— Но мы только разговаривали! О Калифорнии, о жизни там!

— Гм! Я уверена, что именно этот предлог он придумал, чтобы задержать тебя там подольше. Эта его ироническая усмешка, этот раздражающий, почти сардонический взгляд; кажется, что он постоянно бросает тебе вызов. Я не принимаю никаких оправданий, девочка. Я тоже считаю сеньора де ла Герру очень интересным собеседником, но мы, как ты заметила, беседовали с ним на публике, а не одни под звездным полночным небом. Не смотри на меня с видом оскорбленной невинности, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы тебе удалось одурачить меня. Я тоже когда-то была молодой и глупой, хочешь верь, хочешь нет! В любом случае этот мужчина слишком стар для тебя, слишком… Не важно. Я уверена, ты прекрасно понимаешь, зачем я все это говорю.

Алекса упрямо продолжала настаивать на том, что они лишь мило беседовали с сеньором де ла Геррой. Она до боли сжала пальцы, чтобы не дать волю душившей ее ярости и настоящей ненависти, которую она испытывала к Николасу. Именно из-за него тетя так разгневалась. Это несправедливо, что всю вину возложили только на нее и, как маленькую девочку, отправили спать, позволив потанцевать еще два танца «только для того, чтобы избежать сплетен».

В конце концов, сэру Джону каким-то непостижимым образом удалось заставить тетю смягчиться. Алекса так и не узнала, каким образом он уговорил Хэриет дать ей еще один шанс (как будто она была преступницей), но, как бы там ни было, в конце концов, ей разрешили остаться в Коломбо, предварительно взяв с нее немыслимое количество обещаний. «Это несправедливо, потому что я ни в чем не виновна! Почему все мои поступки, вся моя жизнь должны контролироваться „кем-то“, кем-то, кто придумывает все эти бесчисленные правила, кто решает, кому и как надо себя вести? Кто дает им право решать, что такое грех? Почему-то не считается грехом, если плантатор до смерти забьет своего работника, но лежать обнаженной с мужчиной или позволять ему целовать себя — это почему-то непростительный, ужасный грех! Сплошное лицемерие! Он тоже об этом говорил. Конечно, он это делал только для того, чтобы достичь своих целей», — мрачно подумала Алекса. Однако он заразил ее этими опасными мыслями, которые время от времени проносились у нее в голове, как и воспоминания, которые она пыталась забыть.

Недовольная тем, какое направление стали принимать ее мысли, Алекса мрачно посмотрела на свое отражение в зеркале и поправила шляпу. Она надела ее немножечко набок, так, что страусиные перья соблазнительно затеняли ее лицо. Она могла только надеяться, что лорд Чарльз, привыкший вращаться в высшем свете, не сочтет ее слишком экстравагантной. А если она все-таки понравится ему, то это будет только благодаря ее дорогому, любимому дяде Джону, который купил ей и этот костюм, и эту шляпу.

— О, Алекса!

Нахмурившись, Алекса резко обернулась. Но Шарлотта Лэнгфорд, казалось, не понимала, почему Алексе неприятно, когда она врывается в ее комнату, предварительно не постучав в дверь.

— Он здесь! Виконт Диринг, я имею в виду. И на такой великолепной лошади! Тебе не кажется, что это просто прекрасно, что именно нас он почтил своим вниманием? Можешь быть уверена, что все женщины в Коломбо завидуют нам!

— Да? Неужели? — Алексе удалось ответить почти совсем спокойно. Она повернулась к зеркалу, чтобы еще раз проверить, надежно ли держится шляпа, потом отошла подальше и критически осмотрела себя с ног до головы, пытаясь представить, какой эффект произведет ее новый наряд.

— Ну конечно же, нам будут страшно завидовать и считать нас очень счастливыми. Ты, наверное, не представляешь, как любят посплетничать в таких городах, как Коломбо! Виконт у всех на глазах приглашает нас покататься верхом! А если еще вспомнить внимание, которое он оказывал нам в эти дни…

Почему голос Шарлотты кажется таким безжизненным, когда она обрушивает на свою жертву поток слащавых глупостей? Стиснув зубы, Алекса сама удивилась, что ей удается говорить спокойно:

— Раз лорд Чарльз столь добр и внимателен, не стоит заставлять его ждать.

