Когда выплывшая из-за низкой гряды облаков луна залила всю округу своим тусклым, бледным светом, взору Веспасиана открылась весьма неприглядная картина. Вид вымотавшихся солдат, спавших вповалку на голой земле, наводил не столько на мысли о расположившемся на ночлег легионе, сколько об огромном полевом лазарете. Трудно было поверить, что это то самое подразделение, которое совсем недавно блистательно совершало марш, щеголяя выучкой и горя желанием поскорее схватиться с врагом. И хотя к месту сбора уже прибыли тысячи воинов, легату было больно видеть, насколько поредели ряды каждой из отдыхавших центурий всего за несколько недель кампании, а ведь, похоже, до ее завершения еще ой как далеко.

Наконец скрип тележных колес и осей возвестил о прибытии багажного обоза, и штабисты живо принялись за дело. Быстро поставили палатки полевого госпиталя и развернули полевую кухню, чтобы как можно скорее наполнить желудки изголодавшихся солдат горячей пищей. Писцы Веспасиана мгновенно разбили штабной шатер, зажгли установленные на массивных подставках масляные светильники и расставили в должном порядке складные столы. Командирам всех прибывавших центурий предписывалось подавать письменные отчеты о потерях, о настоящей численности строевого состава, а также заявки на замену утраченного оружия и снаряжения. Сидя за походным столом, легат смотрел, как мимо текут группы понурых, измученных легионеров. Никто не салютовал, никто даже не поднимал головы. В настоящий момент легион был абсолютно небоеспособным, и единственным утешением в данной ситуации служило то, что основные силы противника не имели возможности обрушиться на него со всей мощью, поскольку уже находились на другом берегу Тамесис и спешно возводили оборонительный вал. Эти их действия давали легионерам время отдохнуть и восстановить силы, но, с другой стороны, то же самое время позволяло бриттам усилить свои позиции и, соответственно, существенно затянуть всю эту уже унесшую много жизней войну.

Так или иначе, на многие аспекты ситуации легат никак повлиять не мог, и сейчас его непосредственной задачей было обеспечить Второму возможность отдохнуть, насытиться и перевооружиться. Хотя, после блистательного успеха, достигнутого два дня назад, этот легион мог бы рассчитывать и на лучшее отношение к себе со стороны главнокомандующего.

Два дня? Веспасиан нахмурился. Надо же, всего лишь два дня. Создавалось впечатление, будто здесь даже само время вязнет в топях проклятого нескончаемого и сейчас покрытого мраком болота. Покрытого мраком… Глаза Веспасиана внезапно открылись, и как раз вовремя, иначе он сполз бы со своего табурета. Восстановив равновесие, легат молча выбранил себя и огляделся по сторонам: не заметил ли кто проявленной им — и в других условиях извинительной — человеческой слабости? Писцы, хвала богам, корпели, согнувшись над документами, телохранители бдительно пялились во все стороны, чтобы не допустить к командиру чужих, но ему все равно стало не по себе. Надо же, так недолго и навернуться. Шлепнешься наземь, не оберешься стыда. Превозмогая усталость, легат заставил себя встать.

— Принеси-ка мне чего-нибудь пожевать, — отрывисто бросил он ординарцу. — И поживей.

Тот, отсалютовав, понесся к полевой кухне, а Веспасиан решил заняться текучкой. Тоже вовремя, ибо один из вышедших из болота центурионов показал ему короткий меч. Само по себе оружие не представляло собой ничего особенного, но центурия столкнулась с целым отрядом бриттов, вооруженных такими вот одинаковыми клинками.

— Посмотри сюда, командир.

Центурион поднял клинок повыше, чтобы на него лег лунный свет. Веспасиан пригляделся и увидел клеймо производителя.

— Гней Альбин. По-моему, это чуть ли не самая большая кузница в Галлии. Далеко, однако, занесло этот меч.

— Так точно, командир. — Центурион почтительно кивнул. — Но это еще не все. Дело в том, что кузница Альбина издавна служит одним из главных поставщиков оружия для рейнских легионов.

