проговорил рассудительный Хмыз.
Пан Войцек не ответил. Махнул рукой – мол, делайте что хотите.
– Могу в город сходить, – предложил, спрыгивая на землю и приседая, чтоб размять затекшие ноги, пан Гредзик. – У меня знакомцы найдутся, ежели поискать хорошо.
– Могу и я, – несмело предложил Ендрек. – Тут батюшка с матушкой и брат…
– Ты б молчал уже, дрын мне в коленку! – перебил его Хватан. – Это послать козла в огород называется!
– Да брось ты! – вступился за парня пан Бутля. – Что ж ты всех врагами видишь?
– Не всех! А только этого желтого «кошкодрала»!
– Я не…
– Молчи! Все вы, «кошкодралы», одинаковы! А ты, пан Юржик, совсем опаску потерял! Щ-щас отпустим его, и к вечеру сотня драгун Жигомонтовых здесь будет!
– А ну, замолчали все! – рык пана Войцека прокатился над поляной. – С-с-спорщики хреновы!
– Я – не предатель, – пролепетал Ендрек обиженно.
– Никто т-тебя не винит. Но подозрение есть подозрение. До-доверие еще заслужить надо. Уезжать будем, я тебя неволить не стану. Останешься с родными…
– И целуй своего Жигомонта… – еле слышно прошептал Хватан.
– Молчать! Я тебя!.. – развернулся к нему Войцек. – Вот как перед ликом Господа – отстегаю я тебя!
Молодой порубежник насупился и склонил голову. Ендреку хотелось думать, что от стыда.
– Поедут пан Гредзик и Издор, – рубанул ладонью воздух пан Шпара. – До сумерек управитесь?
– Оглядеться оглядимся, а там… – пожал плечами простоватый Гредзик.
– В-вот и ладно. Чтоб в сумерки тут были. Д-добро?
– Добро.
Разведчикам выделили коней, какие поменьше других измучились.
Пан Гредзик Цвик протер сапоги лопухом, сорванным неподалече, закрутил усы, словно ехал паненок очаровывать. Его напарник застегнул жупан на все крючки и тоже приосанился. Студиозус не сомневался, что в кармане Издор уже нащупывает колоду карт, предвкушая поживу в ближайшем от городских ворот шинке.
Едва они уехали, Хмыз приказал разбивать лагерь. Закипела ставшая привычной за время путешествия работа.
Хватан смачно сплюнул под ноги, растер подошвой, поглядел исподлобья на студиозуса и ушел в подлесок. Вскоре послышался свист его сабли. У порубежника имелась такая привычка – в расстроенных чувствах рубить лозу. От плеча да с оттягом.
Ендрек, стараясь не показывать вида, хотя в душе от обиды все сжималось и хотелось расплакаться, как в далеком счастливом детстве, пошел перевязывать голову Стадзику. Рана шляхтича заживала на удивление плохо. Остальные – и Грай, и Хмыз, и Юржик – уже давно оправились от полученных в замке Шэраня отметин, а пан Клямка еще страдал. Жаловался на частые головные боли и требовал повышенного внимания со стороны лекаря, то бишь Ендрека.
Но не успел медикус размотать жесткую, пропитавшуюся сукровицей тряпку на голове шляхтича, как со стороны нечастого леса раздался тоненький протяжный свист. Присевший было пан Войцек в мгновение ока вскочил на ноги, выхватил саблю. Грай и Хватан почти не отстали от него. Скуластый следопыт успел вытащить даже два клинка – после смерти Глазика он взял себе его саблю. Тыковка замер с арбалетом, как охотничья собака, почуявшая перепела. Любопытно, бывает самострел у него не натянут или нет? Краем уха Ендрек слыхал, что все время держать взведенным арбалет нельзя – дуга теряет гибкость. Но Гапей его поражал.
– Эгэ-гэй! Пан Войцек! Свои!!! – послышался голос. – Не стрельните, а то я в новом жупане!
– Кем бы ты ни был, выходи! – скомандовал Меченый, поворачиваясь на голос.
Из-под лесной тени не спеша вышел худощавый человек в натянутой по самые брови шапке. Если он считал свой жупан новым, то покажите мне старый, подумалось Ендреку. И весь незваный гость выглядел… Как бы это правильно сказать? Потертым, подержанным, что ли? Обтрепанные, с вылезшим мехом обшлага жупана, лысоватая шапка с замусоленным пером, наполовину седая борода и морщинистые щеки. Однако на поясе его висела сабля, начищенная рукоять которой никак не производила впечатления ненужного предмета. В поводу мужичок вел гнедо-пегого конька – низкого, короткошеего и гривастого.
