— Если я соглашаюсь в этот раз, не думай, что так будет и впредь. Лишь один этот раз. Не больше.

«Один раз! Ха! Ну, каждый раз по разу, возможно. Один раз в час. Один раз в час, каждый час, пока я не смогу насытиться тобой».

— Как скажешь, Идит, — кротко сказал он, улыбаясь про себя.

Она, сдаваясь, наклонила голову.

А он смиренно позволил ей делать с ним то, что ей нравится.

Идит оказалась способной ученицей, да и сама кое-чему научила его. Овладев ритмом, она отдалась ему с бешеным самозабвением. Ее жадность приводила его в невероятный восторг. Отсутствие запретов было просто восхитительным. И Эйрик почувствовал себя обласканным богами.

Когда он лежал под ней, обессиленный и необыкновенно довольный, Идит нежно спросила, покусывая его за ухо:

— Я тебе не сделала больно?

И Эйрик рассмеялся, и смеялся, смеялся… пока Идит не укусила его за плечо. Что навело его на мысль о других вещах, которые она могла сделать своим ртом.

Обнявшись, они наконец-то заснули. Среди ночи Эйрик еще раз потревожил жену. На этот раз они любили друг друга медленно, нежно, с ласковыми словами. Не спеша взобрались они на вершину страсти, блаженно предвкушая сладкую муку, Затем оба рухнули в пучину жарких конвульсий.

В конце он торжествующе воскликнул:

— Ты моя!

И разумеется, Идит не согласилась с ним, заявив:

— Нет, это ты мой.

Эйрик проснулся еще до рассвета с улыбкой на лице. Он взглянул на женщину, спавшую в его объятиях, прильнувшую к его теплому телу. Он нежно поцеловал шелковистые волосы и подумал о том, не возбудить ли ее, поцеловав «другие» волосы. Это было лакомство, с которым он еще не познакомил свою новую жену. Нет, подождет, когда она проснется, чтобы увидеть ее реакцию на такое восхитительно бесстыдное упражнение. К тому же его донимал другой голод. Эйрик решил спуститься на кухню и принести еды себе и жене. Тогда они поговорят. Нет, поправил он себя с улыбкой. Они снова займутся любовью, а потом поговорят и придут к согласию.

Он натянул штаны и отправился по темным, тихим залам. Войдя на кухню, зажег стенной факел, не обращая внимания на громкий храп Берты, доносившийся с подстилки в углу. Положил на деревянную доску хлеба, твердого сыра и несколько ломтей холодной оленины и налил большой кубок медовухи. После чего направился по коридору к большому залу.

— Так, значит, твоя новая жена не удовлетворяет всего твоего голода, брат?

Эйрик вздрогнул и едва не уронил доску.

— Проклятье, Тайкир, что ты тут делаешь, шастаешь по темным залам? Я-то думал, что ты уже давным-давно находишься при дворе у Хаакона.

— Я задержался в Йорке, — сказал Тайкир и поднял кверху руку, зажигая факел в стене. — Я прибыл к тебе со срочными вестями из дома Раин, приюта в Йорке.

— От Раин? Ох, нет, только не Эмма! Здорова моя дочь? Что-нибудь случилось?

Тайкир кивнул:

— Большие неприятности. В приюте распространилась болезнь — возможно, это проклятая оспа. Раин и Селик отправили Эмму и других детей в дом Гайды и ждут твоего слова.

— А Эмма тоже больна… оспой? — спросил Эйрик, содрогнувшись от страха.

— Нет. Во всяком случае, пока нет. Не знаю, захочешь ли ты, чтобы она приехала сюда, в Равеншир. Прежде ты не выражал желания, чтобы тут жили дети. Однако, брат мой, нехорошо оставлять ее в доме у Гайды, ведь она всегда была добрым другом нашей семьи. Поскорей отправляйся к ней.

— Да. Гайда, вероятно, страшно устала с детьми. А мне что, надо привезти всех этих сирот сюда?

— Нет, ты не можешь этого сделать, — торопливо сказал Тайкир, — раз над тобой нависла угроза нападения Стивена. И еще вот что, Эйрик. Раин говорит, что к Эмме начинает возвращаться голос и память. И ей может быть очень тяжело, когда она вспомнит, что случилось с ней и матерью.

Эйрик тяжело вздохнул:

— Ты вернешься со мной в Йорк, Тайкир?

