Именно это собирался я сейчас проделать с Осью Мира. Коснуться, но не уйти вглубь, не возмутить бешеной неподвижности потока, его кажущегося спокойствия. Тогда, быть может, ладонь удастся отдёрнуть. А нет… Растон сказал, что вокруг размётано много останков неудачников, приходивших к Оси. Что–то не вижу я их. Простыми глазами не вижу, а о магическом зрении сейчас лучше не вспоминать – целее буду.

Ещё шажок с выставленными вперёд руками… Может быть, Ось уже здесь, возможно, расстояние до неё не больше волоса, а я ничего не вижу. Сейчас я бы очень хотел, чтобы всё вокруг было как на картинке в глупой книге, где Ось видна ясно, словно солнечный луч, проникший в пыльную комнату. Только на пейзаж, изображённый на заднем плане, я не согласен. Живописные скалы, роща, пасущееся стадо и нагие купальщицы, предающиеся своему невинному занятию в опасной близости от некроманта. И зачем дуралею понадобилась Ось Мира? – занялся бы лучше купальщицами…

Ещё… И тут меня крутануло и ударило. Больно ударило. По–настоящему больно. Наверное, эта боль меня спасла, потому что иная, ненастоящая боль опалила так сильно, что, не будь удара о ледяную стену, в чувство я вряд ли пришёл бы. А так одна боль вышибла другую, и я открыл глаза.

Носом я упирался в измочаленный конец верёвки, свисавшей с края ледяной воронки. Той самой верёвки, второй конец которой я вмораживал в лёд, чтобы спуститься к Оси со всем уважением, а не въехать в неё с размаху. Теперь верёвка, разодравшая жёсткими волокнами мне щёку, живо напомнила, что по ней можно не только спуститься, но и подняться наверх. Пять минут назад я полагал, что подниматься со дна воронки не придётся. Думал, что, поиграв в пятнашки со смертью, должен буду решительно окунуться в поток, откуда вынырнуть уже не удастся. Однако никаких пятнашек не получилось, водопад не позволил коснуться себя, не замочив ладони. И в то же время он отпустил меня живым. А вот осуществить задуманную месть я не успел, слишком уж многое случилось за ту долю секунды, что меня вращало на всемирной карусели.

Конечно, можно было бы вернуться к Оси и предпринять вторую попытку, но, как говорили хуторяне, жившие возле моего замка, дурное дело никогда не опаздано. Сперва нужно обдумать и понять хотя бы часть увиденного.

А ещё я почувствовал холод. Руками я упирался в ледяную стену, и их попросту свело, холод пробирался сквозь лёгкую накидку, которую я привык носить последние годы. Придворные и поэты называли её мантией, и она вполне меня устраивала. Теперь я обнаружил, что удобная мантия совершенно не защищает от мороза, а сунув руку за пазуху, нащупал вместо заячьей шкурки щепоть шерсти, словно артефакт, гревший меня последние дни, в мгновение ока съела моль.

Разгадка проста: и шкурка, и Ось обладают природной магией – они сродни друг другу и, подобно тому как могучий поток без остатка поглощает случайную каплю, так и Ось смыла простенькое волшебство шкурки. И теперь давно ставшее непривычным чувство холода коснулось меня.

Я, как мог, растёр онемевшие пальцы, ухватился за верёвку и полез наверх. Не хватало ещё замёрзнуть здесь, в полушаге от источника недоступной силы. Ледоруб вместе с сумкой я оставил наверху и теперь проклинал себя за непредусмотрительность. Вернее, не проклинал, а ругательски ругал. Проклятия волшебника – не та вещь, чтобы разбрасываться ими в сердцах, и особенно в таком месте. Ни я, ни остальные маги не возьмутся решать, как отреагирует Ось на прозвучавшее проклятие.

Хорошо, что склон воронки был не слишком крут, по вертикальной стене я бы влезть не смог. А так – благополучно дополз наверх, поднялся на трясущиеся ноги, поднял сумку и ледоруб, брошенные там, где я вмораживал в ледник конец верёвки. По счастью, артефакты, не коснувшиеся Оси, уцелели. Умница–фляжка напоила меня горячим молоком, и я слегка ожил. Зажал в кулаке дурацкий лесной амулет и – скок–поскок! – попрыгал к убежищу Растона, где в обмен на рассказ о великих тайнах мироздания надеялся получить немного тепла и покоя.

