— Примерно этого и следовало ожидать, — пробормотал Злобин.

Петя Твердохлебов был личностью легендарной: нельзя не обрасти слухами и легендами, командуя РУБОПом в области, находящейся в свободном плавании от Большой земли. Злобин знал, что почти все слухи о Пете Твердохлебове были истинной правдой. Петя, для своих — Батон, дважды выезжал в командировку в Чечню и вернулся с медалью «За отвагу». Но больше всего гордился, что его СОБР не потерял ни одного бойца. Имелась проверенная информация, что Батон за чужие спины не прятался, сам не зверствовал и не позволял другим. Каким уехал, таким и вернулся, только седины в густом бобрике волос прибавилось.

Еще был случай, когда Батона заказали. Пришла информашка понизу[24], и пока ее перепроверяли, Батон ликвидировал угрозу самостоятельно. Просто лично встретился со всеми более или менее авторитетными в определенных кругах людьми и открытым текстом заявил, что если в ближайшие дни ему на голову упадет кирпич или, упаси господь, рядом просвистит пуля, то он наплюет на все договоренности и устроит всем сопротивление при задержании с последующей кремацией пострадавших. А если не лично ввиду скоропостижной смерти, то это сделают подчиненные. Подействовало. Ровно через шесть часов из разных источников пришла информация, что заказ аннулирован вместе с заказчиком.

Злобин Петю Твердохлебова уважал и по возможности страховал от излишних неприятностей. Работа у парня была самая грязная и неблагодарная, подставлялся он со всех сторон: от бандитов — под пули, от начальства — под нарушение инструкций.

— Андрей Ильич, доброе утро! — Твердохлебов протянул ладонь. Роста он был не такого уж великого, на голову ниже Злобина, но накачан так, что серая камуфляжная майка трещала по швам.

— Привет, Батон. — Злобин уже успел просчитать возможные варианты и сразу перешел к делу. — Я тут выяснил, что утро добрым не бывает. Крестничек твой, пятый по счету, сейчас на столе у Черномора лежит. И не говори, что не по этому поводу ты здесь оказался.

Петя тяжко вздохнул, сразу же улетучилась вся напускная жизнерадостность.

— Плохи мои дела, Андрей, вот и ищу тебя с самого утра. Звонил в прокуратуру, ты еще не подъехал. Супругу твою дома успел застать, сказала, что в больницу на Невского поехал. Тут не надо быть Кантом, чтобы сообразить, что ты в морг с обходом пожаловал.

Привычку по собственной инициативе наведываться в столь странное место по утрам Злобин особо не афишировал, поэтому осведомленность Батона его немного покоробила.

— Короче, Батон, во что ты опять вляпался?

— Само собой, в дерьмо. — Твердохлебов поскреб короткий ежик на макушке. — По самую голову. Все по поговорке: не делай людям добра — не получишь от них дерьма.

— Хватит о фекалиях. В чем суть? — Злобин машинально достал сигарету, но, подумав, что еще успеет накуриться до чертиков на работе, прикуривать не стал.

— Дело было так. Позвонила нам мадам Музыкантская и прорыдала, что ее мужа захватили в заложники злые дагестанцы, бьют и требуют денег. Я, естественно, галопом к дамочке, принял заявление по всей форме. И поднял по тревоге своих орлов.

— Адрес как установил?

— Она сама назвала. И заказчика сдала. Гражданин Филиппов Арнольд Владиленович. — Твердохлебов со значением посмотрел на Злобина.

— Значит, Филя все-таки допрыгался, — не без удовольствия заключил Злобин.

Филиппов, тридцатилетний лоботряс, своей нездоровой активностью еще с кооперативных времен мозолил глаза прокуратуре. Брали его не раз, но до суда дело никак не доходило. Филя обладал способностью выворачиваться из неприятностей, как уж из кулака.

— Не то слово! Он в такой заднице, что своим ходом уже не выберется, — оживился Твердохлебов. — Музыкантский, как ты знаешь, промышляет импортными тачками. Филя набился в партнеры, и что-то там у них не срослось. Мадам, естественно, говорит, что не в курсе. Но я подозреваю, что Филю просто кинули. А он возомнил себя крутым и подписал под это дело залетных дагестанцев. Но дурак Филя еще тот, потому что позвонил жене Музыкантского и обо всем доложил. Мол, готовь, благоверная, бабки, пока твоего мужа не оприходовали по полной программе.

