Начал звонить телефон, но Санди не стала снимать трубку. Она не могла бы сейчас говорить не то что вежливо, но даже просто внятно. Пройдя в спальню, она быстро разделась, но потом вспомнила, что ей следовало уже отправляться на работу, и снова оделась. Санди сражалась с перекрутившимися колготами, когда ее гнев немного схлынул и она смогла нормально мыслить.

Почему она так разгневалась на мать? Ведь более нормальной реакцией было бы недоумение или, максимум, легкое раздражение. В конце концов выступление Габриэлы никому не причинило серьезного вреда. Конечно, отрицать ее слова будет бессмысленно: журналисты просто решат, что она пытается скрыть место и время церемонии. Но она давно уже научилась сбивать со следа неотвязных репортеров и при должной решимости без особого труда расправится с этой уткой. И у голливудских сплетен есть одно утешительное свойство: они касаются только самых последних событий. Закончившаяся любовная связь заинтересует их даже меньше, чем та, которая не начиналась.

У ее гнева была гораздо менее очевидная причина, грустно призналась она себе. Она пришла в ярость потому, что ей отчаянно хотелось бы, чтобы слова Габриэлы были правдой.

Санди вынула шпильки из волос, начала их расчесывать и только тогда вспомнила, что уже приводила их в порядок. Задача заново закалывать их в узел показалась ей вдруг невыносимо трудной. Она застыла у туалетного столика, парализованная чувством мучительной потери.

Услышав звонок в дверь, она машинально отправилась ее открывать и только в последнюю секунду сообразила, что сейчас ей меньше всего на свете хотелось бы принимать посетителей. Рука, уже потянувшаяся к цепочке, снова упала.

Звонок звенел не переставая.

— Санди, открывай эту чертову дверь! Сию секунду!

Она с трудом разлепила пересохшие губы:

— Не могу. Меня нет.

— Вот и прекрасно, — неожиданно ласково отозвался он, — значит, я тебя не ударю, когда буду вышибать дверь.

— Дэмион, ты этого не сделаешь!

— Вот увидишь, — отрывисто пообещал он.

Она не стала утешать себя тем, что дверь сделана из прочного дуба и стали. Судя по тому, насколько решительно звучит его голос, Дэмион вполне может отыскать топор. Санди отперла дверь.

На нем были вылинявшие джинсы, стоптанные мокасины и мешковатый растянувшийся хлопчатобумажный свитер.

Санди показалось, что он еще никогда не выглядел настолько привлекательным. Глаза у него блестели от гнева, тело было напряжено, как туго натянутая пружина. Он вошел в ее гостиную, окруженный почти видимой атмосферой ярости. Ей так хотелось броситься к нему и крепко обнять, что она с силой прижала руки к груди.

— Что за чертовщину вы с Габриэлой задумали? — спросил он, расхаживая по ее гостиной. — Ты больше недели отказываешься со мной видеться и разговаривать, а потом я — и еще несколько миллионов телезрителей — вдруг узнают, что мы собираемся пожениться! Тебе что, и в голову не пришло, что сначала стоило поговорить об этом со мной? Или ты собиралась меня схватить и силой тащить к алтарю?

Санди отвернулась, стараясь заставить себя рассердиться. Она безрадостно решила, что так будет несколько солиднее, чем если она разрыдается и начнет умолять его, чтобы он ее поцеловал.

— Ничего подобного я не замышляла, — напряженно сказала она. — Ты что, думаешь, что к могла бы додуматься до такого, чтобы моя мать появилась в эфире и сделала вот это глупое, нелепейшее объявление?

Он так резко остановился, что чуть не потерял равновесие.

— А что в нем нелепого? Каким бы невероятным это тебе ни казалось, но в моей жизни я встречал нескольких женщин, которые были бы рады выйти за меня замуж!

— Это вовсе не кажется невероятным, — язвительно отозвалась Санди. — Киноиндустрия славится тем, что привлекает к себе мазохистов.

Они все время приближались друг к другу, и теперь их разделяли всего несколько сантиметров. Ощущая, как через это крошечное пространство до нее доходит жар его тела, она прикрыла глаза, усилием воли заставляя себя не преодолеть эту хрупкую преграду, которая ее защищает.