* * *

Кристаллоид Хрусть, вчера Растон между делом обронил, что великана зовут Хрустем, торчал на страже у входа в пещеру. Обнаружив меня, он принялся методично приседать, зазывая войти или просто приветствуя. Разумеется, я последовал приглашению, ибо в противном случае и сам мог заледенеть не хуже кристаллоида.

В прошлый раз Растон встретил меня в холодной галерее, но теперь я дошёл до самых дверей в тёплые комнаты и постучал костяшками пальцев. Руки промёрзли так, что, казалось, от стука пальцы разлетятся на части, словно сбитые с крыши сосульки.

– Входи, – разрешил голос из–за двери.

Я зашёл, окунувшись в живое тепло, словно в воду. Растона не было и здесь, зато возле стола стоял хозяичек и смотрел на меня круглыми кошачьими глазами.

Хозяичек – ещё одно существо класса големов. Их иногда путают с домовыми и другой деревенской нежитью. Настоящие домовые обитают только в человеческом жилье, колдунов, даже самых ничтожных, они боятся пуще огня. Поэтому волшебники, чтобы дом не пустовал, заводят себе хозяичеков. Хозяичек бродит по дому, что–то делает, хотя ни настоящей помощи, ни серьёзных проказ от него не дождёшься. Они даже разговаривать умеют, так что войти мне разрешил именно хозяичек.

– Где хозяин? – спросил я.

– Тут.

Более подробной информации от хозяичека не добьёшься, разве что ему поручено что–то передать, и тогда он повторит сказанное слово в слово.

– Растон! – крикнул я.

Ответа не было.

Лезть без разрешения в галерею я не стал и уселся возле очага. Обломки брёвен в очаге уже прогорели, но от каменной стены и кучи углей, подёрнутых пеплом, шло ровное тепло. Сидеть так можно было долго, тем более что фляжка на этот раз предложила глинтвейн, позволяющий скоротать у огонька хоть весь вечер.

Не нужно быть мудрецом, чтобы понять: Растон устраивает мне проверку, смотрит исподтишка, не начну ли я обшаривать комнату, выведывая секреты и тайны владельца. Тайна тут может быть одна: каким образом удалось обустроить всё это благолепие под боком у Оси Мира? Но вряд ли её удастся раскрыть, роясь в чужих вещах.

– Как тебя зовут? – спросил я хозяичека.

– Тюпа.

– Ты давно здесь живёшь?

– Всегда.

Конечно, какого ещё ответа следует ожидать от Тюпы? Хозяичеки домов не меняют, тут он явился на свет, тут и обитает. Даже если Тюпа создан, пока я ходил к воронке, для него это всегда.

– И всё–таки, Тюпа, где хозяин?

– Тут.

– Он ничего не велел мне передать?

– Нет.

Сижу дальше, вспоминаю, что успел увидеть за то мгновение, пока касался Оси. Это не может быть видение, я действительно видел всю Землю разом и при этом в мельчайших подробностях. Теперь я вызывал в памяти эту картину, и она послушно возникала, так что я мог рассматривать весь мир, каким он был всего лишь час назад. Правда, не весь разом, а фрагмент за фрагментом. Почему–то я был уверен, что, касаясь Оси, видел мир в движении, просто за то мгновение, что всевидение было доступно мне, почти ничего не успело произойти.

Я не торопился пристально взглянуть на Истельн, боясь потерять ровное расположение духа. Да и что могла мне дать мгновенная картинка? – одни только догадки о происходящем. Всевидение и всеведение – вещи разные. Зато я заглянул на Медовый Нос и обнаружил там с полсотни магов средней руки, которые рылись среди обломков, пытаясь сыскать что–то уцелевшее.

Я пожал плечами. Кто я такой, чтобы осуждать их? Для начинающего или слабого волшебника всякая вещь, побывавшая в руках великого мага, – драгоценна. Так что не следует называть этих искателей мародёрами, всякий добывает свой хлеб, как умеет.

Но где же всё–таки мой хозяин? Тюповское «тут» может означать всё, что угодно. Взглянуть, что ли, на убежище Растона, каким оно было пару часов назад, чем занимался Растон в ту секунду, когда Ось отшвыривала меня? Нет, не надо. Не следует сразу пользоваться новым умением для решения важных вопросов. Сначала хотелось бы освоить его, обкатать на мелочах, иначе можно обмануть самого себя, а это худший из обманов.