— Да. Пойду приготовлю лошадей. Мы можем отправиться через час?

— Да.

Эйрик вернулся на кухню, разбудил Берту, отдал необходимые распоряжения и сказал, что сам он вернется скорее всего к ночи. Затем поднялся в спальню, где Идит по-прежнему крепко спала. Положил доску на стол и не спеша оделся.

Ему хотелось разбудить жену и поговорить с ней про дочь и про свои заботы. Но он знал, что Идит захочет отправиться вместе с ним либо покинуть спальню в его отсутствие. Им необходимо поговорить, прежде чем он позволит ей это, а времени не было. И он нежно поцеловал ее в губы и запер за собой дверь спальни.

В то утро Идит проснулась поздно, лениво потянулась. Ее не удивило, что Эйрик уже встал. По лучам солнца, пробивающимся в узкие окна, видно было, что час уже не самый ранний. Милостивый Боже, она не спала так долго с самого детства, подумала Идит, широко зевая.

Она натянула на себя сетку для пчел, недовольно поморщившись. Ладно, очень скоро она раздобудет себе другую одежду, вот только позавтракает. Потом заметила на столе доску с едой и улыбнулась предупредительности Эйрика.

Поев и освежив в памяти чудесные события прошедшей ночи, когда она лежала в объятиях Эйрика, Идит направилась к двери, надеясь незаметно проскользнуть в соседнюю комнату и забрать одежду. Дверь не открывалась. Она снова повернула ручку. Все напрасно.

Рассудок ее отказывался понимать очевидное. Этот ублюдок запер ее в спальне.

Она убьет его. Задушит этой проклятой сеткой. Ох, какое унижение! После того как она вечером добровольно «сдалась» супругу, он все-таки не отказался от своих мерзких правил.

Она стала барабанить в дверь и пронзительно кричать. Дверь наконец открылась, за ней подбоченясь стояла Берта. А за ее спиной страж, преграждая Идит дорогу.

Идит поскорей спряталась за дверь, не желая показываться в своем жалком одеянии.

— Где… мой… муж? — набросилась она на вошедшую Берту, произнося слова с расстановкой. Ее голос дрожал от ярости.

— Он поехал в Йорк, — сообщила ей кухарка.

— В Йорк? — Идит этого не ожидала. — Зачем?

Берта пожала плечами:

— Откуда мне знать? Сказал, что вернется к ночи и чтобы ты сидела взаперти в спальне, пока он не поговорит с тобой. Сказал, что тебе не мешает немного отдохнуть. — При этих словах Берта усмехнулась.

— Скажи мне, что тебе известно, почему Эйрик так спешно поехал в Йорк, — строгим голосом приказала Идит.

— Я уже сказала тебе, что ничего не знаю про его намерения. — Но тут глаза ее расширились от внезапной догадки, и она ханжески опустила голову.

— Что? О чем ты подумала?

— Ну, — нерешительно сказала Берта, — его любовница Аза живет там. Может, ему вдруг захотелось навестить ее.

Словно ледяную воду плеснули Идит в лицо; внезапная и ужасная новость сокрушила ее. Она задрожала от злости.

Закрыв дверь за Бертой и стражем, она равнодушно услышала, как ключ повернулся в замке. На нее нахлынула черная тоска.

«Предательство! Снова! И когда я только научусь уму-разуму? Сначала он набрасывает на меня сети своих развратных чар. Потом отпихивает в сторону, как вчерашнюю кашу. И как мне перенести эту боль? И, что самое важное, как мне сбежать отсюда?»

Она знала, что уже полдень, поскольку одна из драгоценных 24-часовых свечей, которые Эйрик зажег накануне вечером, все еще расточительно горела.

Она рыдала.

Она ругала себя за то, что оказалась такой дурой.

Она приходила в отчаяние оттого, что больше не надеялась излечить свое разбитое сердце.

Она начинала любить Эйрика.

«Чурбан!»

Она начинала ненавидеть Эйрика.

«Чурбан!»

Она плакала из-за таких противоречивых чувств. Дергала себя за волосы, только бы отогнать мысли о том, какую замечательную жизнь представляла себе еще совсем недавно. Мимолетный образ счастья порадовал ее на один миг и исчез.

Потом Идит рассердилась.

Она обзывала Эйрика всеми гадкими именами, какие только могла придумать, а потом слушала, как Абдул повторяет каждое ее слово с возмутительной точностью.