— Какая умница! Ей ведь только около семи месяцев, правильно?

— На той неделе было шесть, мисс Барини.

— Еще лучше! Пожалуйста, передайте от меня жене самый теплый привет.

— Обязательно, мисс Барини. — Шофер открыл дверцу. — Очень приятно снова видеть вас в нашем городе, мисс Барини.

Габриэла очаровательно улыбнулась и села в изготовленный по специальному заказу «линкольн-континентал». Как только дверца захлопнулась, она откинулась на спинку сиденья, испустив откровенно усталый вздох. Санди посмотрела на бледное, чуть осунувшееся лицо матери и встревоженно закусила губу. Спектакль, только что сыгранный Габриэлой, потребовал от нее всей ее несгибаемой воли и напряжения почти всех сил.

Неожиданно в душе Санди поднялась волна жаркого гнева, который потряс ее своей силой и внезапностью. Прежде она никогда не признавалась себе, насколько ее задевает то, как ее мать предана роли Габриэлы Барини, кинозвезды с мировой славой.

— Хочешь выпить воды, мама? — спросила она. — В баре есть «Перрье».

Заметив, что голос ее звучит холодно, она мысленно удивилась, почему так мало кто догадывается, что это всего лишь маска. Чем более сильные эмоции она испытывала, тем острее ощущала необходимость спрятаться за личиной невозмутимости.

— Спасибо, — устало согласилась ее мать. — Совсем немного и безо льда.

Ричард явно встревоженно наблюдал за своей первой женой.

— Эти камни действительно тебя достали, я это вижу, Габриэла. Ты побелела как полотно.

Замечание было не из удачных. Габриэла заставила себя сесть прямо.

— Dio mio, Санди, что за глупости ты рассказывала обо мне отцу? — сердито осведомилась она.

— Я сказала ему, что у тебя воспалился желчный пузырь, который надо удалить.

— А я говорила тебе, чтобы ты не произносила этих ужасных слов! Желчный пузырь — вот еще! Неужели у меня будут отняты последние крупицы собственного достоинства? По-итальянски это называется «vescica del fiele». Трудно сказать, какой язык более отвратителен.

— Мама, дело кончится тем, что если ты не займешься своим здоровьем, то потеряешь нечто более важное, нежели чувство собственного достоинства.

— Она права, Габриэла, — вставил Ричард. — Послушай, милочка, я знаю, что ты не любишь больниц, но здесь, в Калифорнии, среди хирургов есть несколько специалистов самой высшей квалификации. Они смогут справиться с твоей небольшой проблемой за какие-нибудь полчаса.

— Ха! Если у хирурга не соскользнет скальпель, а анестезиолог не заснет за своей аппаратурой!

Ричард взял стакан у Габриэлы из руки и поставил на специальный столик.

— Дорогая, ты ведешь себя неразумно. Анестезиологи во время работы не засыпают, а американские хирурги ежедневно выполняют тысячи операций. И только в крошечном, пренебрежимо малом проценте случаев происходит что-нибудь нехорошее.

Габриэла печально улыбнулась.

— Только одна женщина из многих миллионов бывает такой прекрасной, как я, и к тому же может играть. Я не слишком верю в статистику и всякие проценты, Ричард. Видишь ли, интересными всегда бывают исключения.

Ричард вздохнул, но Санди была благодарна отцу за то, что он так терпеливо пытается развеять опасения Габриэлы. Всю дорогу до отеля он держал ее за руку и старался ее уговорить.

— Но ты серьезно подумаешь над тем, что я тебе сказал? — спросил он, когда лимузин остановился у отеля «Бел Эйр».

— Конечно, я об этом подумаю, — ответила Габриэла. Она благодарно сжала Ричарду руку. — Я благодарна тебе за твои внимание и заботу, — сказала она. — Может быть, я и соглашусь на операцию, как ты советуешь. Я не думаю, что смогу красиво стареть, так что, возможно, мне не судьба жить дольше.

Санди была потрясена словами матери. Такое беспомощное смирение было еще более тревожным, чем прежнее ее несгибаемое упрямство. Она озабоченно переглянулась с отцом.

— Хочешь, чтобы я поднялся с тобой в номер, малышка? — шепотом спросил Ричард, пока шофер и двое швейцаров провожали Габриэлу в фойе гостиницы. — У меня назначен обед, но я смогу его отменить, если ты считаешь, что я могу быть здесь полезен.

