У подножия лестницы на точеной колонне стояла большая голубая ваза с папоротниками. Потертая в некоторых местах красная ковровая дорожка после того, как ее перестелили, стала смотреться как новая.

Тилли продолжала свой обход. Она прошлась по этажу, где находилась детская. Все было готово к приезду детей. В комнате, в которой когда-то жила она, поселилась Кети, ей предстояло ухаживать за детьми все три дня, пока они пробудут в доме. Тилли теперь занимала комнату по другую сторону гардеробной, сразу за спальней хозяина, и никак не могла привыкнуть к пуховой постели, огромному платяному шкафу с зеркалами во все двери, к умывальнику, где у нее были свой тазик и кувшин, даже помойное ведро было таким красивым, что она с большим сожалением сливала в него грязную воду.

Тилли подошла к зеркалу. Не часто у нее находилось время разглядывать себя в зеркале. Но всякий раз собственное отражение удивляло ее. В свои восемнадцать лет она выглядела старше, возможно из-за одежды: красивого форменного платья из легкой серой шерсти, которое сидело на ней как влитое. Она не стала шить слишком пышную юбку, ей предлагали сделать еще одну вставку, но она отказалась, иначе платье потеряло бы форменный вид. А Тилли считала, что и без того вышла далеко за рамки, определенные ее должностью, поэтому не стоило привлекать к себе внимания одеждой, как у дамы. Она в первый раз надела панталоны и корсет. Против панталон она ничего не имела, но корсет, как ей казалось, стеснял движения, однако пришитые к нему резинки лучше подвязок держали белые хлопчатобумажные чулки.

И чепец на ней тоже был другой. Он скрывал не все волосы, а только макушку, и она в шутку назвала его про себя накрахмаленной короной. Тилли знала, что у нее пухлые губы, но не могла решить, красиво это или нет. Как учила ее бабушка, не надо доверять зеркалу, потому что в нем видишь то, что хочешь увидеть.

Застегнув верхнюю пуговицу у ворота, Тилли прошлась руками по платью и вышла в коридор. В гардеробной она еще раз проверила, все ли в одежде в порядке, и после этого вошла в спальню хозяина.

Мистер Бургесс, сидевший в плетеном кресле, заразительно смеялся, и хозяин не отставал от него. Тилли отметила, что в это утро мистер Сопвит выглядел совсем по-другому: он помолодел, на щеках появился румянец, глаза живо блестели. С трудом, но ему удалось уложить непослушные волосы на макушке. На нем была белая шелковая рубашка с гофрированным воротником. А еще, заметила Тилли, хозяин заставил себя надеть брюки, что она посчитала большим достижением: чаше всего он не вылезал из халата, надетого на ночную сорочку. И хотя проволочный каркас, накрытый пледом, по-прежнему оставался у основания кресла, вид у хозяина был вполне здоровый.

— Ну что, Троттер, закончила обход?

— Да, сэр.

— Все в порядке?

— По-моему, в порядке, сэр.

— А что с угощением? Мне очень нравится ростбиф, жареный ягненок и пироги с мясом, но моей теще такая еда может показаться грубоватой. Ты виделась с кухаркой?

— Да, сэр, мы вчера говорили обо всех блюдах.

— И на чем же остановились?

— Миссис Дрю предлагает начать с супа и отварного лосося под соусом. Основное блюдо — жареный цыпленок с морковью, турнепсом и другими овощами, а на сладкое она приготовит разные пудинги, пирог с ревенем и особый заварной крем с яйцами, то есть я хотела сказать из яиц, — смеясь, поправилась она, — и фрукты на выбор, а потом сыр.

— Что вы об этом думаете, Бургесс?

— Могу сказать только одно, сэр, у меня стал вырабатываться желудочный сок, — он поднялся и посмотрел на Тилли. — Уверен, миссис Форфут-Медоуз будет довольна.

Она молча улыбнулась ему одними глазами.

— Я сейчас оставлю вас, сэр, — повернулся он к Марку, — но утром вернусь и вместе с вами порадуюсь встрече с детьми.

— Спасибо, Бургесс. Уверен, что они тоже будут рады видеть вас, и думаю, не ошибусь, если скажу, что они хотели бы вернуться к вашим урокам.

