- Я не сдвинусь с места, пока не получу то, что мне надо.

Плотно сжав губы, она теребит бледными пальцами кружевной воротник и нетерпеливо постукивает по полу ботинком на пуговках. Если кто-то подходит поближе, она бьёт его зонтиком. А стоит кому-либо её тронуть – и она... ну да, она просто ускользает.

Мистер Кэррингтон, президент похоронного бюро, услыхал шум и приковылял в вестибюль разузнать, что случилось.

- Тс-с, тс-с, - шепчет он направо и налево, прижимая палец к губам. – Имейте уважение, имейте уважение. Что тут у вас? Не могу ли я быть вам полезен, сударыня?

Тётушка Тилди смерила его взглядом.

- Можете.

- Чем могу служить?

- Подите в ту комнату в конце коридора, - распорядилась тётушка Тилди.

- Д-да-а?

- И скажите этому рьяному молодому исследователю, чтоб оставил в покое моё тело. Я – девица. И не желаю никому показывать свои родинки, родимые пятна, шрамы и прочее, и что нога у меня подворачивается – тоже моё дело. Нечего ему во всё совать нос, трогать, резать – ещё, того гляди, что-нибудь повредит.

Мистер Кэррингтон не понимает, о чём речь, он ведь ещё не знает, что за тело находится в прозекторской. И он глядит на тётушку Тилди растерянно и беспомощно.

- Чего он уложил меня на свой стол, я ж не голубь какой-нибудь, меня незачем потрошить и фаршировать! – сказала Тилди.

Мистер Кэррингтон кинулся выяснять в чём дело. Прошло пятнадцать минут; в вестибюле стояла напряжённая тишина, а там, за дверями прозекторской, шёл напряжённый спор; наконец бледный и осунувшийся мистер Кэррингтон возвратился.

Очки свалились у него с носа, он поднял их и сказал:

- Вы нам очень осложняете дело.

- Я?! – рассвирепела тётушка Тилди. – Святые угодники, да что же это такое! Послушайте, мистер Кожа-да-кости или как вас там, так, по-вашему, это я осложняю?

- Мы уже выкачиваем кровь из... из этого...

- Что?!

- Да-да, уверяю вас. Так что вам придётся уйти. Теперь уже ничего нельзя сделать. – Он нервно засмеялся. – Сейчас наш прозектор произведёт частичное вскрытие и определит причину смерти.

Тётушка Тилди вскочила как ошпаренная.

- Да как он смеет! Это позволено только судебным экспертам!

- Ну, нам иногда тоже кое-что позволяется...

- Сейчас же отправляйтесь назад и велите вашему Режь-не-жалей сию минуту перекачать всю отличную благородную кровь обратно в это тело, покрытое прекрасной кожей, и если он уже что-нибудь вытащил из него, пускай тут же приладит на место, да чтоб всё работало как следует, и бодрое, здоровое тело пускай вернёт мне.

Слышали, что я сказала!

- Но я ничего не могу поделать. Ни-че-го.

- Ну вот что. Я не сдвинусь с места хоть двести лет. Ясно? И распугаю всех ваших клиентов, буду пускать им прямо в нос эманацию!

Ошеломлённый Кэррингтон кое-как пораскинул мозгами и даже застонал.

- Но вы погубите нашу фирму! Неужели вы решитесь!

- Ещё как решусь! – усмехнулась тётушка Тилди.

Кэррингтон кинулся в тёмный зал ожидания. Даже издали слышно было как он судорожно крутит телефонный диск. Спустя полчаса к похоронному бюро с рёвом подкатили машины. Три вице-президента в сопровождении перепуганного президента прошествовали в зал ожидания.

- Ну, в чём дело?

Перемежая свою речь отменными проклятиями, тётушка всё им растолковала.

Президенты стали держать совет, а прозектора попросили приостановить свои занятия хотя бы до тех пор, пока не будет достигнуто какое-то соглашение... Прозектор вышел из своей комнаты и стоял тут же, курил большую чёрную сигару и любезно улыбался.

Тётушка Тилди воззрилась на сигару.

- А пепел вы куда стряхиваете? – в страхе спросила она.

Попыхивая сигарой, прозектор невозмутимо ухмыльнулся.

Наконец совет был окончен.

- Скажите по чести, сударыня, вы ведь не пустите нас по миру, а?

Тётушка оглядела стервятников с головы до пят.

- Ну, это бы я с радостью.

