Вилфрид простонал и уронил голову на руки:

— Нет, она проломила черепа Берте и Брайену.

Глаза Эйрика расширились от удивления.

— Что она сделала? Впрочем, неважно. Не думаю, что мне хочется это знать… прямо сейчас. А где был ты, когда она разбивала им головы?

— Я патрулировал вместе со стражей возле Питшира. Там видели каких-то странных людей. — Когда Эйрик вопросительно поднял брови, Вилфрид покачал головой. — Они уехали к тому времени, когда мы появились.

— А Идит рискнула своей жизнью и жизнью Джона, чтобы покинуть Равеншир? Почему?

— Ну, она распорядилась, чтобы ее сопровождала группа воинов. Так что, надо отдать справедливость, она приняла меры предосторожности против Грейвли. А почему уехала… ну, Берта проговорилась, что она намекнула хозяйке…

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

— … что ты отправился в Йорк к Азе.

— Проклятье! И почему Идит в это поверила?

Вилфрид пожал плечами:

— Кто поймет, что у бабы в голове? Но ведь ты уехал, ничего не объяснив Берте, и меня рядом тоже не было, а потом ты ведь поспешил в Йорк, а Аза живет там, и…

— Я думал, что сказал Берте… хмммм… может, в спешке и забыл… — Он замолчал и, погладив верхнюю губу в раздумье, решил, что действительно не сообщил Берте причину поспешного отъезда в Йорк. — И все-таки Идит нельзя было уезжать из Равеншира вопреки моему приказу.

— Это точно, — согласился Вилфрид и для вящей убедительности ударил кубком по столу.

— А ты ее снова запрешь в спальне без всякой одежды, кроме гаремной прозрачной накидки, чтобы прикрыть ее голый зад? — с надеждой поинтересовалась Берта за его спиной.

Эйрик едва не свалился со стула от неожиданности, заслышав над ухом пронзительный голос поварихи.

— Святые мощи, Берта! Как это ты подобралась ко мне незаметно и без предупреждения?

— Ты хочешь сказать, вроде твоей подлой жены с тяжелой рукой? Видел, что она мне сделала? Видел?

Голова Берты была обмотана огромным куском холста, настолько широким, что хватило бы перевязать слона, которого Эйрик как-то раз видел в своих странствиях.

— Боже! Я всего-то и сделала, что посмеялась над ее нарядом! — объяснила Берта.

Эйрик зарычал на беспардонную повариху:

— Берта, ты должна знать свое место и не смеяться над своей хозяйкой.

— Ну, я думала, что леди пригодятся кое-какие полезные советы. Это же надо, раскроить мне череп просто из-за моего замечания о том, что ее груди не трясутся, как подобает женщине, даже в таком неприличном наряде.

— Трясутся? — в один голос воскликнули Эйрик и Вилфрид.

— Да, трясутся. Мужчины любят, когда сиськи немного трясутся, — сообщила она им с умудренным видом. — И я не раз говорила об этом твоей леди супруге.

Вилфрид вытаращил глаза на Эйрика, и оба осклабились.

Выслушав и другие сетованья Берты, Эйрик отправил ее убирать спальню:

— И перестань болтать направо и налево про наряд Идит. Ей это не понравится.

— Ха! Об этом уже все и так знают. Теперь мы все ждем твоего следующего шага. Я думаю, ты посадишь ее в клетку и выставишь на стену.

Эйрик не стал обращать внимания на неуместный совет Берты и повернулся к Вилфриду, посерьезнев:

— Я не могу оставить Эмму. Она начинает кричать по малейшему поводу, потому что к ней понемножку возвращаются воспоминания о смерти ее матери. Возьми двадцать человек и отправляйся за Идит.

— Сейчас?

— Да. Я хочу, чтобы она вернулась этой же ночью, даже если тебе придется привязать ее к лошади.

Вилфрид нехотя поднялся, явно не обрадованный поручением.

— Что я скажу ей?

— Ничего, скажи только, что муж требует ее возвращения. Я ей потом все объясню.

— Мне, конечно же, придется связать ее и засунуть в рот кляп, — пробормотал Вилфрид, отправляясь выполнять поручение хозяина. — А она спустит с меня потом шкуру тем или иным способом, когда получит такую возможность. Не сомневаюсь, что пошлет меня чистить уборные. Снова.