Глядя на то, как хихикала и краснела Шарлотта, могло показаться, что именно к ней, а не к мисс Ховард каждый день приезжает лорд Чарльз. Алексе ни на минуту не удавалось остаться наедине с виконтом. Стараниями грозной матери Шарлотты ее дочка постоянно находилась с ними и в гостиной, и на веранде, чтобы разговор не мог перейти за рамки дозволенного. Вести хоть в какой-то степени интеллектуальную беседу было практически невозможно: мисс Лэнгфорд, начисто лишенная такта, постоянно прерывала их разговор пустыми замечаниями о погоде или ярмарке, которую ее мать устраивает в благотворительных целях для сбора денег для детей-сирот. Были моменты, когда несдержанная на язык Алекса готова была взорваться, и ей значительно чаще, чем обычно, приходилось стискивать зубы. Но, слава Богу, ей позволили поехать сегодня на прогулку. Она мечтала о ней все эти дни.

Наклонившись, чтобы погладить шею лошади, Алекса поняла, как не хватало ей обычных ежедневных прогулок верхом. Гнедая кобыла сэра Джона — самая любимая лошадь Алексы — недавно ожеребилась на дядюшкиной ферме. Ферма находилась в горах, и Алекса несколько раз ездила туда покататься верхом. Сейчас она с болью вспоминала эти поездки. Холодное утро, капельки росы, едва уловимый запах дыма и возбужденный лай гончих, которые нервничали перед утренней прогулкой. Она ездила в мужском седле, без шляпы, небрежно собрав волосы лентой, а приятная тяжесть пистолета напоминала ей об опасностях, с которыми она может столкнуться в любую минуту, — ядовитая змея, дикий кабан…

«Не то, что здесь, в Коломбо, — эта прогулка, очевидно, будет слишком уж благопристойной», — раздраженно думала Алекса, слушая, как Шарлотта Лэнгфорд болтает без умолку и жеманно хихикает. Алекса искренне пожалела, что у нее нет с собой пистолета. Не только Шарлотта раздражала ее, но и двое других мужчин, которых миссис Лэнгфорд пригласила сопровождать их. Один из них — ужасно скучный майор средних лет, друг полковника Лэнгфорда; другой — мистер Сатерлэнд, напыщенный молодой человек, который наскучил ей постоянными рассказами о своих обязанностях адъютанта губернатора и о важности занимаемой им должности. Позади них на некотором расстоянии следовали два грума-туземца… Все казалось Алексе неестественным, ненатуральным, так не должно было быть! Лорд Чарльз пригласил покататься только ее, и Алекса заметила, какое удивление было в его глазах, когда он увидел столько людей. Потом ему удалось спрятать свои чувства под маской вежливости и хороших манер.

Хорошие манеры! Алекса была полна негодования и возмущения, ей в голову пришла мысль притвориться, что ее лошадь понесла, для того чтобы насладиться настоящим галопом, а не тащиться ради Шарлотты Лэнгфорд медленной рысью. «Почему считается хорошим тоном вежливо беседовать с человеком, который тебе не нравится, которого ты едва терпишь? Почему люди не должны быть честны и откровенны друг с другом? Почему бы не отбросить эту фальшь, эту ложь и честно не взглянуть в глаза правде? Наверное, я так никогда и не пойму, ради чего я должна притворяться и делать неприятные, даже отвратительные мне вещи. Это неправильно, — подумала Алекса, делая усилие, чтобы скрыть чувства под приветливой светской маской. — Лицедействовать, вместо того чтобы быть искренней. Неправильно».

К счастью, мятежные мысли Алексы прервал лорд Чарльз:

— Мисс Ховард, у меня есть прекрасная идея. Если, конечно, вы не будете возражать… — Бесстрастный голос лорда Диринга никак не соответствовал его почти заговорщицкой улыбке.

Занятая печальными мыслями, Алекса даже не заметила, как ему удалось оказаться рядом с ней на сузившейся дороге, в то время как остальные были вынуждены ехать сзади. До этого момента Алекса и лорд Чарльз не обменялись и двумя словами. Алекса даже подумала, что он разочаровался в ней, найдя ее слишком наивной и провинциальной, чтобы тратить на нее свое время и внимание. Но ее сомнения развеялись, когда он, выразительно взглянув на нее, сказал: