Вода! Жизнь!

Десятилетиями стекающий со скалы ручей образовал в огромном камне у обрыва глубокую выемку. Опустив голову в холодную прозрачную воду, скопившуюся в выемке, я глотал и глотал ее, чувствуя, как она приятной свежестью наполняет мой пересохший желудок.

Два раза после этого меня вырвало. Вит с Ольгой пили осторожно и не в таких огромных количествах, поэтому их желудки сразу приняли божий дар.

Спустя некоторое время после того, как жажда была утолена, наконец дало о себе знать чувство голода. После кратковременного перерыва мы взобрались на холм и продолжили путь. С собой мы взяли три бутылки с водой — вся тара, которая у нас была. Все заметно повеселели, даже Вит стал реже кашлять.

— Я уверен, осталось совсем немного, — оживленно говорил он.

Смыв с лица кровь, парень стал выглядеть бодрее и свежее, словно у него открылось второе дыхание. Ольга сменила ему повязку, оторвав большую полосу от своей футболки. Еще пара перевязок — и она пойдет нагишом. Достав из кармана рюкзака измятую карту, Вит, шевеля губами, сосредоточенно водил по ней грязным пальцем.

— Осталось около десяти километров. Соберите последние силы, нужно сделать последний рывок. Три — три с половиной часа ходьбы. Надеюсь, сегодня вечером я нажрусь и буду спать в кровати. Двое суток подряд, клянусь. — Виталий убрал карту.

Было уже почти шесть часов, но обжигающий зной и не думал спадать. Пустынная местность закончилась, и мы вошли в небольшой подлесок. Прошлогодняя листва и ковер из хвойных иголок шуршали под ногами. Где-то неподалеку испуганно захлопала крыльями птица, но Вит даже не потянулся к ружью. На его отекшем лице застыла какая-то тупая решимость — несмотря на то что после нашей стычки ему приходилось туговато, он упрямо пер вперед, как танк.

Осталось десять километров!

Глядя на него, сосредоточившегося только на том, чтобы поднимать и опускать ноги, мне даже самому стало казаться, что этот невыносимый ад скоро закончится и мы выберемся отсюда. По крайней мере мы утолили жажду и обеспечены водой на какое-то время.

Нога, которую я сломал в аварии, раздулась до невероятных размеров, мне пришлось даже разрезать ножом штанину. Каждый шаг отдавался в колене болью, будто внутрь впрыснули серную кислоту и она разъедала мясо. Я уже не просто хромал, а, казалось, медленно волочил за собой огненный столб, который совсем недавно был ногою и теперь уже не принадлежал мне. Вдобавок ко всему я чувствовал, что в ботинке мокро и скользко, а это означало, что мозоль лопнула.

Что? Вит что-то говорил про три с половиной часа ходьбы? Ха-ха.

С такой скоростью я буду идти все семь. А то и больше. А когда не смогу идти, поползу. Как червяк.

Ольга, спотыкаясь, ковыляла вслед за мной, не отставая ни на шаг.

Густые заросли терновника встали перед нами ровной стеной. Одного взгляда хватило, чтобы увидеть, что их придется обходить левее — непроходимые кусты росли прямо на краю обрыва, буквально свешиваясь вниз, как спелые гроздья винограда.

К счастью, заросли не углублялись в лес, и вскоре мы снова вышли к обрыву. Растительность исчезла, перед нами высилась серая скала, покрытая редкими пучками выжженной травы. Справа виднелась еле заметная тропинка, которая исчезала за изгибом скалы. Слева скала круто уходила вверх, скрываясь за зеленеющими кронами деревьев. Пытаться залезть на нее равносильно самоубийству — ни одна горная коза не сможет взобраться на почти отвесную стену, не то что человек. Обходить слева? Но кто знает, сколько нам придется идти? Силы у всех на исходе.

Вит остановился и некоторое время разглядывал воспаленными глазами выросшую перед ним громадину.

— Пошли, — хрипло сказал он, покачнувшись. — Обходить ее — смерть. Пойдем, как и шли, вдоль моря.

Действительно, места было достаточно, чтобы идти по кромке обрыва. А если тропинка станет уже? И закончится совсем?

Я поправил сползающий рюкзак на плече. Тяжелый, гадина. Может, вообще его выкинуть? Что там? Спальник? Куртка?