— Я бы тоже, сэр, с большим желанием снова занимался с ними, но, как говорится: Cest la vie, telle quelle… telle quelle, — развел руками мистер Бургесс.

— Да, что верно, то верно, такова жизнь. Не помню, чтобы я был чем-то так взволнован, как сейчас, после ночи, когда родился Гарри, — признался Марк Тилли, когда мистер Бургесс ушел. — Жаль, что он приедет только послезавтра, но хотя бы день, да побудет с нами вместе. — Марк отвернулся к окну. — Три дня! Проклятье, всего три дня! — горечь и обида звучали в его голосе.

Тилли уловила перемену в настроении хозяина. Она, быстро подошла и, поправив сползший плед, постаралась его отвлечь.

— Сэр, они вас так заговорят, что вы еще порадуетесь, когда они уедут, — бодрым тоном проговорила она.

— Я обрадуюсь не меньше, когда ты, Троттер, уйдешь отсюда, — резко поворачиваясь, выпалил Марк, подчеркивая нелепость ее замечания.

Она ничего не ответила, а только стояла и смотрела на него, как делала всегда, когда чувствовала, что лучше промолчать.

— Задержись Бургесс на несколько минут, он бы назвал твои слова глупыми, банальными. Ты понимаешь это?

— Сэр, мне понятно только одно: я видела, как вы нервничаете, и старалась вас как-то отвлечь.

Он смотрел на нее, и выражение его лица постепенно менялось. В ее голосе звучала уверенность, которой не было еще несколько месяцев назад. Он не имел ничего против, ему даже это нравилось, потому что за ее покорными «да, сэр», «нет, сэр» начинала уже угадываться женщина.

— Троттер, если бы у вас было четверо детей и их у тебя забрали, что бы ты сделала? — понизив голос, спросил он.

Она задумалась.

— У меня не было детей, и поэтому мне трудно определить глубину своих чувств. Я могу только судить по отношению миссис Дрю к своим детям. Но я не такая сильная, как она, поэтому мне кажется, что я сошла бы с ума. Но, сэр, на этот вопрос мне трудно ответить, потому что, если бы у меня было четверо детей, почему их должны были бы у меня забрать? — она почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо, а глаза непроизвольно расширились.

— Ну, договаривай, — с тихой угрозой проговорил он.

Она промолчала, тогда он закончил ее мысль.

— Ты собиралась сказать, что никогда бы не сделала ничего такого, из-за чего могла бы лишиться детей, верно?

Она снова ничего не ответила.

— Я на это могу тебе ответить так. У тебя впереди длинный путь и тебе предстоит многое узнать о человеческой натуре, а еще ты познакомишься с наказаниями, которыми карается грех. Но тяжесть иных приговоров перевешивает серьезность совершенного проступка… Что там такое?

Он прислушался и поднялся на руках, чтобы выглянуть в окно.

— Это экипаж! — воскликнул он, восторг вытеснил с его лица все остальные чувства. — Они приехали. Иди вниз, скорее вниз.

Она опрометью выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Пайк уже ждал в холле. Обе створки двери были распахнуты. Экипаж подкатил к крыльцу и остановился.

Тилли знала, что ей положено, как это делала миссис Лукас, стоять на крыльце и там встречать миссис Форфут-Медоуз, но она настолько разволновалась, что забыла об этом и сбежала вниз. Но прежде чем ей удалось спуститься, дети окружили ее с радостными криками: «Привет, Троттер! Привет, Троттер!» — даже Мэтью улыбался.

— Достаточно, прекратите! Ведите себя прилично, — голос бабушки не сразу погасил бурю детских чувств. Потом они оставили Тилли и помчались по ступенькам в дом.

— Надеюсь, вы хорошо доехали, мадам, — приветствовала Тилли миссис Форфут-Медоуз.

Джейн Форфут-Медоуз так была поражена, что сразу же перевела взгляд на крыльцо, где стоял Пайк. Не удостоив Тилли даже кивком, она поплыла вверх по лестнице и дальше мимо Пайка, бросив мимоходом:

— Что, это такое? В чем дело?

— Надеюсь, вы доехали хо…

— Неважно, как я доехала, меня интересует, где миссис Лукас?

— Она здесь больше не служит, мадам.

— Не служит? А где Саймс? — ища глазами лакея, спросила она и принялась расстегивать пелерину.