Шестой час пополудни. Скоро зайдет солнце. Конные совары, разбившись на мелкие отряды, шагом проезжают по улицам.

– Рустем-хан убит… Совары, братья, кто же будет начальником над нами? – спрашивают друг друга мирутские конники.

– Ждите, ждите вестей от Бахадур-шаха. Шах сам выберет начальника над конными и пешими войсками.

Во дворце – совещание. Старый шах нескоро пришел в себя после волнений долгого дня. Он собрал своих министров на совет.

– Кого мы назначим начальником над восставшими полками? – спрашивает у министров Бахадур-шах.

Министры озабочены. Городская беднота вышла из своих домов. Восставшие крестьяне табором стоят на городских площадях. Улицы полны солдат, и конных и пеших. Еще никогда не видел старый город такого многочисленного войска.

Министры хмурятся.

– Нужна сильная рука, чтобы держать наших гостей крепко.

Сам Мирза-Могул, сын шаха, хочет говорить. Все смотрят на Мирзу-Могула.

Принц разжирел от пиров и празднеств, от неподвижной жизни в покоях отцовского дворца. Ленивым движением Мирза поправляет на груди атласную безрукавку.

– Я, сын шаха, буду начальником над всеми войсками, – надменно говорит Мирза.

Министры смотрят друг на друга. Министры не смеют возражать Мирзе. Но сам старый шах качает головой.

– Ты отяжелел, мой сын, – говорит шах. – Едва ли ты сможешь сесть на коня. Станут ли слушаться тебя восставшие совары?

– Опасно! – шепчут министры. – Народ в нашем городе горяч, мусульмане вспыльчивы, – кто знает, против кого обернется гнев народа?..

Долго совещаются во дворце и не могут прийти ни к какому решению.

В селениях к западу от Джамны еще не знали о происшедшем. Весь день, с восхода солнца, Инсур вдвоем с Лалл-Сингом объезжал деревни и военные станции к югу и к западу от Курнаульского шоссе. Под Инсуром был добрый конь – подарок одного мирутского совара. Лалл-Синг, в нарядной шелковой чалме с серебряной пряжкой, в новом поясе из серебряных колец, скакал не отставая, рядом, на гнедом полковничьем Робинзоне. Лалл-Синг был счастлив, как дитя.

– Полковник наш был, как толстый буйвол, неповоротлив и умом и телом, под ним и конь шел тяжело. А подо мной, гляди, как легко идет, играет, – хвастал Лалл-Синг.

Они уже повернули назад к крепости и подскакали к переправе через Джамну. Вдруг кони остановились под ними и взметнулись на дыбы, их точно подбросил кверху мощный толчок земли. Вода в реке всколебалась и прилила к берегам.

– Смотри, Инсур! – сказал Лалл-Синг.

Высокий столб дыма и пламени встал над крепостью. Гул донесся из Дели, точно огромные здания рушились, превращаясь в пыль.

– Это пороховые склады! – крикнул Инсур. – Саибы взорвали Арсенал!

– Арсенал!.. В нем было пороха и снарядов больше, чем во всей Индии!..

Лалл-Синг смотрел на Инсура. Впервые он видел его таким. Инсур был бледен, пот каплями стекал по его запыленному лицу.

– Горе нам, Лалл-Синг!.. Чем будем воевать?..

– В крепости есть еще один склад, поменьше, – торопливо сказал Лалл-Синг. – Я знаю: подземный склад, у северной стены.

– Надо приставить к этому складу охрану. Скорее, Лалл-Синг!..

Они дали шпоры коням. Береговые ворота открылись перед ними. Правее Мусульманского Базара еще дымились черные провалы в земле, как огромный муравейник дотлевали остатки рухнувшего центрального здания.

Женщины бродили среди развалин, искали близких.

– Какое злое сердце было у того саиба, который отдал приказ! – плакали женщины.

– К Кашмирским воротам! – сказал Лалл-Сингу Инсур.

Они поскакали дальше. В казармах Тридцать восьмого пехотного, недалеко от Кашмирских ворот, Инсур нашел старых товарищей по Бенгальскому артиллерийскому. Вот и Рунджит, и Лакхи-Нат, и длинноносый дерзкий Шайтан-Ага.

Артиллеристы встретили его восклицаниями:

– Ты жив, Инсур? А саибы прочитали нам приказ о твоей казни!

Утром десятого мая, ровно за сутки до того как первые восставшие полки вступили в крепость, Тридцать восьмой туземный полк собрали на плацу. Офицеры прочитали им старый мартовский приказ, с большим опозданием дошедший из Калькутты. Военный трибунал штаба Бенгальской армии в Калькутте вынес решение по делу троих сипаев по имени Панди, зачинщиков Барракпурской смуты.

«Все трое приговорены к смертной казни, и приговор приведен в исполнение», – так говорилось в приказе.

– Мы не поверили, – смеется Шайтан-Ага. – Разве такой, как ты, поддастся саибам?.. Тебя и веревка не берет.

– Всех Панди им не повесить, – отвечает Инсур. – Нас было трое, а сейчас тысячи тысяч.

Инсур с товарищами идут к запасному оружейному складу, что у Кашмирских ворот, приставляют к нему охрану.

– Никого не подпускать к погребам! – велит Инсур.

Офицеров-саибов больше нет в крепости. Кто остался жив, – бежал пешком по Курнаульской дороге.

– Радж ферингов кончился, – хрипит Шайтан-Ага. – Теперь у нас забота: как бы они снова не вернулись.

Все идут осматривать укрепления городской стены, башни, бастионы, бойницы, боевые посты.

С востока мощные стены крепости омывает река Джамна. С этой стороны город недоступен для осады. А настланный по лодкам через реку легкий разводной мост может постоянно держать связь со страной. Отсюда будут подходить и подкрепления, и продовольствие. К этому мосту не подступится враг: пушки с Морийского и Речного бастионов никому не дадут приблизиться к переправе и разбить связь.

С юга и с запада, непосредственно примыкая к городской стене, начиналась путаница пригородных построек, дома и сады окрестных поселян. Ни с юга, ни с запада не рискнут англичане приблизиться к крепости.

Оставалась северная сторона. Инсур внимательно осмотрел северный участок крепостной стены, Кашмирский, Аймерский, Бэрнейский бастионы, каменные завесы, бойницы, рвы. Высокий земляной вал до половины прикрывал толстую стену от орудийного обстрела.

– Сами саибы приказали нам в прошлом году укрепить этот вал камнями и на четыре фута углубить крепостной ров, – усмехается Шайтан-Ага. – Хорошо, что теперь наша работа не пропадет даром.

Если решатся англичане на осаду, – они будут искать подступов к крепости с северной стороны. Гряда невысоких холмов, легшая наискосок по равнине к северу от Дели, кой-где проходит здесь меньше чем в миле от городской стены.