— Санди…

Она услышала нежность в его голосе и обхватила себя руками в последнем отчаянном жесте самозащиты.

— Послушай, Дэмион, мне очень жаль. Я действительно не знала, что задумала моя мать. Я прямо сейчас свяжусь с прессой и сообщу о том, что это все ошибка.

— Санди, — тихо сказал он, — посмотри на меня, пожалуйста.

Его теплое дыхание касалось ее щеки, и, даже не открывая глаз, она знала, что он наклоняется к ней. Если она не будет шевелиться, то еще минута — и Дэмион ее поцелует. Право же, один поцелуй ничего не изменит…

Она оба подпрыгнули, как испуганные зайцы, когда в дверь протяжно и властно позвонили.

Санди опомнилась и проковыляла к двери, успев даже настолько прийти в себя, чтобы спросить, кто там.

— Это я! — громко объявила Габриэла. Даже сквозь пять сантиметров дуба и стали Санди явственно почувствовала, что ее мать ужасно довольна собой.

Санди распахнула дверь, но, прежде чем она успела разразиться возмущенными вопросами, Габриэла скользнула мимо нее и вплыла в гостиную. Облако ее любимых духов заволокло крошечную прихожую.

. Санди поплелась следом за матерью в гостиную, по которой метался Дэмион, напоминавший рассвирепевшего кровожадного тигра. Габриэла одарила его по-матерински благосклонной улыбкой.

— Милый мальчик, — сказала она, — как удачно, что ты уже пришел! Мы сможем объясниться все вместе.

— Я не считаю, что должен давать какие-то объяснения, — проговорил Дэмион чрезвычайно сухо.

— Значит, ты уже сказал Санди, как сильно ты ее любишь?! Очень хорошо. Такое объяснение сэкономит нам массу времени.

Раз в кои-то веки казалось, что Дэмион совершенно лишился дара речи. Санди оставила попытки удержаться на ногах и бессильно опустилась на кушетку. Ей казалось, что она является зрителем на спектакле абсурда. Когда мать вживается в новую роль, она играет в полную силу, безнадежно напомнила она себе. В этот момент Габриэла царственно стояла посреди комнаты, блестяще подражая тому, как королева Елизавета приветствовала принцессу Диану в качестве нового члена королевской фамилии.

— Вы сегодня оба какие-то молчаливые, — сказала Габриэла. Снова ласково улыбнувшись, она протянула обе руки Дэмиону.

Тот послушно поцеловал ей руки и подвел к креслу. Милостиво кивнув, она уселась, расправив юбку шелкового платья так, чтобы та падала изящными складками.

— Ну, — объявила она, — полагаю, будет проще, если вы оба помолчите. От вас в последнее время толку не добьешься, так что маловероятно, чтобы вы сейчас смогли сказать что-то полезное.

К Санди наконец вернулся дар речи.

— Погоди-ка минутку, мама! Тебе не удастся так легко нас задавить. Мы с Дэмионом хотели бы услышать от тебя объяснение этому безумному заявлению в передаче Марка Клайна. Как ты могла поступить так безответственно?

На дивном лице ее матери не отразилось и тени смущения или чувства вины.

— Ничего смешного в моих словах не было, — едко отозвалась она. — Даже твой отец согласился, что это превосходный план. Идеальный выход из невозможного положения.

— Если вы с отцом в чем-то сошлись во мнениях, это только доказывает, что это — полный абсурд, — пробормотала Санди.

Габриэла осуждающе нахмурилась.

— Милое мое дитя, всем абсолютно очевидно, что вы с Дэмионом безумно страдаете друг без друга. Однако вы оба так упрямы, что не хотите признаваться в своих чувствах, поэтому мы решили, что мне надо снова свести вас вместе. Как сказал Ричард, если уж вы намерены страдать, так почему бы вам не делать это рядом. Лично я не одобряю браков — это ужасно скучное учреждение, — но вы с Дэмионом разделяете эти странные взгляды на верность и преданность и совместную жизнь до самой смерти. Мы с Ричардом подумали, что вы идеально подходите друг другу.

Габриэла помолчала, словно размышляя над странностью желания всю жизнь состоять в браке с одним и тем же человеком. Видимо, такая картина была для нее удивительной и совершенно непостижимой, так что она только пожала плечами.