— Странно. — Злобин не выдержал и закурил.

— Правильно сделал, — прокомментировал Твердохлебов. — Сейчас начнется самая нервотрепка. Хату мы быстро обложили, разнюхали все и — бац! — Он звонко шлепнул кулаком о ладонь. -Только дверь снесли -дети гор за стволы схватились. Коротышка чернявый первым начал. Легкий, гад, оказался. Я в него две пули положил, так он на заднице по паркету в кухню уехал, башкой об батарею затормозил и затих.

— Остальных вы тоже постреляли, -безо всяких эмоций произнес Злобин.

— Так за дело же, Андрей Ильич! Они, суки, в моих ребят по пол-обоймы высадить успели. Два бронежилета попортили! Я в рапорте все указал.

По телу Твердохлебова прошла мелкая дрожь, он невольно обхватил плечи руками. «Память о перестрелке впрыснула в кровь не нужный сейчас адреналин», — понял Злобин и похлопал собеседника по плечу.

— Успокойся, Петя, — сказал он ровным голосом. — Я же не виню тебя и не обвиняю. Давай дальше, пока я ничего особо криминального не услышал.

— Сейчас услышишь, — пообещал Твердохлебов, нехорошо усмехнувшись. — Короче, Музыкантского мы освободили. Отделался он только мокрыми штанами, ни одной царапины.

— В каком он виде, кстати, был?

— В задницу посторонних предметов не запихивали, к батарее не пристегивали. Не поверишь, даже морду не попортили! Может, бандюки не успели, а может, их так Филя проинструктировал, не знаю. — Твердохлебов пожал крутыми плечами. — Вылез наш терпила из-под кровати бледный, но радостный. Я его сразу в оборот взял и расколол. Непонятки у Музыкантского с Филей образовались из-за шести иномарок. Из-за них же и у меня сейчас геморрой.

— Освобождение заложника наши грамотно задокументировали?

— Все чисто. И даже ордер на Филю выдали.

— Так в чем проблема?

Твердохлебов протяжно, словно получил удар поддых, выдохнул и что-то прошептал, явно нецензурное.

— Иномарки. Шесть почти новых «мерсов», только что с растаможки. — Он сделал паузу, чтобы и Злобин осознал, что такое количество иномарок само собой порождает проблемы. — Их решили изъять как вещдоки. Дятел ваш добредал. Сам понимаешь, начальство просто слюной захлебнулось, давно такого халявного конфиската не перепадало.

Злобин кивнул. Тут и дураку было ясно, что либо Филя шел по бандитской статье с конфискацией, либо можно было посадить Музыкантского, известного всей области спекулянта иномарками сомнительного происхождения. Кто из них сядет, не важно, главное, что конфискованное имущество перейдет в доход государства. И автопарк правоохранительной системы, естественно верхних ее эшелонов, после вступления приговора в законную силу пополнялся шестью трофейными «мерсами».

— Как на грех, день вчера был воскресный, мы и расслабились, — продолжил Твердохлебов. — Решили изъятие провести сегодня с утра. Отрядил я шесть оперов, у кого права есть, чтобы тачки к нам перегнать. А ребята решили выспаться, договорились на стоянку заявиться к десяти утра. Хорошо, что один забыл перевести будильник. Со сна не разобрал, примчался раньше всех, как на работу, — в восемь. Он первым шум и поднял. Короче, уехали наши иномарки. Сам господин Музыкантский нарисовался в шесть утра с шестью водителями, предъявил документы на машины, уплатил за стоянку — и ку-ку! Охрана на стоянке, естественно, ничего про арест тачек не знала, с них и взятки гладки.

Злобин посмотрел на часы — без пяти десять.

— Поздравляю, Батон!— невольно вырвалось у него.— Тачки уже в Литве. Подозреваю, Музыкантский с женой там же. Или в Польшу рванул.

— Дома никого нет, я уже проверил. Ждем подтверждения от погранцов, чтобы окончательно настроение себе испортить. — Твердохлебов опять беззвучно выматерился. — Музыкантский по делу терпилой идет, ориентировку на него не давали и подписку о невыезде не брали. По закону он вольная пташка. Захотел — и уехал. В итоге все в белом, а я в дерьме!