Санди неуверенно посмотрела на мать. Управляющий отелем целовал ей руку, обещая, что они не пожалеют сил, чтобы обеспечить мисс Барини удовольствие и комфорт.

— Спасибо, па, — ответила Санди с искренней благодарностью, — но, наверное, пока твоя помощь не понадобится.

Увидев, что взгляд матери обращается в их сторону, она постаралась прогнать с лица озабоченное выражение и понизила голос, чтобы Габриэла не услышала ее слов.

— Думаю, мама почувствует себя лучше после того, как примет душ и переоденется. Наверное, она захочет лечь пораньше.

— Да, — энергично поддержал ее Ричард, — хорошенько выспаться будет ей полезно. Ну, звони, малышка. Я рад, что ты попросила меня заехать в аэропорт.

Санди посмотрела на отца с любовью и иронией. Как и его бывшая жена, он предпочитал не думать о боли, больницах и хирургах, если только это было возможно. И сейчас ему явно не терпелось сбежать. Он рассеянно чмокнул воздух где-то рядом со щекой Санди, а потом церемонно распрощался с Габриэлой и вернулся к ожидавшему его лимузину.

Габриэла порхнула по фойе и остановилась рядом с лифтами. Помощник управляющего отелем нажал кнопку вызова, старший посыльный придержал двери, а управляющий объявил, что немедленно пришлет в номер мисс Барини бутылку шампанского. Другие служащие отеля, не нашедшие для себя какого-нибудь дела, ровными рядами выстроились по обе стороны лифта, словно готовые немедленно что-то предпринять по малейшему ее жесту.

Но как только посыльный закрыл за ними двери номера, все полное жизни обаяние Габриэлы снова испарилось. Лицо ее посерело от усталости, и она бессильно опустилась в ближайшее кресло, утомленно прикрыв глаза рукой. Она еще сильнее похудела за то недолгое время, пока Санди ее не видела, и сейчас ее лицо казалось почти изможденным.

— Хочешь, я закажу тебе стакан обезжиренного молока? — предложила Санди, стараясь не показать тревоги. — Наверное, ты в самолете ничего не ела.

— Молоко пьют при язве желудка, а не при камнях в желчном пузыре, — сказала Габриэла, но не стала возражать, когда Санди по телефону заказала ей молоко в номер. Она выпила полстакана, а потом с гримаской неудовольствия оттолкнула стакан.

Один из разнорабочих студии привез багаж, и вид шести чемоданов фирмы Гуччи вдохновил Габриэлу на новые подвиги.

— Я приму ванну, — сказала она, махая рукой в сторону одного из чемоданов. — Та одежда, которая мне нужна, вся упакована там, Санди. Ты не достанешь мне халат?

Санди вынула из чемодана халат и, пока мать находилась в ванной, занялась тем, что распаковала самые большие чемоданы. Она мысленно напомнила себе, что завтра надо будет позвонить на студию, чтобы матери прислали горничную. Надо полагать, за последние двадцать пять лет Габриэла ни разу не повесила самостоятельно ни одно из своих многочисленных платьев в шкаф. Санди не сомневалась, что мать понятия не имеет, как заполнять бланк прачечной, не говоря уже о таком низменном занятии, как пришивание пуговиц.

Габриэла вышла из ванной несколько взбодрившейся, хоть Санди и не могла решить, насколько полезной тут оказалась косметика, скрывавшая следы усталости на ее лице. На ее расспросы мать несколько раздраженно заявила, что нисколько не устала, но принялась бесцельно бродить по комнатам номера, не в силах ни спокойно сидеть, ни занять себя чем-нибудь. В ответ на предложение Санди заказать обед в номер она нетерпеливо огрызнулась:

— Я еще не умерла и не впала в маразм, Санди, так что мне нет причин прятаться от людей. Через минуту я решу, кто поведет меня сегодня вечером обедать. Это должен быть кто-то интересный, с кем мне будет весело. Может, Энтони Гроувз? Но он стал таким занудой с тех пор, как решил, будто он — реинкарнация Марии-Антуанетты.

— Он больше не верит в реинкарнации, мама. Разве ты не читала его последней книги? Он утверждает, что если мы будем хранить целомудрие, спать на полу и есть только сырую рыбу и соевый творог, то сможем жить по сто пятьдесят лет.