— Если скала дальше сливается с обрывом, это тоже означает смерть, — я осторожно потрогал шершавым языком болевшую десну, — вверху — горы, внизу — море. Жаль, мы не птицы.

Ольга подняла голову.

— Смерть в любом случае…

— Мне нравится твое умение ободрить нас в трудную минуту. Это одна из причин, по которой с тобой так приятно иметь дело, — сказал Вит.

— Вы так ничего и не поняли?..

— Захлопнись, — без выражения проговорил Вит и повернулся ко мне: — Варианты?

— Кто-то из нас пойдет и посмотрит, какая там дорога.

— В задницу. Идем вместе. Времени нет, мы и так подыхаем.

Я пожал плечами, поймав себя на мысли, что делаю это почти так же, как Вит:

— Пошли.

Тропинка, по которой гуськом тащилась наша процессия, по ширине не превышала полутора метров. Иногда сверху скатывались камешки, весело подскакивая игривыми мячиками на неровностях и выбоинах.

Впереди, словно привидение, шел Вит, за ним Ольга, качаясь из стороны в сторону. Временами мне казалось, что ее вот-вот сдует ветром в море. Хотя нет. За эти летние каникулы она похудела настолько, что, скорее всего, ветер унесет ее в небо. А в небе — солнце и луна. Солнце горячее, луна холодная. Если…

Девушка прервала мои бредовые размышления:

— Как ты думаешь… нас уже начали искать?

— Какое сегодня число?

— Двадцать третье.

— Я обещал быть двадцать седьмого.

Подавленный вздох.

Подошва на ее кроссовке парусом хлопала при ходьбе, грозясь вовсе оторваться.

Некоторое время мы шли молча.

— А тебя когда хватятся? — нарушил я тишину.

— Не знаю. Я сказала, что, возможно, после двадцать пятого.

— Мама небось волнуется.

— Мама умерла.

— Понятно. — Я вежливо замолчал.

— У нее был рак мозга, — отрешенно сказала девушка, глядя себе под ноги. — Я люблю ее.

Соглашаясь, я кивнул.

— Я знаю, что она там, наверху, и все видит. Она видит меня и тебя, и она нисколько не винит нас в том, что произошло, — продолжала девушка.

В небе кружили чайки, плача и смеясь.

— Все хотел спросить тебя.

— Спрашивай, — безо всякого интереса сказала Ольга.

— Что ты пишешь все время?

Она вяло махнула рукой:

— Так, ерунду.

Тропинка, усыпанная мелким острым щебнем, немного расширилась.

Ольга догнала Вита и попросила у него воды. Какое расточительство! Потом она снова повернулась ко мне:

— Дима?

— Да?

— Мне кажется, я влюбилась.

— И кто этот счастливчик? — спросил я, прекрасно зная ответ.

Ольга засмеялась. Подошва на кроссовке все-таки оторвалась, но она не замечала этого.

— Дурак ты, Стропов.

— Дурак у коня, а у меня дурашка, Оленька. Если это тебя устраивает, выходи за меня замуж, — вырвалось у меня предложение, и я почему-то вспомнил слова покойного отца: «Никогда не женись на женщине, с которой можно жить. Женись на той, без которой жить нельзя».

Ольга остановила меня, пытливо всматриваясь в глаза, стараясь определить грань между шуткой и правдой.

— Только имей в виду, я храплю во сне, — зачем-то ляпнул я.

Губ Ольги коснулась легкая улыбка. Она завела прядь волос за ухо и собралась что-то ответить, например, что в том, что человек храпит, нет ничего страшного, и с этим вполне можно смириться, и вообще, она тоже иногда храпит, да так громко, что неизвестно, кому из нас больше по ночам будет мешать этот порок…

Злобный вопль Вита не дал ей этого сказать. Он прислонился к безжизненной глади скалы и медленно сполз на щебенку, шевеля почерневшими губами. Ольга стояла, сжимая кулаки, и глядела прямо перед собой. Я проследил за ее взглядом и почувствовал, что колени мои подгибаются. Все рухнуло.

Перед нами зияло огромное ущелье.

Новороссийск.
Главное управление внутренних дел.
Время 17:15

Майор Александр Зеленский встал из-за стола и подошел к молодому человеку весьма неряшливой наружности. Мятые брюки с пятнами на коленях, давно не стиранная рубашка, пыльные туфли, лицо небритое.