Идит и впрямь была связана и прикручена веревкой к седлу, когда они прибыли на рассвете в Равеншир. Когда Вилфрид стал освобождать ее, она смерила его ледяным взором. С ним она разберется позже. Но первым делом ей надо убить одного негодяя. С черными волосами и голубыми глазами. А того не было видно нигде.

И без того плохо, что Эйрик потребовал такого спешного ее возвращения, да еще не удосужился приехать за ней самолично. Явно он считал ее своей собственностью, вещью, подумала Идит, изо всех сил стараясь подавить стон отчаянья. Она должна сохранять в себе злость, не позволять этому противному чурбану заметить, насколько он обидел ее своим предательством и грубым обращением.

Идит шагала вверх по ступенькам, когда утреннее солнце поднималось над горизонтом, окрасив небо в яркий пурпур. Слуги собрались, чтобы поглядеть на ее восхождение, глаза их широко раскрылись от любопытства, многие хихикали. Она слышала, как некоторые упоминали про вуаль и тряску, и понимала, что язык Берты поработал как всегда.

Она вошла без стука в спальню Эйрика. Пустая комната была прибрана, на починенной кровати красовался свеженабитый матрас и покрывало. Все сгоревшие свечи были удалены, а на их место вставлены в подсвечники новые, еще не зажигавшиеся. Ну, ей придется кое-кому сказать, чтобы не тратили ее с трудом изготавливаемый товар.

Резко повернувшись, Идит уже собиралась отправиться вниз и поискать там своего ненавистного мужа, когда услышала тихое мяуканье, словно раненой кошки. Казалось, оно доносится из гостевой комнаты. Идит вернулась назад, положила руку на дверь и осторожно ее открыла.

Эйрик сидел на стуле с высокой спинкой и укачивал прекрасного золотоволосого ребенка, который тихо рыдал, почти уснув, прижавшись к его груди. Ее коварный, противный чурбан муж нежно ворковал:

— Тише, сладкая Эмма. Никто теперь тебя не обидит. Тише. Спи.

И тут Идит поняла, что «прелестная девочка», о которой Эйрик писал в своем письме, и есть его драгоценная маленькая дочка. В ужасе от своей ошибки Идит прижала ко рту ладонь.

Эйрик поднял глаза и уставился на нее неподвижным взглядом. И Идит поняла, что ей придется заплатить за все.

Молча, не говоря ни слова, Идит прикрыла за собой дверь и вернулась в спальню Эйрика. Села на край кровати и стала ожидать наказания, которое казалось ей неизбежным. Слишком часто она бросала вызов его достоинству.

Через некоторое время Эйрик вошел в спальню, закрыл и запер за собой дверь, потом небрежно прислонился к ней спиной, не спуская глаз с Идит. Его бесстрастное лицо не выдавало ни его чувств, ни намерений. Но Идит знала, что он зол. Очень зол.

В наступившей тишине Абдул решил сказать мудрое слово:

— Похотливый чурбан. Авк. Соблазнитель невинных дев. Авк. Предательский дьявол. Авк. Слабовольный сын Сатаны. Авк. Лжец с шелковыми речами. Авк. — Все это он преподнес, превосходно подражая голосу Идит.

Она застонала.

— Огромный кот. Огромный кот. Авк. Скоро придет. Скоро придет. Авк. Мертвая птичка. Мертвая птичка. Авк. Авк. Авк.

Лицо у Эйрика оставалось неподвижным.

— Эйрик, позволь мне объяснить…

— Да, это будет началом, — произнес он с каменным видом и отошел от двери. Налил два кубка вина и протянул один ей. Несмотря на ранний час, Идит не отказалась, чувствуя, как все пересохло в глотке.

Он оперся плечом о стену и ждал, крутя в пальцах ножку кубка со зловещей небрежностью.

Идит допила вино тремя торопливыми глотками, затем поставила кубок на пол у своих ног.

— Я была сердита, что ты запер меня в комнате после…

Она сглотнула. Он ждал.

— … после того как мы занимались любовью, — протянула она слабым голосом.

— Так ты думала, что раз соблазнила меня в ту ночь, то этим купила себе свободу?

Идит с негодованием ответила:

— Я не соблазняла тебя. Я хочу сказать… ох, какая разница! — Она пожала плечами. — Кто начал — не суть дела. Я пытаюсь объяснить, почему я сбежала из этой комнаты…