Бесстрашный поежился.

— Давайте не будем о мрачном! — воскликнул он, встал и пошел к лагерю. Мы последовали за ним.

А тем временем мужчины понемногу возвращались в лагерь с охоты на крупную дичь и обхода бобровых капканов. Некоторые шли пешком, другие ехали, сидя поверх груд мяса, навьюченных на лошадей. И почти каждый охотник нес одну-две бобровых шкурки. Неудивительно, что две великие меховые компании Запада так остро соперничали за торговлю с этим племенем.

Стоя и наблюдая довольно продолжительное время, я обратил внимание (хотя и не сразу) на довольно большую разницу в физическом сложении между кутене и черноногими. Ростом они почти не отличались, но кутене были заметно более широколицы, смуглы, с выраженно развитыми руками и ногами, особо выделялись мощные икры ног (видимо от постоянного лазания по горам). Отделка их одежды была совсем иной, чем у черноногих — в отличие от последних, они просто не обращали на нее особого вниманияnote 68 .

Черноногие отличались изысканностью во всем, что они делали; даже в том, как они ели пальцами с помощью ножа. И делали они это всегда умеренно и с достоинством. Кутене же всякий раз поглощали громадные порции мяса, причем жадно, с волчьим аппетитом. Черноногие купались каждое утро круглый год, а кутене — лишь от случая к случаю. Первые — ежедневно тщательно расчесывали свои чрезвычайно длинные волосы, а вторые — чаще всего ходили с всклокоченной головой. Из всего этого племени один Открытая Спина по аккуратности несколько напоминал своих друзей черноногих.

По возвращении в палатку, мы поняли, что готовится настоящий пир: старшая жена вождя жарила жирные ребра двух снежных баранов. Когда они были почти готовы, Открытая Спина вышел наружу и огласил имена самых видных людей племени, приглашая их на пир и заседание совета. Они явились один за другим, входя в палатку и рассаживаясь в соответствии со своим положением в обществе. С самого начала разговор велся на языке черноногих. Все связанные с черноногими племена (кутене, сарси, большебрюхие и другие) знали их язык, но сами черноногие пренебрегали чужой речью. Будучи уверены в своем очевидном превосходстве, они не считали нужным учить другие языкиnote 69 .

Как только гости утолили голод и первая трубка пошла по кругу, вождь попросил Питамакана огласить свое послание. Мой друг передал порученное ему кратко и немногословно. Затем я вручил вождю табак (тот, что отправил со мной дядя) и объявил о порученном мне деле. После этого я рассказал о нашей стычке с Рыжеголовым и претензиях Компании Гудзонова Залива на все земли Севера. Возгласы удивления и гнева часто прерывали последнюю часть моего рассказа.

С окончанием моей речи Открытая Спина произнес, обращаясь к своим людям:

— Дети мои, я полагаю, что все вы разделите мое мнение. Ответ вождям черноногих может быть лишь один: «Да! Мы присоединимся к вам на юге и поможем изгнать кроу». А ответом Дальнему Грому будет: «Да! Вождь длинных ножей, мы принимаем твои щедрые дары. Мы курим с тобой. Ты получишь добытые нами меха!»

— Да, это наш ответ!

— Твои слова — наши слова!

— Ну и псы же эти красные куртки! Мы покажем им, кто хозяин этих гор! — поддержали его собравшиеся.

— Я хочу сказать вам еще одну вещь, — продолжил я, когда взволнованные кутене слегка успокоились. — Наши огненные лодки доставили Дальнему Грому много ружей совершенно нового образца, и часть из них отложена специально для вас. Так что все вы сможете их купить, а одно уже ждет тебя, вождь Открытая Спина. Смотрите! Вот эти новые ружья!

Тут мы с Питамаканом расчехлили свое оружие и заявили, что будем стрелять в дымовое отверстие палатки. И когда мы проделали это, по изумленным собравшимся словно прошел ветер. Окончив стрельбу, мы передали ружья для осмотра, предварительно, во избежание несчастного случая, вытащив обоймы из магазинов. Забавно было слышать высказывавшиеся при этом суждения. Общим мнением было то, что это оружие — результат вещих снов белых людей. Каждый из присутствующих заявил, что сразу же по прибытии в наш форт заплатит за такое ружье любую цену. Открытая Спина не говорил ничего. Он лишь счастливо улыбался, скрестив руки на груди, вполне удовлетворенный прекрасным известием, что одно из «многострельных» ружей будет преподнесено ему его другом Дальним Громом.

Когда совет закончился, было уже довольно поздно. Мы решили на следующий день сначала пойти в долину реки, через которую переправлялись ранее, и осмотреть большой ледяной склон, а по возвращении отправиться в обратный путь домой. Когда мы уже засыпали, до нашего слуха донесся громовой раскат и эхо долго перебрасывало его с одной стороны долины к другой. Вождь сказал нам, что это и есть звук падения большой глыбы льда с высокой горы в речной каньон. Там, объяснил он, на высоком обрыве, куда залетают разве что только птицы, лежит громадный ледяной вал. Меня это так заинтересовало, что, несмотря на все предостережения, мне еще больше захотелось своими глазами увидеть это место.

Но на следующий день мы не смогли подняться вверх по долине. Перед самым рассветом хлынул сильный дождь, который не прекращался целых три дня и все это время продержал нас в лагере. Временами ливень хлестал, как настоящий поток с небес. Он сопровождался таким неистовым ветром, что содрогались даже палатки, хотя они были хорошо укрыты в лесу. На четвертый день, когда погода наконец улучшилась, мы до самого вечера не могли разыскать своих коней — они вполне освоились в табуне кутене и ушли пастись вместе с ними на горные пастбища. Вождь посоветовал нам отправиться пешком, поскольку все равно вверх по речке не было хорошей тропы. Эта часть долины редко посещается его людьми, ведь там нет бобров, а каждый случайный охотник сам выбирает себе путь по леднику, сказал он. Но мы его не послушались и приняли самостоятельное решение — больше по привычке постоянно ездить верхом.

Выход у нас получился довольно поздним. Около пяти миль вверх можно было двигаться по широкой лесистой долине. Затем она неожиданно резко сузилась, и оказалось, что двигаться дальше по речному ущелью уже невозможно. Нам пришлось подняться на правый склон. Тут-то мы и встретились с настоящими трудностями. Заросли ольхи и кустарника были столь густыми, что местами наши лошади не могли пройти.