— И по договору армия закупает все это оружие. Откуда же этот меч взялся здесь?

— Добро бы он один, командир. Варвар вполне может подобрать клинок убитого легионера, но я видел десятки бриттов с точно такими же мечами… там, на болоте. А ведь римляне не появлялись здесь со времен Цезаря, а наша армия еще не терпела таких поражений, чтобы варвары могли разжиться столь внушительной партией наших мечей.

— И что ты хочешь этим сказать, центурион? Что Альбин продает предназначенное для армии оружие на сторону?

— Сомневаюсь, командир.

Такое и впрямь казалось маловероятным. С чего бы старой, известной кузнице, богатеющей на прямых поставках оружия легионам, рисковать своей репутацией, продавая мечи диким островитянам? Центурион пожал плечами, потом продолжил многозначительным тоном:

— Изготовители вообще вряд ли знают про здешние племена. Боюсь, ответ на наш вопрос нужно искать ближе к нам.

— Ты хочешь сказать, среди снабженцев, военных или гражданских чиновников?

— Может быть.

Веспасиан посмотрел на него:

— И, как я понимаю, ты хочешь, чтобы я с этим разобрался?

— Я солдат, командир, — твердо ответил центурион. — Я действую согласно полученным приказам и сражаюсь с тем, на кого укажут. А это дело не имеет никакого отношения к солдатской службе. Оно отдает политикой и заговорами, командир.

— Ты хочешь сказать, что разобраться в этом следует именно мне.

— Как по рангу положено, командир.

Ссылка на ранг подразумевала не только воинский чин, но и сословие, к которому принадлежал Веспасиан, поэтому, если ему и хотелось возразить, он вынужден был сдержать свой порыв. Центурион, как ни крути, прав. Этот человек большую часть своей жизни прослужил под орлами и, несомненно, питал здоровую неприязнь к политическим козням того привилегированного сословия, к которому, как правило, принадлежали все командиры верхнего эшелона. Веспасиан, всегда стремившийся завоевать уважение и любовь своих подчиненных, был уязвлен, особенно уязвлен таким отношением к нему со стороны опытного и проверенного годами суровой службы солдата. Он-то надеялся, что они уже доверяют ему, но у них явно имелись свои резоны недолюбливать аристократов. Скажем, сегодняшнее фиаско на болоте явилось результатом непродуманных приказов главнокомандующего, но солдаты в первую очередь будут винить во всем своего легата.

И тут уж ничего не поделаешь: не может же он позволить себе объяснять всем и каждому, что вынужден подчиняться приказам точно так же, как и они. Высокое командное положение помещало человека в центр неразрешимой дилеммы: перед высшим командованием он нес ответственность за действия своих подчиненных, а перед этими подчиненными отвечал за приказы, которые вынужден был им передавать. Никакие отговорки не были бы приняты ни теми ни другими, и попытка оправдаться вызвала бы лишь унизительное презрение и неприязнь как со стороны вышестоящих, так и со стороны подчиненных.

— Я займусь, центурион. Ты свободен.

Центурион удовлетворенно кивнул, отсалютовал и зашагал к своим людям, постепенно скрываясь в сумраке. Веспасиан проводил его взглядом, сожалея, что позволил этому человеку стать свидетелем своей растерянности. В таких вопросах нужно проявлять стоицизм. Кроме того, упрекнул себя легат, во всем этом присутствует аспект куда более важный, чем обидное недоверие одного из младших командиров. Обнаружение этих мечей вкупе с тем, что и раньше его людям приходилось сталкиваться с бриттами, имевшими римское оружие и снаряжение, и впрямь наводило на тревожные размышления. Конечно, каждый такой случай в отдельности можно списать на обычное мародерство, но от рассказа о целом отряде варваров с римскими пехотными клинками просто так не отмахнешься. Кто-то снабжает врага оружием, предназначенным для легионов. Кто-то, располагающий деньгами и сетью агентов, способных обеспечивать тайное перемещение значительных его партий на большие расстояния. Но кто?