Кэррингтона прошиб пот, он отёр лицо платком.

- Можете забрать своё тело.

- Ха! – обрадовалась Тилди. Но тут же опасливо спросила: - В целости-сохранности?

- В целости-сохранности.

- Безо всякого формальдегида?

- Безо всякого формальдегида.

- С кровью?

- Да с кровью же, забирайте его, ради бога, и уходите!

Тётушка Тилди чопорно кивнула.

- Ладно, По рукам. Приведите его в порядок.

Кэррингтон повернулся к прозектору.

- Эй вы, бестолочь! Нечего стоять столбом. Приведите всё в порядок, живо!

- Да смотрите не сыпьте пепел куда не надо! – прикрикнула тётушка Тилди.

- Осторожней, осторожней! – командовала тётушка Тилди. – поставьте плетёнку на пол, а то мне в неё не влезть.

Она не стала особенно разглядывать тело. "Вид самый обыкновенный", - только и заметила она. И опустилась в корзину.

И сразу вся словно заледенела; потом её отчаянно затошнило, закружилась голова. Теперь она вся была точно капля расплавленной материи, точно вода, что пыталась бы просочиться в бетон. Это долгий труд. И тяжкий. Всё равно, что бабочке, которая уже вышла из куколки, сызнова вернуться в старую, жёсткую оболочку.

Вице-президенты со страхом наблюдали за тётушкой Тилди. Мистер Кэррингтон то ломал руки, то взмахивал ими, то тыкал пальцами в воздух, будто этим мог ей помочь. Прозектор только недоверчиво посматривал, да посмеивался, да пожимал плечами.

"Просачиваюсь в холодный, непроницаемый гранит. Просачиваюсь в замороженную старую-престарую статую. Втискиваюсь, втискиваюсь..."

- Да оживай же, чёрт возьми! – прикрикнула тётушка Тилди. – Ну-ка, приподнимись!

Тело чуть привстало, зашуршали сухие прутья корзины.

- Не ленись, согни ноги!

Тело слепо, ощупью поднялось.

- Увидь! – скомандовала тётушка Тилди.

В слепые, затянутые плёнкой глаза проник свет.

- Чувствуй! – подгоняла тётушка Тилди.

Тело вдруг ощутило тёплый воздух, а рядом – жёсткий лабораторный стол и, тяжко дыша, опёрлось на него.

- Шагни!

Тело ступило вперёд – медленно, тяжело.

- Услышь! – приказала она.

В оглохшие уши ворвались звуки: хриплое, нетерпеливое дыхание потрясённого прозектора, хныканье мистера Кэррингтона, её собственный тряскучий голос.

- Иди! – сказала тётушка Тилди.

Тело пошло.

- Думай!

Старый мозг заработал.

- Говори!

- Премного обязано. Благодарствую, - и тело отвесило поклон содержателям похоронного бюро.

- А теперь, - сказала наконец тётушка Тилди, - плачь!

И заплакала блаженно-счастливыми слезами.

И отныне, если вам вздумается навестить тётушку Тилди, вам стоит только в любой день часа в четыре подойти к её лавке древностей и постучаться. На двери висит большой траурный венок. Не обращайте внимания. Тётушка Тилди нарочно его оставила, такой уж у неё нрав! Постучите. Дверь заперта на две задвижки и три замка.

- Кто там? Чёрный человек? – послышится пронзительный голос.

Вы, смеясь, ответите: нет-нет, тётушка Тилди, это я.

И она, тоже смеясь, скажет: "Входите побыстрей!" – распахнёт дверь и мигом захлопнет её за вами, так что чёрному человеку нипочём не проскользнуть. Потом она усадит вас, и нальёт вам кофе, и покажет последний связанный ею свитер. Уже нет в ней прежней бодрости, и глаза стали сдавать, но держится она молодцом.

- Если будете вести себя примерно, - провозгласит тётушка Тилди, отставив в сторону чашку кофе, я вас кое-чем попотчую.

- Чем же? – спросит гость.

- А вот, - скажет тётушка, очень довольная, что ей есть чем похвастать, и шуткой своей довольная.

Потом неторопливо отстегнёт белое кружево на шее и груди и чуточку его раздвинет.

И на миг вы увидите длинный синий шов – аккуратно зашитый разрез, что был сделан при вскрытии.

- Недурно сшито, и не подумаешь, что мужская работа, - снисходительно скажет она. – Что? Ещё чашечку кофе? Пейте на здоровье!